Ночь с Ангелом
Шрифт:
— Ну, предположим, я могу тебя понять, — осторожно произнес «брат Александр». — А ты не боишься, что кто-нибудь тебя услышит и…
— И что?! Вот в такую заграницу не пустят больше, да? Плевать мне! В гробу я ее видел и в белых тапочках, такую «заграницу»… Вернешься в Псков, так и передай своему человеку ОТТУДА!..
Но и «брат Александр» решил, что настала пора до конца прояснить ситуацию и расставить наконец все по своим местам.
— И тогда-то все только и начнется, Леха, дружочек ты мой, — мягко сказал он. — Вот тебя «Ленфильм» на пробы вызывал. Так они могут тебе и «Ленфильм» прикрыть, и по репертуару пройтись — думаешь, тебя заменить некем?.. И концертики отберут, и халтурки на радио, на телике…
Вот тогда-то нервно взвинченный «молодой Ленин» — Алексей Сергеевич Самошников и сказал фразу, которая потом много раз фигурировала как в явных, так и в тайных отчетах о чрезвычайном происшествии, произошедшем во время шефских гастролей драматического театра по воинским частям и соединениям Западной группы советских войск в Германской Демократической Республике.
Вроде бы артист Самошников А. С. тогда рассмеялся и сказал «ленинским голоском» с легкой картавостью:
— А мы, старичок, пойдем другим путем!
— Ангел!.. Пожалуйста, выведите меня отсюда! Где вы, Ангел?!
Ах, как хотелось мне выбраться из душного и пыльного закулисья того давнишнего Дома офицеров второй половины восьмидесятых прошлого столетия!
Я понимал, что на моих глазах только что произошло привычно-омерзительное действо.
Оно не отличалось хитросплетением тщательно разработанной интриги, не блистало остроумием своих подлых ходов, не поражало оригинальностью четко рассчитанного предательства.
Никаких «Пещер Лихтвейса» и «Тайн Мадридского двора».
Способ — наипримитивнейший, первобытнообщинный.
Берется тяжелое, желательно сучковатое, сосновое полено, проштемпелеванное всего тремя буквами — «К», «Г» и «Б», и Человека, которого в настоящий момент необходимо в чем-то убедить или припугнуть, просто с размаху бьют этим поленом по голове.
Все. Эффект максимальный!
Чему я только что был свидетелем. Свидетелем, который ясно представил себе, что именно этим гаденьким ударом было положено начало подлинной и непоправимой трагедии.
Здесь я совсем запутался в темноте кулис и снова отчаянно позвал Ангела:
— Ангел! Послушайте… Мне никак самому не выбраться отсюда… Помогите мне, пожалуйста! Вы слышите меня, Ангел?..
Мне даже плоховато сделалось от кажущейся безысходности.
Неожиданно возник болевой спазм в пищеводе и висках, страшноватенькой пляской мелко и дробно расстучалось мое старое сердце, на мгновение я даже испытал что-то похожее на предсмертную панику, но в эту секунду я услышал дивный Ангельский голос…
И хотя последняя часть фразы — «…но в эту секунду я услышал дивный Ангельский голос…» — была словно выдернута из мистического романа позднего средневековья и сегодня могла вызвать только искреннее веселье, я настаиваю именно на этой фразе.
Ибо она графически четко отражала происходившее в этот момент событие: был «Я» — на краю жизни (так, во всяком случае, мне казалось!), действительно прозвучал «дивный голос», и принадлежал он неоспоримо настоящему Ангелу, протянувшему мне свою могучую «хранительную» руку!
— Владим Владимыч, ну что же вы там застряли? Давайте, давайте руку… Я уж давно жду вас здесь. Вот и сердчишко у вас что-то распрыгалось. Открывайте, открывайте глаза… Сейчас мы все приведем в норму.
С невероятным трудом и спасительным
ощущением внутреннего высвобождения я открыл глаза, и вокруг меня постепенно стало возникать двухместное купе скорого поезда «Красная стрела».Очертания деталей купе проступали в моем мозгу томительно медленно, как снимок на фотобумаге в ослабевшем, уже старом растворе проявителя.
Ангел держал меня за руку и приговаривал тоном доброго доктора Айболита, исцеляющего прихворнувшую мартышку:
— Вот и боль прошла. Правда?
— Да… — кажется, ответил я.
— Вот и сердечко стучит помедленнее.
Я прислушался к неожиданно ровному и спокойному ритму своего напуганного сердца и ожил.
— Спасибо, Ангел.
Позвякивала чайная ложечка. Под вагоном стучали колеса.
Я опустил ноги на пол, сел за столик, обхватил руками голову.
— Чайку? — спросил Ангел.
— Нет, спасибо. Знаете, Ангел… Когда мы с вами только что познакомились и вы сказали — кто вы… Нет. Не так. Вот как: когда я безоговорочно поверил в то, что вы — настоящий Ангел-Хранитель, я подумал, что такой вот забавный случай, как столкновение старого, ни во что уже не верующего человека вроде меня с неким мифическим, извините, персонажем, превосходно и реально существующим в сегодняшнем земном мире, мог бы лечь в основу смешного и симпатичного рассказика. А наше совместное путешествие ночью в одном купе подсказывало забавное название, прямо скажем, лежащее на поверхности: «НОЧЬ С АНГЕЛОМ». А внизу, для этакого литературного кокетства, — подзаголовочек маленькими буковками: «невероятная история».
— Однако историйка, рассказанная реально-мифическим существом некоему, извините, пожилому господину, оказалась не очень смешной и на веселый рассказик не тянет, да?
— Точно, Ангел. Не тянет.
— Не огорчайтесь, Владим Владимыч, в этой грустной повести, насколько я припоминаю, было немало и забавных моментов.
— Кстати, я уже давно жду, когда же вы лично наконец появитесь на мрачноватом небосклоне Самошниковых — Лифшицев. Ваша поразительная информированность…
— Прошу прощения, сразу же перебью вас. Все рассказанное мною до этого момента и о некоторых событиях, до которых мы еще не добрались, я узнал из материалов нашей школьной базы данных, поступавших к нам Снизу, с Земли. Пока у нас Наверху Научно-Педагогический Совет томительно долго решал вопрос о моем спуске Вниз и возможном прикомандировании к Леше Самошникову, я не терял времени даром и постарался вызубрить все, что касалось этой семьи. От момента отъезда Любови Абрамовны и Натана Моисеевича в Дом отдыха Балтийского морского пароходства и засорившегося Фирочкиного туалета, в результате чего Фирочка Лифшиц потеряла невинность и быстренько стала Фирочкой Самошниковой. Понятия не имею, как теперь обстоят дела Наверху с информатикой, но даже тогда наша Школа Ангелов-Хранителей обладала превосходной картотекой и удивительно полными досье, позволявшими заглянуть в историю предков наблюдаемого… или «опекаемого», как хотите, на несколько поколений назад. Причем, учтите, это я говорю всего лишь о нашей «школьной» библиотеке. А можете представить себе, какими гигантскими архивами располагало Главное управление нашей службы, подчиненное непосредственно Ему?!
— Погодите, погодите, Ангел… Но, насколько я понял, вам в ту пору было всего двенадцать лет?
— Да. Почти тринадцать. Я же говорил вам, что мы с Толиком-Натанчиком появились на свет одновременно. Но как родился Толик Самошников, было предельно ясно, а вот как возник я сам… Почему-то последние годы меня это очень занимает.
Впервые в голосе Ангела прозвучали нескрываемые горькие нотки.
Мне стало невыразимо жаль этого прекрасного взрослого парня, который никогда, даже в самом раннем детстве, не ощущал Материнского всепрощения и ласковой поддержки Отца.