Ночи дождей и звезд

Отец Фионы беспомощно пожал плечами, словно говоря, что это ему не под силу. Мать боролась с нахлынувшими слезами.

Барбара сделала еще одну попытку:

— Поверьте, мне тоже это не нравится, и мне не по душе сидеть здесь и разговаривать о моей подруге Фионе за ее спиной, но думаю, что надо что-то предпринять, иначе мы ее потеряем навсегда.

Кто-то просунул письмо в дверь, и оно упало на пол. Мириам Файн пошла посмотреть, кто это доставил письмо в столь поздний час.

Конверт был большой и толстый, адресованный им обоим. Внутри была тяжелая открытка. Она принесла ее мужу, и они открыли конверт вместе.

Это было подтверждение, что Гарольд Файн удостоен награды «Бизнесмен года», и подробности церемонии. Вручение состоится в ноябре в Таун-Холле перед объединенной аудиторией. Они надеялись, что он пригласит семью и друзей присоединиться к поздравлениям на обеде у мэра.

— О, Гарольд, я так рада. Снова увижу тебя в торжественном костюме. — Она прослезилась.

— Это замечательно. — Он взглянул на документ, словно тот мог испариться в его руках.

— Дэвид будет очень горд и рад, когда мы сообщим ему, что официальное приглашение получено. Уверена, он обязательно приедет домой в конце концов, — сказала Мириам.

— Не будем такими уверенными, Мириам. С точки зрения Дэвида, бизнесмены недостаточно хороши. А «бизнесмен года» должен казаться ему самым плохим.

— Привет, Билл.

— Привет, Энди.

Энди сел перед мальчиком в кресло-качалку возле дома.

— Хочешь чем-нибудь заняться, малыш? Как насчет побегать?

— Нет, бег не решает всех проблем. — Ребенок даже не посмотрел на него.

— Ты очень прав, малыш. Но он помогает забыть о многом плохом на время.

— У тебя, Энди, мало плохого.

— Неужели? Значит, я хорошо потрудился, скрывая многое. — Он хлопнул Билла по плечу с любовью, но мальчик сморщился и отстранился от него. — Извини, малыш. — Энди растерялся.

— Ничего, ты не виноват.

— Так кто же виноват? — спросил Энди.

— Не знаю, думаю, я сам. Им меня не хватало, маме и папе. Я не смог сделать их счастливыми.

— Они тебя обожают, малыш, это единственное, в чем они единодушны.

— Мама так и говорит, но, может быть, она просто хочет, чтобы я так думал.

— И папа так говорит, он сказал мне перед отъездом.

— Но он все же уехал, Энди.

— Он сделал это ради тебя, малыш, чтобы у тебя было время привыкнуть ко мне и почувствовать, что я часть маминой и твоей жизни. Он это правильно сделал.

— Мне не нужно время.

— Чего ты хочешь, Билли?

— Думаю, чтобы мама и папа любили друг друга, но это не получается, поэтому хочу, чтобы он жил рядом. Вы с мамой не против, если я буду видеться с ним часто. Верно? — Он с нетерпением посмотрел на Энди.

— Верно, ты знаешь это.

— А папа знает об этом?

— Ах, Билл, ты же сам не сомневаешься в этом.

— А если он знает, зачем уехал так далеко? — недоумевал мальчик.

Ханна, секретарь телецентра, подслушала разговор Клауса и Бригитты и не могла поверить услышанному. Эльза уехала далеко, бросив того, кого любила так сильно, а эта катастрофа свела их вместе.

— Клаус, прости, можно сказать?

— Конечно! — Жизнерадостную, уверенную, добрую Ханну любили все. Она была подругой Эльзы.

— Только хотела спросить, вернется ли она. — Ханна тоже не церемонилась.

— А ты хочешь, чтобы она вернулась? — нежно спросил Клаус.

— Да. Хочу, чтобы моя подруга вернулась домой. Но она… думаю, для нее лучше не возвращаться. — Ханна говорила от сердца.

— Хотелось бы рассказать, что случилось, но, честно, не знаю. Дитер велел нам вернуться раньше его. И мы, конечно же, так и сделали. Но это была другая, не прежняя Эльза, которую мы знаем. Она как-то изменилась, словно решилась на что-то.

— Понимаю. — Ханна задумалась.

— Наверное, ты думаешь, что мужчины не понимают знаки. Поверь, и ты бы ничего не поняла.

— О, знаю, Клаус, это нелегко. Спасибо, что рассказал. Остается только ждать и надеяться.

— А на что надеешься ты, Ханна?

— У меня надежд гораздо меньше, чем у тебя. Вообще, не знаю, на что надеяться. Думаю, на лучшее, — честно призналась Ханна.

Адонис решил позвонить отцу, и сделает он это срочно, пока не передумал. В Греции должен быть вечер, и отец обязательно в таверне. Время деловое, и отец не сможет говорить с ним долго, что тоже хорошо. Адонис скажет, что сожалеет о случившейся трагедии и отправил свои соболезнования. Они не будут говорить о том, что было между ними.

Он слушал, как звонит телефон, все звонит и звонит, но никто не отвечал. Наверное, ошибся номером. Он набрал снова, но в пустой таверне некому было ответить на звонок.

Перед отъездом из Агия-Анны он поставил отцу автоответчик. Очевидно, старик так и не научился его включать.

Адонис положил трубку с чувством, что, возможно, так будет лучше.

Шейн отыскал то место, которое ему было нужно. Здесь обитали его клиенты. Как раз то место, куда бы он зашел за косяком. Не важно, что языка он не знает. В этой среде бытовал международный язык. Он поговорил с парнем, похожим на психа, который ничего не понял, потом с другим, который только плечами пожал.

Третий парень выглядел более обещающим.

— Сколько? — спросил он. Это был толстый коротышка с живыми черными глазами.

— Сколько ты хочешь?

— А сколько у тебя есть? — донимал парень.

— Достаточно.

В этот момент вспыхнул поляроид, потом другой. Прямо ему в лицо.

— Какого черта… — начал Шейн. Потом он почувствовал руку у себя на шее, почти придушившую его. Живые черные глаза парня смотрели на него почти в упор.

— Слушай меня внимательно. У нас две твои фотки, одна в этом баре, другую мы покажем в полиции. Если они узнают, что ты снова торгуешь, тебе будет очень, очень плохо.

— Ты сказал, что готов купить, — выдавил из себя Шейн.

— Это бар моего отца, здесь работает моя семья. Я уйду очень быстро. Тебя держит мой дядя. Он ждет, что ты извинишься и уйдешь. Через двадцать секунд, время пошло.

— Не знаю, как извиниться по-гречески.

— «Сигноми» будет достаточно.

— Сигноми? — давился Шейн.

— Учись… сигноми, ты, дерьмо, и будь рад, что легко отделался.

— Я еще вернусь, — стал угрожать Шейн.

Парень рассмеялся:

— Ну конечно, попробуй. Десять секунд.