Ночь упавшей звезды

– - Выбираться надо. Алелор, кто там еще с вами? Кони для них есть?

– - Триллве, Сандра, на конь!
– - скомандовал Сианн.
– - Вещунья вас свезет. А у меня еще тут дела.

Талька обиженно задышала у меня за спиной.

– - Какие дела?
– - вцепилась я в будущего пасынка.
– - Торус развяжется -- ховайся в бульбу! И чего ждешь? Рыжую подсади! Вишь, хромая и побитая.

Сама же взялась подтягивать стремена, радуясь, что есть за что держаться, чтобы не упасть.

– - Триллве, у меня приказ, -- Сианн закинул надутую Тальку в седло.
– - Что?! Здесь Торус?

Ну, дошло, наконец...

– - Он самый. Мы его связали и бросили в камере. Чтоб рук не распускал. Слу-шай...

– - мои глаза загорелись нехорошим кошачьим огнем.
– - Тебя же меня послали спасать, так? И еще кого-то?.. Быстро говори! И я тебе подарок сделаю! Опасный, правда, -- я сверкнула опущенными долу глазами.

Алиелор полыхнул ответной вспышкой:

– - Не смей говорить со мной приказным тоном, Триллве!

Но подставляя ладонь под мое колено, признался:

– - В тюрьме мать Темулли. Я должен ее спасти.

– - Засунь свою гордость в задницу, -- прошипела я, глядя на него с высоты.
– - Хотя нет, так ты сильней на Торуса похож.

Бросила мевретту на руки братов плащ, стянула через голову гербовую котту, отправила следом:

– - На тебе! А вот ключи и остальное, -- сунула Сианну поясную сумку Торуса и кольцо из холодного железа.

Алиелор поймал его, будто горячую картофелину, охнул.

– - Талька!
– - велела я.
– - Растолкуй, где мы сидели.

И когда остроухая закончила, тихо добавила:

– - Одрин мне не простит. Но ты рискни. Только время зря не теряй.

Элвилин подмигнул зеленым глазом:

– - Не потеряю! Мевретт я, или где...

Он влез в котту, пристроил сумку у пояса, отдал мне плащ и поцеловал ручку вспыхнувшей рыжей.

– - До свиданья, милые...

Я громко фыркнула и сжала колени. Каурая прянула вперед, заставив Элвина и Сианна отпрыгнуть. Я обхватила Тальку за талию, чтобы не вылетела при аллюре.

"Леший пару собрал. Один вешает, другая обзывается... Ноги моей больше не будет в Твиллеге! А Сандра? Сианн, как ты мог!" -- донесся прощальный привет "блондинки в красном". И каурая понесла нас узкой улицей, ведущей к городским воротам.

Что там было еще, и как оправдывался Алелор за свой поцелуй, нам знать не дано. А вот за свалку, устроенную в городских воротах, отвечать бы пришлось -- если бы нас нагнали, конечно.

Дорога

Около получаса каурая неслась наметом, и, похоже, трясясь на луке седла, Талька успела отбить себе все, что не отбил ей Торус. Да и сама я чувствовала себя не слишком хорошо, подташнивало и кружилась голова.

Я натянула поводья, заставляя кобылку перейти на шаг, а потом и вовсе остановиться. Звуки и запахи леса окутали меня. И лишь теперь я окончательно поняла, что мы свободны. Я закинула голову, жмурясь, сведя брови к переносице, как от физической боли. Ветерок ласкал кожу, солнце грело. Где-то вдалеке продробил дятел, хрустнула ветка под легкой звериной стопой; заскрипело, качнувшись, дерево. Пахло медом и дурманным вереском, прелью грибов, корицей засыхающих листьев. А когда глаза распахнулись, праздничный мир опалил своими красками. Осень -- золотая госпожа -- тронула рукой чубки деревьев: каймой, золотою рамой, ярким сполохом. А ветер тряхнул и перемешал цвета: густо-зеленое, рябое, багряное, темно-лиловое... И весь лес, колышущийся, словно море, уходящий к небу лохматыми вершинами; пламенем и сосновой синевой, лежал перед нами. После тюрьмы, после зеленовато-серых камней Сатвера он слепил. Он сбивал дыхание так, что кружилась голова. Я пила воздушную сладость, как родниковую воду, а вокруг нашей каурой лошадки качалась трава: мятлик, полынь, звездоцветы; высыхающая коричневая пижма, царские скипетры, гвоздики... то, что топчешь, не замечая, а оно буйствует и живет.

Талька поерзала в седле, заставив меня очнуться:

– - Слушай, а, может, завернем? Тут деревенька есть. Близко. А то, гляжу, ты совсем устала...
– - она посмотрела куда-то вверх, мазнув меня по носу жесткими волосами.

– - Ты меня что, спиной видишь?
– - усмехнулась я.
– - Это кто устал? У меня ноги в стремена упираются, мне удобнее... Ладно, давай завернем. Есть жутко хочется, -- я облизнулась.
– - Показывай дорогу.

Рыжая обиженно фыркнула, но потом засмеялась:

– - Все-то ты знаешь... Направо сворачивай. Кажется...

***

Со стороны Твиллега летел по дороге всадник. Лицо его было сосредоточенно, конь под ним распластался стрелой, и шало дробили проселок копыта: "Толь-ко-бы-ус-петь..."

Лопнули тысячи звенящих нитей, привязывавших Мадре к Дальнолесью. Лес продолжался обычный, не колдовской. Мевретт остался один.

Накатил страх, тягучий, медовый... тот, что проглядел Одрин, когда покидал вотчину вместе с сыном и своей Триллве.

Остался за спиной чародейский кокон. Словно разжалось теплое, привычное, дарящее силу и тепло объятие; и элвилин смахнуло ветром, как бабочку с ладони, повлекло, ломая крылья, пугая... и даря то, чего никогда до сих пор с ним не было. Свободу? Полет?

Свистнули в ушах слова дедки-лекаря Звингарда: "Поглядим еще, какая бабочка отсюда вылетит..." А получается, вырвался Одрин, сам?

Это осознание помогло лилейному скоротать дорогу.

Мевретт был уже на полпути к Сатверу, когда шум с лесной просеки заставил его свернуть и притаиться в кустах. Но, приглядевшись к разношерстной шумной компании Давних, сопровождающих полотняный фургончик, Одрин с изумлением понял, что это всего лишь труппа бродячих лицедеев, невесть каким ветром занесенная на границы Дальнолесья. Ну надо же...
– - подумал он, -- вот так вот запросто в такое время...

Недоуменно пожал плечами и хотел, было, уже проехать мимо, когда его окликнули сочным басом:

– - Эй!.. Послушай-ка, мил человек!

Одрин придержал коня. На него, скалясь в три с половиной зуба, добродушно смотрел коротышка, больше всего похожий на сморщенный от старости, одетый в цветные лохмотья гриб.

– - Ты не знаешь, Вересков цвет-то далече? Ну, деревенька такая!
– - пояснил он, увидев, что до Одрина не доходит. Ухмыльнулся, отбросив назад пегие патлы.

Мевретт пожал плечами, указав направление:

– - Недалече. Но ездить не советую, "черные" там побыли с утра.

И хотел уже мчаться дальше, но тут внимание привлекли лай и обиженный рев. Одрин осадил жеребца и всмотрелся в живописную группу, пытаясь определить источник звука.

К задней грядке телеги был привязан веревкой медвежонок. Ленивую карюю лошадку, кивающую спутанной гривой, он нисколько не тревожил. Зато свора сопровождающих труппу разномастных псов так и норовила уцепить беднягу за голые пяты. Медвежонок отмахивался и жалобно ревел.

Подавив в себе приступ гнева, Одрин спросил у "гриба":

– - Это ваш медведь?

Тот довольно ухмыльнулся:

– - А как же, наш...

Собаки, почуяв присутствие элвилин, унялись; а медвежонок встал на задние лапы, когтя воздух передними, и заплакал.

Мадре, дернувшись, погнал коня прочь, твердо зная, что не имеет права задерживаться. Но, проехав с полмили, остановился. Представил себе несчастную мордочку Темулли, прижимающей к боку зеленого друга, и, ругаясь, вернулся.