Нищета. Часть первая
Шрифт:
Валентина словно приросла к полу. Зубы ее стучали. Выпрямившись, она замерла, неподвижная, словно дерево, пораженное молнией, но еще не успевшее упасть.
— Ты не отвечаешь? — спросил Гюстав. — Ты испугалась, бедняжка? — Он взял ее за руку. — О, как ты озябла! Я думал, что один готовлюсь отметить вторую годовщину нашей свадьбы, а ты, оказывается, тоже не забыла о ней и провела всю ночь в молитве.
Валентина вскрикнула и упала, как подкошенная, к ногам мужа.
Гюстав подхватил ее словно перышко: любовь и тревога удвоили его силы. Он отнес жену в спальню, уложил в постель и разбудил слуг. Немедленно послали
— Что с нею, доктор? Ведь это только обморок, не правда ли?
— Конечно, конечно. Она без чувств, но никакая опасность ей не грозит. Успокойтесь! Вероятно, она испытала сильное потрясение, ее что-нибудь напугало?
— Да, доктор, она страшно перепугалась. Ведь женщины так впечатлительны! И все по моей глупости!
— В положении госпожи де Бергонн подобный испуг опасен.
— Что вы говорите?! — воскликнул Гюстав, схватив врача за руку. — В ее положении? В каком положении?
— Черт побери! В том, благодаря которому продлится ваш род, дорогой маркиз. Если я сообщаю вам об этом первый, то счастлив, что могу порадовать вас столь доброй вестью!
Глава 27. Семейный праздник
Празднично разукрашенный Рош-Брюн ожидал гостей. За оградой замка шла радостная суета: слуги ходили взад и вперед, выстраивая рядами горшки с цветами и разравнивая граблями песок, которым только что посыпали парадный двор. Жан-Луи, отпросившийся с мельницы, с важным и довольным видом рассматривал заново отремонтированный фасад старого замка. Его восхищали сверкающие витражи в новых рамах, заменившие подслеповатые стекла, а кое-где — даже и пучки соломы, которыми затыкали окна на зиму. Нанетта, одетая в лучшее свое платье, была занята по горло и сновала то со двора в замок, то из замка — к ограде, чтобы взглянуть, не показалась ли карета на повороте каштановой аллеи, ведущей к большаку.
— Наконец-то! Вот и они! — обрадовалась экономка и побежала предупредить графа о приезде дочери. Но Гюстав первый сжал тестя в объятиях.
— Отец, милый отец! — воскликнул он, крепко его целуя. — Сегодняшний праздник будет праздником вдвойне!
И, наклонившись к его уху, он что-то шепнул ему.
Граф несколько раз обнял зятя, от радости не в силах вымолвить ни слова. Гюстав сиял. Валентина, напротив, улыбалась принужденно и казалась такой измученной, что Нанетта, заметив это, спросила свою питомицу, отчего она так бледна.
— Пустое! — ответила маркиза и поделилась с экономкой великой новостью.
Растроганная Нанетта прослезилась.
— Слава тебе, Господи! — промолвила она, всплеснув руками. — Радости-то сколько в один день! Смотрите, берегите себя, госпожа маркиза!
— Не смей так меня называть, а то я буду говорить тебе: «мадемуазель Нанетта». Разве я не та самая Валентина, которую та баюкала, которой покупала на собственные деньги платья и игрушки? Дай мне поцеловать твои руки!
— Валентина, дитя мое, не говори так! Быть слишком счастливой — не к добру. А я чересчур счастлива, ведь у меня такие хорошие Господа!
— Что ты говоришь, мой старый друг? Разве мы не обязаны тебе всем, Нанетта? Хоть я благодарна тебе сейчас и богата, но я хочу, чтобы за мной по-прежнему были те двадцать тысяч, что ты на нас истратила. Не деньгами, а
привязанностью можно оплатить этот долг. Знаешь ли ты, как Гюстав любит тебя?— Неужели?
— Он так добр и благодарен, что не может не любить всех добрых и благородных людей. Нечего качать головой! Не дворянские грамоты, а душевные качества возвышают человека. Угадай, что сказал мне муж, узнав, что скоро станет отцом?
— Ну, что?
— Угадай-ка!
— Должно быть, он сказал: «Граф и Нанетта будут очень довольны!»
— Нет! Он заявил: «Пусть твой отец и Нанетта крестят нашего ребенка».
— С ума, что ли, сошел господин маркиз?
— Нет, нет! Мы помним бодро. Либо ты будешь крестной, либо мы вернем тебе все двадцать тысяч с процентами. Выбирай, что лучше: по-прежнему быть мне вместо матери или превратиться в служанку на жалованье?
Валентина подбежала к отцу. При виде всех перемен, происшедших в Рош-Брюне, ее сердце и трепетало от благодарности, и сжималось от тоски.
— Взгляни, — сказал граф вполголоса, обращая внимание дочери на все, что было восстановлено по указаниям Гюстава, — взгляни, как проницательно и чутко он угадал наши желания! Самой верной, самой большой любви не хватит, чтобы вознаградить за это!
Чувствуя, что вот-вот упадет, Валентина ухватилась за руку отца. Обернувшись, она увидела сияющего Гюстава: взволнованность жены он приписывал ее радостному умилению.
Они находились в заново отстроенной крытой галерее. Огромные кариатиды, поддерживавшие ее своды, казались совсем новыми; треснувшие ступени широкой парадной лестницы были сменены, все помещения богато отделаны; лишь комната Валентины осталась нетронутой.
Обошли сад. Опытный садовник превратил его в подобие Эдема, правда, на буржуазный манер, в соответствии со вкусами графа: приятное здесь сочеталось с полезным, а полезное — с приятным. Источники наполняли бассейн прозрачной водой; из него бил фонтан, сверкая на солнце, словно хрустальный сноп, и ниспадая дождем алмазных капель на свежие кувшинки и ирисы, окаймлявшие бассейн.
Молодая женщина то и дело останавливалась. Внимание мужа вызывало у нее угрызения совести. Глаза ее были полны слез, а сердце — горечи. Гюстав же думал, что причина этих слез — сладостное волнение, и сам готов был плакать от радости.
Наконец измученная Валентина спустилась на каменную скамью и, прислушиваясь к журчанию ручейка, склонила голову на плечо мужа.
— Ну что, госпожа маркиза, как вам нравится здесь? — спросил Жан-Луи.
— Лучше не может быть! Но зачем ты зовешь меня маркизой? Разве я не осталась твоей молочной сестрой?
— Значит, я могу называть вас, как прежде?
— Конечно.
— Я знал, что вы не загордитесь.
— Загоржусь? Отчего?
— О, повод найдется! Ну, хотя бы оттого, что вы жена такого богатого и доброго человека.
Гюстав покраснел. Валентина с живостью подхватила:
— О да, я горжусь, что я его жена. Но не потому, что он богат, а потому, что у него благородное сердце.
И вдруг, в бессознательном порыве, она упала перед мужем на колени и униженно прижалась головой к его ногам. Вне себя от радости Гюстав поднял жену и усадил рядом. Некоторое время он глядел на нее, потом перевел взор на Жана-Луи, который задумчиво, удивленно и внимательно смотрел на мертвенно-бледную Валентину.