Нищета. Часть первая
Шрифт:
— Мадемуазель знает, что не будь ее здесь, я не согласился бы служить таким выскочкам. Хотя господин Руссеран все-таки человек незаурядный, красавец мужчина…
Взгляд м-ль Мериа смягчился.
— Неужели вы откажетесь дать ему совет? — продолжал Одар. — Он мне прямо велел передать вам, что ему необходимо вас видеть, и притом одну.
Гувернантка бросила на лакея презрительный взгляд и спросила, как все это понимать? Положительно дом превратился в отделение Шарантона. Чего от нее хотят? И как отнесется г-жа Руссеран к этому таинственному свиданию?
Одар деланно-простодушным тоном
Резкий звонок прервал речь камердинера.
— Видите, мадемуазель, — сказал он, — с каким нетерпением хозяин вас ждет.
— Вот глупец! — воскликнула Бланш после ухода Одара. — Вот глупец! Я уверена, что он выдал пройдохе-лакею свои тайные надежды. О, если бы мне удалось пленить Сен-Сирга! Было бы просто невыносимо, если бы такой…
Снова появился камердинер.
— Господин Руссеран велел сказать, что умоляет вас навестить его.
— Хорошо, хорошо. Я сейчас приду.
Бланш взяла с камина письмо, адресованное Девис-Роту и, показав лакею, спросила:
— Вы можете это отнести? Дело очень срочное.
— Как только передам хозяину ответ мадемуазель, я сейчас же исполню ее поручение.
Через пять минут Бланш увидела в окно, как Одар вышел из калитки на Лионскую улицу. Удостоверившись, что никто не будет свидетелем ее разговора с Руссераном, она направилась к нему.
Однако гувернантка не спешила, поминутно останавливалась и размышляла, как себя вести. Пока нет уверенности, что ее радужные мечты сбудутся, рисковать нельзя. Но заводчик ей надоел. Какая мука — все ждать чего-то… Что он может предложить ей, кроме незаконной связи? Будь он по крайней мере вдов!
Руссеран сидел на постели, бледный и взволнованный; голова его была забинтована. Протянув руки навстречу Бланш, он жестом и взглядом умолял простить его. М-ль де Мериа взяла руки больного и сжала их.
Он молча, с обожанием смотрел на нее. Большие темные круги под глазами гувернантки, подчеркивавшие смуглость ее кожи, были следствием бессонной ночи, но Руссеран увидел в них неопровержимое доказательство ее нежных чувств к нему. Как он ее любил! Эта женщина была не только умна, но и хорошо воспитана. История с Анжелой, несомненно, была ей известна, и все же она его прощала. Только истинно светские женщины способны возвышаться над пошлыми предрассудками!
Несмотря на слабое сопротивление Бланш, Руссеран покрыл ее руки долгими поцелуями.
— Почему вы не хотели прийти? — спросил он. — Я так жаждал вас видеть!
— Я скажу об этом после, — ответила м-ль Мериа, пытаясь высвободиться. — Я пришла бы и сама. С вашей стороны было неосторожно посылать за мною.
На лице заводчика отразились удивление и тревога.
— Успокойтесь, — продолжала Бланш, — подумайте лучше о себе, о том, что говорить на суде.
— На суде?
— Ну да, на суде. Ведь следователь, вероятно, посетит вас уже сегодня.
Лицо раненого омрачилось.
— Не волнуйтесь, — сказала Бланш, — и будьте мужчиной.
— То есть?
— Нужно стать сильнее событий, подчинить их себе, а не подчиняться им. Надо руководствоваться высшими принципами и не портить дела излишней откровенностью. Ведь вы — представитель партии.
— Объяснитесь!
Посоветуйте, как мне выйти из смешного положения?— Отрицайте все, и вы спасете себя. Отрицайте все, и от этого нелепого дела у вас останется только шрам на лбу. Вам нетрудно будет убедить следователя в своей невиновности.
— Вы думаете?
— Он — из наших друзей. Все улажено благодаря вмешательству влиятельных лиц. Мне, к счастью, удалось заинтересовать их и привлечь на вашу сторону.
— Неужели? Вы — мой ангел-хранитель!
— Нет! Я просто женщина, которая хорошо к вам относится.
Она промолвила это так мило и в то же время так величественно, что Руссерана охватил печальный восторг.
— Когда узнают, — продолжала Бланш, — что девушка, якобы обесчещенная вами, зарегистрирована полицией как проститутка, обвинение против вас отпадет само собою.
— Что за женщина! Что за женщина! — бормотал предприниматель после ее ухода. — Будь она со мною, я стал бы сенатором, даже министром… кто знает?.. Как она понимает меня! Как непохожа на мою ничтожную Агату! О, если бы разорвать невыносимые узы, связывающие меня с этой смешной мещанкой!
«Мещанка» явилась нежданно-негаданно, как раз в ту минуту, когда супруг метал против нее громы и молнии.
— Итак, — начала г-жа Руссеран, усаживаясь в кресло напротив раненого, — тебе, кажется, лучше, и ты в состоянии говорить с судебным следователем. Что ты собираешься сказать ему об Анжеле Бродар?
— Правду, — ответил Руссеран слабым голосом.
— Очень хорошо. Но что ты под этим подразумеваешь?
— Что я под этим подразумеваю?
— Ну да! Согласен ли ты, что заслужил удар ножом?
— Никогда! Это ложь.
— Вот как? Посмотри мне прямо в глаза и поклянись, что не ты обольстил дочь Бродара!
— Вот еще! Стану я обольщать какую-то тварь!
— Ах, оказывается, эта милая девушка — тварь и ты ее не соблазнил?
— Нет.
— Ты — не отец ее ребенка?
— Нет! Тысячу раз нет!
— За что же на тебя покушались?
— Этот гнусный мальчишка обвинил меня, чтобы вывести свою семью из затруднений.
— Значит, ты не виноват?
— Клянусь!
— Лжец! — с презрением воскликнула Агата. — Лжец и трус! Я уверена в противном.
Руссеран прикинулся оскорбленным.
— Какое право вы имеете мне не верить?
— Имею.
— Объяснитесь.
— Нет, это тебе следует объясниться! Я должна знать, что ты скажешь следователю.
— Зачем?
— Затем, что я буду выступать свидетельницей по этому делу. Я первая увидела тебя лежащим в луже крови, первая оказала тебе помощь…
— Благодарю, дорогая Агата!
— Не стоит; в подобных обстоятельствах я сделала бы то же самое для любого другого человека.
— Вы жестоки, Агата! А я вас так любил!
Он притворился, будто вытирает слезу. На мгновение это смутило г-жу Руссеран. Она была так добра, так твердо верила в торжество благого дела, что ее не удивил бы возврат на стезю добродетели даже самого закоренелого преступника. Но, привыкнув угадывать под ханжеской личиной истинные чувства своего супруга, она не обнаружила на его лице ни тени волнения.