Ночная стража

Улица Вязов, налево к Ямам, затем снова налево на Поносную… Таким был маршрут его первого в жизни дозора, и Ваймс мог пройти по нему не глядя. Что он и сделал.

— Я хорошо подготовился, — соврал он.

— Вы узнали Неда? — спросил Сэм.

Тут Ваймс порадовался, что его ноги сами знают, куда идти, потому что мозг вдруг заполнился тревожным звоном.

— Неда? — переспросил он.

— Как раз перед тем, как вы пришли, он сказал, что помнит вас по Псевдополису, — ответил Сэм, не замечая тревоги Ваймса. — Он служил в тамошней Дневной Страже, потом перевелся к нам, решив, что здесь больше шансов продвинуться по службе. Сказал, что вы большой человек.

— Что-то не припоминаю, — осторожно произнес Ваймс.

— А вы не такой уж и большой, сержант.

— Ну, возможно, в те времена Нед был меньше ростом, — пожал плечами Ваймс, хотя больше всего ему хотелось рявкнуть: «Слушай, парень, заткнись, а!»

Но парень был не кем иным, как им самим… Тем, кто замечает малейшие детали. Обращает внимание на несоответствия. То есть он был настоящим стражником. Вероятно, Ваймс должен был гордиться собой в юности, но почему-то не мог.

«Ты — не я, — подумал он. — Вряд ли я когда-то был таким молодым. Если ты собираешься стать мной, тебе придется серьезно поработать над собой. Тридцать проклятых лет на наковальне жизни. Тебе еще предстоит их пережить».

* * *

Вернувшись в штаб-квартиру, Ваймс лениво подошел к шкафу Улик и Потерянного Имущества. На дверце висел замок, но его никогда не запирали. Ваймс быстро нашел то, что искал. Непопулярному стражнику нужно быть ко всему готовым, а он собирался стать непопулярным.

Затем он поужинал, выпил кружку густого коричневого какао, на котором работала Ночная Стража, и направился с Сэмом к тюремному фургону.

Он уже просчитал метод действия своих нынешних товарищей по Страже и нисколько не удивился, обнаружив, что те решили прибегнуть к старому трюку злорадно-неукоснительного исполнения приказов. Подъехав к первому месту сбора, он увидел младшего капрала Тренча и констебля Дрынна в компании с четырьмя угрюмыми и вяло протестующими полуночниками.

— Четверо, сержант, — доложил Тренч, лихо отдав положенную по уставу честь. — Все арестованы, сэр! Все записаны в протоколе, который я передаю вам в эту минуту, сэр!

— Отличная работа, младший капрал, — сухо похвалил его Ваймс, взяв документ. Он подписал один экземпляр и вернул его капралу. — Получишь полдня отгула на Свячельник, передавай от меня привет своей бабушке. Сэм, грузи их в фургон.

— Обычно мы задерживаем не больше четырех-пяти человек зараз, сержант, — прошептал Сэм, когда фургон покатился дальше. — Что будем делать?

— Сделаем несколько ездок, — ответил Сэм.

— Но ребята прика… подшучивают, сэр! Они смеялись!

— Наступил комендантский час, — отрезал Ваймс. — Таков закон.

Капрал Колон и констебль Букли ждали их на своем посту с еще тремя злодеями.

Одним из которых была Рози Лада.

Ваймс передал поводья Сэму, спрыгнул на землю, открыл дверь фургона и разложил ступени.

— Жаль видеть тебя здесь, сударыня, — сказал он.

— Похоже, один сержант-новичок решил показать, как он крут, — откликнулась Рози Лада голосом холодным, как айсберг.

Презрительно отказавшись от помощи, она сама забралась в повозку.

Среди задержанных была еще одна женщина, ростом пониже Рози. Она уставилась на Ваймса с отчаянной задиристостью. В руках она держала огромную корзину с рукоделием, обшитую стеганой тканью. Ваймс по привычной галантности взял корзину, помогая женщине подняться по ступенькам.

— Мне очень жаль, госпожа, но… — начал было он.

— Убери свои поганые лапы! — Она вырвала корзину из его рук и скрылась в темноте фургона.

— Э-э, ну прости, — только и мог промолвить Ваймс.

— Это Сандра Батье, — пояснила уже устроившаяся на скамье Рози. — Она белошвейка.

— Но я думал…

— Я сказала «белошвейка», — повторила Рози. — С иголками и нитками. Ее конек — макраме.

— Гм… Это типа… — хотел спросить Ваймс.

— Это типа вязания, — встряла из темноты фургона Сандра Батье. — Странно, что ты этого не знаешь.

— То есть она самая настоящая… — начал было Ваймс, но Рози захлопнула железную дверь.

— Поехали, Джон Киль. Потом поговорим.

Из темноты фургона донеслось хихиканье, тут же оборвавшееся воплем. А буквально за миг до крика раздался характерный звук, с которым острый каблучок вонзается в подъем стопы.

Ваймс с каменным лицом подписал замызганный протокол и вернул его Фреду Колону. Капрал слегка забеспокоился.

— Куда теперь, сержант? — спросил Сэм, когда фургон поехал дальше.

— На Цепную, — ответил Ваймс.

В клетке у него за спиной поднялся испуганный ропот.

— Но так же нельзя… — пробормотал Сэм.

— Таковы правила, — обрубил Ваймс. — Тебе еще предстоит узнать, зачем нужны правила, младший констебль. И нечего сверлить меня взглядом. Меня сверлили взглядом настоящие мастера этого дела, а у тебя сейчас такое лицо, словно тебе приспичило в сортир.

— Но ведь всем известно: там людей пытают, — пробормотал Сэм.

— Правда? — удивился Ваймс. — Тогда почему никто ничего не делает по этому поводу?

— Потому что там пытают.

«Ага, — подумал Ваймс. — Кажется, я наконец начинаю понимать основные движущие силы этого общества».

Фургон громыхал по улицам, с соседнего места на козлах не доносилось ничего, кроме мрачного молчания, но за спиной Ваймса слышался шепоток. Среди прочего ему удалось разобрать, как Рози Лада едва слышно прошипела: «Не, с ним это не пройдет, на что угодно могу поспорить».

А еще через несколько секунд раздался мужской голос, несколько искаженный от выпивки, а еще больше — от страха, сводящего судорогой мочевой пузырь:

— Э… сержант, нам… э… кажется, мы должны заплатить штраф… э… пять долларов?

— А мне так не кажется, сэр, — ответил Ваймс, не сводя глаз с залитой дождем мостовой.

Снова донеслось отчаянное перешептывание. Потом тот же голос произнес:

— А еще у меня… э… есть красивое золотое колечко…

— Очень рад за вас, сэр, — сказал Ваймс. — У каждого человека должно быть что-нибудь красивое.

Он похлопал по карману в поисках серебряного портсигара и на мгновение ощутил скорее гнев, чем отчаяние, и скорее грусть, чем гнев. Будущее есть. Должно быть. Он помнил его. Но оно существует только в воспоминаниях, ненадежных, как мыльный пузырь, и, вероятно, столь же недолговечных.