Ниоткуда с любовью

Да, определенно все изменил тот день, когда в город приехал известный столичный режиссер.

Высокий, поджарый, седые волосы, аккуратная седая борода, умные глаза прячутся за стеклами поблескивающих очков, руки сложены за спиной — типичная поза.

Весь спектакль, — а Штроц привез «Она в ожидании любви и смерти» по пьесе Радзинского — Полина сидела как на иголках, грызя ноготь на большом пальце левой руки (полузабытая вредная привычка). И хотя спектакль был потрясающим — так что даже временами она полностью погружалась в его атмосферу, забывая обо всем, — краешком сознания она все равно помнила о том, что после должно состояться интервью со Штроцем на глазах у его труппы. Не то, чтобы она боялась — просто у нее было странно неприятное предчувствие.

Гардеробщица, с которой она разговаривала во время антракта, поила ее чаем и все припоминала славные былые денечки Драмтеатра, который жил совсем другой жизнью, когда там работало больше режиссеров. Полина эти времена почти не помнила, но помнила ту атмосферу и вполне разделяла ностальгические настроения Анны Семеновны.

– Ну как вам спектакль, Поленька? — поинтересовался Игорь Борисович, возникая в свете расставленных вдоль сцены рамп, и не дожидаясь ответа, продолжая: — Прекрасно! И есть над чем подумать, правда?

– Да-да, — неуверенно откликнулась Полли, выдавливая улыбку. Спектакль закончился и теперь мимо нее шли, оживленно переговариваясь, зрители. Программки так и мелькали в воздухе, у сцены держался устойчивый запах цветов. Под ногами валялись случайно оторвавшиеся лепестки.

Штроц появился на пустой сцене и задумчиво прошелся туда-сюда, наблюдая, как разбираются и уносятся декорации.

– Каково, Альберт Александрович, а? — немного торжественно поинтересовался Игорь Борисыч, усаживаясь в первом ряду. Позади пристраивались его студенты. Это что-то новенькое. За их интервью что, и ее «любимые» актеры будут наблюдать?! Черт побери все на свете…

Полина нашла среди актеров Родиона и проследила за его взглядом, надеясь увидеть то, что хотела. Но он не смотрел на сцену. Он болтал с Мишкой Яковинцевым, который, будто почувствовав ее взгляд, повернулся и помахал ей рукой. Она улыбнулась ему.

— А сцена-то… она все та же… — неожиданно заметил Штроц и улыбнулся совершенно по-детски. И это тоже была привычная улыбка. Она придала Полли уверенности. Она подошла и встала рядом с Игорем Борисовичем.

— Альберт, хочу познакомить тебя с одной юной особой. Эта девушка хотела бы взять у тебя интервью для своей газеты.

– О, — очень резво Штроц спустился по ступенькам, приближаясь к тому месту, где сидели студенты и стояла Полина. — Да-да, мы же договаривались с вами по телефону.

– Не со мной, — поправила Полина. — С главным редактором.

– Ну да. Так точно. Но вот вы здесь, — Штроц остановился перед девушкой и любезно протянул руку. — Как вас зовут?

– Полина, — проговорила она немного разочарованно. Но вот Штроц всмотрелся внимательнее, пожимая своей сухой ладонью ее пальцы, и на лице промелькнуло узнавание.

— Полина? — медленно повторил он и ахнул. — Полина Орешина!

– Здравствуйте, Альберт Александрович! — Полина улыбнулась широко и впервые за долгое время искренне. От сердца ее отлегло. Но, впрочем, ничего еще не было закончено — не зря же позади сидели студенты Игоря Борисовича.

– Вы знакомы? — приятно удивился режиссер. Среди студентов прошел легкий ропот. Но через пару секунд волнение усилилось — не обращая ни на кого внимания, Полина и Штроц по-родственному расцеловались и обнялись.

– Поверить не могу, — проговорил Штроц. — Вы и здесь!

Актеры вокруг, пожалуй, тоже не могли поверить: всегда крайне сдержанный, можно даже сказать, тщательно дозировавший свои чувства, Штроц радовался как ребенок. Такое, конечно, случалось с ним — уж его актеры знали это, но так редко, что нужен был очень серьезный повод.

Альберт Александрович Штроц всегда был таким. В работе и в жизни. Большинство людей, знакомых с ним лишь поверхностно, видели в нем всегда умного, но скрытного, даже замкнутого человека. Люди, знающие его поближе, прекрасно осознавали, сколько эмоций и страстей таит в себе душа режиссера, но вряд ли могли бы похвастаться, что часто наблюдали их. Даже когда не удавалась какая-то сцена, или все шло наперекосяк, он редко повышал голос и срывался. Так же редко он показывал, что горд и доволен успешно проделанной работой. Он мог сказать пару скупых слов и улыбнуться своей коронной детской улыбкой, но почти сразу же прятал ее, словно испугавшись быть застигнутым врасплох.

Он не подкупал и не желал разбогатеть и прославиться, у него не было друзей среди политиков и бизнесменов, чье положение было шатким и менялось чаще, чем погода за окном. Но у него была возможность всегда оставаться собой, не меняя принципов, потому что с точки зрения реальной жизни театр мало кто воспринимал всерьез. А между тем, о Штроце писали, о нем говорили, к нему пытались подобраться, его уважали, его приглашали за границу, его награждали и его любили. И после стольких лет, совершив множество ошибок на творческом пути, побывав в самых разных ситуациях, он научился контролировать свою личную жизнь и свои личные эмоции от вторжения других, потому что большинство людей никогда не бывали искренни, даже в его окружении, и однажды все могло повернуться вспять, и его жизнь могла быть использована только против него.

– Вы знаете, — Штроц повернулся к изумленной публике. — Полина была одной из лучших моих учениц в театральной школе при Драмтеатре! В свои четырнадцать она играла лучше, чем многие ребята старше. Я удивлен, кстати, что ты не стала поступать в театральный…

– Да, почти очень многие наши поступали и поступили, но… у меня как-то все перегорело, — чувствуя, как пылают щеки, проговорила Полина.

– Нет, ну нет, я так это не оставлю! — громогласно заявил режиссер. — А ну-ка, на сцену!

— Что? — вмиг изменилась в лице Полина. — Куда?

— Вообще-то я у вас интервью брать пришла, — попыталась она возразить.

— Это успеется, я еще три дня здесь пробуду.

– Но я не готова! И вообще, — с нажимом сказала она, — вы ставите меня в неудобное положение перед вашими ребятами.

– Чушь! — выкрикнул Штроц, но его перебил Игорь Борисыч:

– Правда, Альберт, отстань от девочки. Давай я тебя лучше познакомлю со своими студентами, — с любовью произнес он, а Полина только дух перевела от облегчения. Повспоминать старые времена — это одно дело, но демонстрировать его суперталантливым актерам и местным снобам свои нераскрывшиеся детские таланты — это совсем другое. И крайне унизительно, зная, как местные снобы к ней относятся.

Она перевела взгляд на студентов и неожиданно наткнулась на взгляд Родиона, немного снисходительный.

– Я знал, что ты этого не сделаешь, — проговорил он вполголоса, когда среди студентов Игоря Борисовича началась суматоха, и они придвинулись ближе к Штроцу. — Знал, что испугаешься.

Она покачала головой.

– Я не собиралась тебе ничего доказывать.

– Иногда это бывает полезно.

Ничего другого от Родиона она и не ждала, но тут взгляд ее упал на здоровающегося с каждым из студентов Штроца, и она поняла, что расплата непременно придет, и очень скоро, а справедливость непременно будет восстановлена.