Ночная вахта

…— Думали, как люди заживем, — шептал гребец, допивая воду. — Европа, порядок, все права, дисциплина как надо по закону, дадут нам дома и гражданство. Пускай и в отсталой эпохе, но хоть так, беехзнает…

Мне не было понятно, с какой стати он считает Британию отсталой державой, а королеву «свинячьей сукой». Я без восторга относился к Англии и Ее Величеству, но глупо не признать за Империей, с ее могучим воздушным и морским флотом, парламентом, заводами и фабриками, колониями и дирижабленосцами, одно из высочайших мест в мировой иерархии. Впрочем, Сану было, за что ненавидеть Британию. Воистину ужасный опыт проделали над толпой эмигрантов…

…- Но зачем вы согласились?!

— Думали, лучше будет, нах. Сами оружием станем, высокоточным, мляееб. Хиборгами и сверхчеловеками…

В каком-то смысле они действительно стали оружием. Примитивным и не особенно надежным. По сути, всех их объединили в единый муравьиный организм. Послушный, но малоэффективный. Сан полагал, что вживленные побратимам хвосты были очень нужны — надежный связующий кабель, сводящий бойцов-героев в полк с единой волей и мыслью, и главное, не допускающий и помысла об измене. Чувство несокрушимого побратимства, кровного родства… Хвост лишь казался хвостом — он был сложным коммутирующим устройством, регулярно объединяющим роты и батальоны в многоголовое существо с одной-единой мыслью, сплоченным боевым духом и волей к победе…

Я бы назвал это «управляемым стадом», но не стоило обижать умирающего. Бедолага, он не мог существовать в одиночку. Навязчивая тревожная мысль об измене, отсутствие четко указанной цели и приказа, неумение взглянуть в лицо жизни (пусть уродливое и смахивающую на кривляющуюся харю), убивало Сана. Видят боги, смерть от одиночества хвоста выглядела еще похуже, чем превращение в грибы.

_ значит, вы вставляли разъемы хвостов в специальные гнезда на товарищах?

— … - Ну. В знак доверия и необратимой клятвы побратимства. Ох, нахнахнах… — из глаза гребца текли розовые слезы, застревали в язвах на щеках.

Я ощупал хвост в свалявшейся шерсти — металл на конце выпирал из отощавшей, гм… конечности.

— Слушай, если так уж нужно соединяться, ты бы его в себя и включил. Закольцевать по короткому контору…

— Ты что?! — ужаснулся Сан чудовищному предложению. — То, нах никак нельзя. То ниже моего достоинства, мляегобл. Я же не духовный онанист. И там и разъем иной. Не состыкуется. Помру враз.

— А сейчас ты что делаешь?

— Страдаю, всё из-за них… — несчастный принялся ругать врагов и стонать.

Смотреть на розовые ужасные слезы этого полоумного лысого ребенка я никак не мог. Лучше его сразу добить.

— Сейчас я все сделаю, — решительно сказал я…

Умирающий-то он умирающий, но отбивался Сан до последнего. Я скрутил его веревками, перевернул задницей вверх. Я догадывался, что ни мне, ни куда более опытному в вивисекторстве Доку не удастся ампутировать этот чудовищный хвост в здешних условиях. Измученный и изнуренный пациент неминуемо околеет во время операции. Увы, полагаю, это было бы лучшим выходом для всех. Но мы, бесхвостые люди, пусть даже породнившиеся с Болотами, мерзкие гуманисты.

Я прижал к лодочной банке обессилено трепещущий хвост, отвел облезлые волосы кисточки хвоста, обнажая стержень разъема, и взялся за напильник….

…Пришлось дважды подгонять, но после последней примерки разъем почти идеально совпадал с входным отверстием между лопаток волонтера.

— Я сделал все что мог, — пробормотал я спине лишившегося чувств страдальца. — Лежи и жди. Если Болота оценят твою глупость и улыбнутся…

Я оставил его связанным, замкнутым на самого себя, и перебрался на катер. Никто ничего не спросил — полагаю, у меня был достаточно неразговорчивый вид.

Ночь выдалась дождливой и непрозрачной, точно как у меня на душе, или что там у меня осталось между сердцем и полупустым брюхом.

Я стоял у штурвала, «Ноль-Двенадцатый» двигался по протоке, порой тростники открывали широкие проплешины берега. Извилистые протоки превратились в узкое озеро, в этот час словно залитое мрачным черненым серебром. Болота заканчивались, фарватер расширялся и я мог бы дать машине «малый» ход — я был уверен, что не прозеваю корягу топляка или отмель по нашему курсу. Но старина Магнус настоятельно просил соблюдать максимальную осторожность и я обещал. Они, остальной экипаж, побаиваются меня. Считают, что в моей крови теперь чересчур много жижи болот. Возможно. Хуже, что я сам теперь боюсь и ненавижу старый мир. Я не слишком-то любил его раньше, но сейчас…

Как можно превращать людей, пусть не самых умных и предусмотрительных, в хвостатое стадо, посаженное на противоестественный поводок? Я не знаю, кто именно придумал столь чудовищное обращение, но мне весьма трудно не догадываться о именах и должностях тех, кто одобрил и финансировал эту зловещую мутацию. Несомненно, Британская Империя проклята и обречена. Высокопоставленные безумцы осмелились подменить собой богов — и за это последует кара. Меня изменили Болота — это жестко, но мир тростника и ила имеет право существовать по своим законам. Несчастного Сана и его сородичей преобразила Британия. Вернее, сначала они спятили в собственной стране, местоположения и названия которой я, увы, так и не постиг. Но той страны и ее сумасшедших законов я не знаю, а Англия была моей родиной. Кто вправе так поступить с умалишенными?! Дело же не в хвостах — хвосты имеются у бобров, рыб и змей, что не мешает этим созданиям вести счастливую естественную жизнь. Но сковать живых существ изощренной церемонией единения хвостов и необходимостью ежедневных ритуальных танцев…

Я боялся. Британия не успокоится. Она придет и сюда. С огромными вооруженными пароходами, вездесущими дирижаблями, чадящими машинами и механизмами. Болота будут осушены, берега засияют газовыми огнями, украсятся дымами заводских труб и кучами мусора. Во все стороны зашагают блистающие штыками армейские колонны, колеса артиллерийских орудий выбьют глубокие колеи в мягкой почве. На новых дорогах будут корчиться раздавленные, так ничего и не понявшие, лягушки…

Не хочу такого. Все это станет двойным убийством. Вторгшиеся британцы неминуемо вымрут от лихорадок, голода, эпидемий безумия, взрывов грибов и прочих здешних прелестей, коими будет защищаться Болотный мир, да и все иные миры, живущие под двумя лунами. Но и эти земли навсегда останутся изуродованными, будут хиреть и медленно умирать, подобно слепцу, которому уже не на что надеяться.

Слева по борту показалась крошечная плотина в устье ручья. Я знал, что ее строили не бобры, а более мелкие зверьки, название которым пока нет ни в одном из человеческих языков. Сейчас они смотрят на катер и на меня, поднимаются на задние лапки и широко распахивают желтые глаза. Запах и вид «Ноль-Двенадцатого» их изумляет. Экая невидаль плывет сквозь завесу затяжного дождя…

Катер должен остаться редкостью под здешними Лунами-Сестрами. Пока я не слишком понимал, как это сделать, но необходимость начать длинную и сложную игру уже была очевидна. Что ж, игровой стол размером в два мира — достойное поле сражения.

Люк трюма открылся, и на палубу выбралась фигура в неудобном плаще. Меня проверяли. Не думаю, что имело смысл осуждать моих спутников за лишние предосторожности. Они люди и несут свой страх.

— Погода ужасная, — сказал Док. — Ты как сам? Не устал?

— С такой погодкой не задремлешь, — улыбнулся я. — Иду «самым малым», сэр. Москиты сгинули, все спокойно.

Доктор втиснулся ко мне в рубку и принялся раскуривать трубку.

— Нет сомнений, что ты бдителен и начеку, — доктор пыхнул клубом дыма. — Недурно мы продвинулись за эти дни. И за эти ночи — тоже. Из тебя лучший ночной вахтенный, которого можно придумать. Такому человеку вполне можно доверить судно.