Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Под изумленными взглядами сестер и интернов Иннокентий Андреевич стянул расстерилизованную перчатку. Он небрежно кинул ее на бессознательное тело. Потом развернулся, направляясь к выходу из операционной. Он шагал, тяжело припадая на порезанную ногу, немного ссутулившись. Маскироваться больше не было сил. Да и необходимости.

— Всем спасибо, — сказал он на прощание. — Заканчивайте без меня.

Никто не обратил внимания на его морщинистую руку, оставшуюся без перчатки, на походку немолодого человека, на густой хриплый голос. Пациент был спасен. Кое-кто получил по заслугам. А все остальное народ не интересовало.

Анестезиолог хмыкнул

и произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

— По-моему, на фоне алкогольного опьянения коллеге стало плохо. Мне кажется, он просто упал в обморок.

Коллектив дружно поддакнул, возвращаясь к работе.

* * *

Возле оперблока сидела заплаканная женщина. Увидев выходящего хирурга, она встрепенулась. Губы ее приоткрылись, но решимости спросить не хватило. Мать безнадежного пациента приподнялась, жалобно комкая блузку на груди.

— Будет жить, — устало произнес Иннокентий Андреевич. — Я обещал.

Женщина обессиленно упала на банкетку, не в силах прошептать ни слова.

Иннокентий Андреевич зашел в ординаторскую. Оставалось нанести последний мазок, завершающий картину. Он вытащил из шкафа мирно посапывающего доктора Кешу, переложил на диван, бросил рядом мокрый, испачканный кровью халат, колпак, маску и вторую перчатку. Затем натянул спортивный костюм. Напоследок по ординаторской пронесся шепот:

— Ты извини, парень.

Мимо постовой сестры, задремавшей на посту, он прошел на цыпочках, изображая заблудившегося пациента. Та не проснулась. Не вызывая лифт, он спустился вниз. Подсобный темноватый коридорчик неподалеку от морга был безлюден. Нужная дверь нашлась без труда. Она была немного приоткрыта, как бы приглашая войти. Иннокентий Андреевич обернулся, прощаясь с восемьдесят первым годом, и ушел…

В комнате по-прежнему горел монитор. Рядом с компьютером валялся неподключенный шнур питания. Часы показывали без пяти минут час. Он тяжело опустился в кресло, на мгновение прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Потом решительно склонился над клавиатурой и напечатал:

«В истории земной было предостаточно дряни. Но ты не посчитал это достаточным основанием для того, чтобы стереть с лика планеты человечество.

Хорошего, благородного, чистого и светлого тоже было немало. Но ты не счел доброту и любовь искуплением грехов.

Да, мы не совершенны! Но ни за что не поверю, что именно сейчас кто-то решил поставить на нас точку, если не будет найден смысл существования. Глупо ожидать, что за одну ночь, за двенадцать отчаянных попыток, возможно разгадать величайшую тайну мироздания. Нельзя даже предположить, что кто-то вот так запросто расшифрует главный стимул движения вперед, разложит по полочкам вечное стремление к совершенству, выведет формулу, примиряющую добро и зло…

Поэтому я не искал ответа на твой вопрос. Пусть попытаются молодые. Им нужен смысл, у них все впереди. А я просто исправил ошибку, о которой жалел всю жизнь.

Кстати, спасибо за предоставленный шанс».

Глава четвертая

ЧТЕЦ

«Чтец, это событие не отмечено в календаре памятных дат».

Владимир Дмитриевич еще раз перечитал фразу Основателя, желая убедиться, что она не померещилась.

Убедился.

На

всякий случай уточнил: «Основатель, если я правильно понял, ты демонстрируешь каждому из нас свою осведомленность?»

«Да», — выдал монитор.

Это была заявка на победу. И не на победу технического прогресса, хотя, теоретически, можно предположить, что в монитор или системный блок кто-то вмонтировал устройство, позволяющее считывать мысли пользователя. Нет, если бы подобные эксперименты и проводились, то не здесь.

Кажется, у нас все по-взрослому, без подвоха в стиле программы «Подыгрыш». И, похоже, остальные участники чата не прыгают от радости. Наверняка их мыслишки тоже были угаданы точно. Вернее, прочитаны. Никакому Копперфильду подобный фокус не под силу. А кому под силу? Алану Чумаку?

Сейчас уточним.

«Кто ты, Основатель?»

Вопрос дополнил Доктор Кеша: «Ты Бог? Высший космический разум? Кто ты или что ты?»

«Ответ не имеет значения. С вашей точки зрения».

О-о-о, как-то слишком обтекаемо. И можно было бы махнуть рукой, сказав: «Ну вот, один раз угадал, а теперь пошло словоблудие».

Но махать не хотелось.

И даже не потому, что Основатель попал в десятку с памятной датой.

Он угадал состояние. Тревога. Не воздушная. И отнюдь не связанная с надвигающейся грозой.

Памятная дата…

Да, все верно. Когда речь зашла о конце света, Владимир Дмитриевич почти автоматически вспомнил, что однажды уже покидал этот самый свет. Ненадолго, но покидал. И вспомнил потому, что завтра собирался отметить это безразличное миру, но не безразличное ему событие. Отметить без гостей и застолья. Не так, как отмечают дни рождения или юбилеи. Просто поднять рюмку и посидеть в своей комнате, как делал каждый год. И будет очень несправедливо, что именно завтра все закончится.

Хотя, если закончится в другой день, тоже, наверное, несправедливо. И неправильно.

Он имел право на последнее утверждение. Он уже доказал это. По крайней мере самому себе. В ту памятную, не отмеченную в календаре дату. Двадцать семь лет назад.

Ему едва исполнилось семнадцать. Теплое лето восемьдесят первого года. Четвертый час ночи. Юго-Запад столицы, дворик в районе проспекта Вернадского, освещенный одиноким фонарем. Не снятый с крыши дома лозунг «О, спорт, — ты мир!». Напоминание о прошедшей Олимпиаде. Музыка «Queen» из открытого окна. Кто-то смелый поставил тяжелый бобинный магнитофон прямо на подоконник. Забрать ведь могут. И магнитофон, и меломана. Это же не наш советский Лев Лещенко, поющий: «До свидания, Москва, до свидания!» Это же ихний, буржуинский Фредди Меркьюри, поющий: «All dead». Пропаганда, можно сказать, насилия и упаднических настроений. Да еще в ночное время.

Витьку Морозова, который принес в школу кассетник с последним альбомом «Queen», разбирали на комсомольском собрании. Володя сидел в президиуме. И вынужденно соглашался с гневом секретаря школьной комсомольской организации, что подобное поведение недостойно молодого строителя коммунизма. Это полное моральное разложение, позор и предательство.

Соглашался, потому что от секретаря зависела положительная характеристика, необходимая для поступления в институт. Вообще-то в любой институт желательна положительная характеристика, но в этот она была нужна особо положительная.

Поделиться с друзьями: