Ночной карнавал

Это он наткнулся на нее там… в соборе Нострадам. Он погрузил ее в забытье. Он…

— Итак, Мадлен! — донесся до нее, как из подземелья, голос барона. Пахло табачным дымом. В блуждании по видению она приняла запах баронского табака за аромат от усов и уст Гришки. Кого так звали? Что говорит ей это имя? Ничего. Разве только то, что оно принадлежит человеку из Рус. — Вы проснулись. Соизвольте сказать, что вы видели в ваших снах. Думаю, что граф видел то же самое. Вы дергались одновременно. — Он рассмеялся. — Пьер, почему она молчит?

— Она еще выкарабкивается из бессознанья, Черкасофф, — тихо ответил Пьер. — Не торопите ее. Дайте ей несколько мгновений.

— Зачем… вы сделали это со мной?..

Она разлепила губы. Черкасофф подошел к магу, положил руку с сигарой ему на плечо.

— Какой вы замечательный мастер, Шри Гхош, хоть и два слова знаете по-эропски, — одобрительно бросил. — Пьер, поблагодари!

Режиссер вытащил из кармана портмоне, кинул восточному человеку. Тот с поклоном поймал кошель и упрятал под массивный водопад складок длинного одеяния.

— Мы сделали это с тобою, чтобы ты лучше поняла свою задачу. Свою новую задачу, которую мы хотим перед тобой поставить.

— Что это за задача?..

Губы не повиновались ей. Краем глаза она увидела, как корчится и изгибается в кресле граф, вытягивая вперед скованные руки, сжатые в кулаки.

Она ощущала великую, странную тоску.

Будто ей в тело… нет, в сердце… вставили горящий стержень, причиняющий сладкую боль, вызывающий бурю неземного наслаждения, без которого жить больше нельзя… и, подержав, вынули. И больше никогда не дадут лакомства.

Живи теперь без наслаждения. Без любви. Без страсти. Без чуда.

Живи и сохни. И засыхай. И томись. И вожделей. И никогда не насладись больше.

Боже! Неужели любовь… страсть… это наркотик?.. Это яд… и ее накормили ядом… и она теперь больше не сможет жить без него…

Князь… Князь… Где Князь… Где ее единственная любовь… Где ты!.. Спаси меня… умираю…

— Да, все верно, — барон сверкнул глазами в восточного волхва, одобряя его мастерство, — вы получили такую порцию наслаждения, мыслимого и немыслимого на земле, что вы болше не сможете жить без него, Мадлен. Мы проникли в вашу душу и… ну, как бы это выразиться посподручней… заколдовали ее, хоть вы и наверняка не верите в подобного сорта штучки. Я верю в них. Я. Сильнее наслажденья ничего нет на земле. Это вино. Это водка. Женщины быстро становятся алкоголичками. Помните картину — «Любительница абсента»?.. Так вот, Мадлен. Слушайте теперь внимательно. Вы — отныне — такая же любительница спиртного. Вы без глотка не сможете. Не выживете.

— Какого… спиртного?..

Она облизнула пересохшие, растрескавшиеся, искусанные в пылу видения губы. Что брешет брехун барон?! Она покосилась на корчащегося в кресле Куто. На него страшно было смотреть. Из прокушенной губы текла кровь. Лицо пошло красными пятнами. На брюках расплывалось мокрое пятно.

— Что вы сделали с нами?!

Барон, дымя неизменной сигарой, остановился напротив кровати, покровительственно посмотрел на распластанную перед ним Мадлен.

— О, уважаемая проститутка всего Пари. А может, и всея Эроп. Королева шлюх. Вы же не могли без наслажденья и раньше. А теперь не сможете без каждодневной конфетки. С одним условием.

— Что это за условие?!

Барон ссыпал пепел на ее обнаженный, светящийся сквозь лоскуты рваной парчи, живот. Попал пеплом в зрачок Третьего Глаза. А пусть не глядит. Пусть ослепнет хотя бы на миг. Не все ж ему видеть.

— Вы будете получать ваш шматок неземной страсти за… хм, небольшую услугу.

— Я и так работаю на вас! Что вам еще надо?!

— Вы работаете без огонька.

Мадлен, закусив губу, глядела на Черкасоффа.

Так вот куда ты влипла, девочка. Вот во что вляпалась. Ты и не ожидала такого поворота событий. Ты думала — барон… так… делец… политик… жулик… мешок с деньгами… скучающий франт… от скуки — заговорщик, но кто сейчас, когда мир трещит по швам, не играет в заговоры… Ты не знала, до какого края может дойти изощренный цинизм барона. Или это… месть?! За то, что ты тогда его мордой… об стол… что он стоял перед тобою, шлюхой, на коленях…

— Без огонька, без страсти… без огонечка, да!.. А мне надо, чтобы вы отдавались тому, что я от вас потребую, целиком. Вы ведь сейчас будто из-под палки пляшете! По принужденью. А я хочу, чтобы вы посвятили этому жизнь.

— Чтобы я продала душу Дьяволу.

— Лестное сравнение. Куто! Вы очнулись?.. Божественно. Вы слышите, как возмущается ваша подопечная? Посмотрим, как она зоговорит, когда не получит на завтрак того, что она видела в гипнотическом сне Шри Гхоша.

Мадлен дернулась, выгнулась на кровати, вцепилась зубами в холодно-полярное серебро наручников, пытаясь, в напрасном отчаянье, их сорвать.

Она подняла голову. Из-за спутанных золотых волос, налезающих ей на лоб, на щеки, она глядела на Черкасоффа горящими глазами, как взбесившаяся пантера, как хищный зверенок, пойманный в чащобе в капкан и не видящий спасенья ниоткуда. Зверь перегрызает лапу и уходит. Что может себе отгрызть она?! Разве прокусить жилу жизни, бьющуюся под тонкой кожей. И тогда пусть выйдет наружу кровь. Красная, не голубая. Простая, простецкая, народная, насущная. И она уснет. И Князю скажут; и Князь придет, примчится издалека, чтобы склониться над ней, взять ее на руки и унести от всех. Чтобы уйти вместе с ней.

Так он сказал ей тогда… когда они убежали с бала-маскарада. И он испачкал розовые шаровары раджи вездесущей и наглой грязью Пари.

— Вы уверены, барон, в том, что я так сильно буду хотеть того, что вы мне так настойчиво навязываете?..

— А разве вы сейчас этого не хотите? Разве вам не плохо сейчас?.. Не тоскливо?.. Разве вам не хочется…

Барон игриво наклонился к ее лицу.

—.. чтобы вас сейчас обняли мужские руки?.. Чтобы мужчина вошел в вас и завладел вами всецело?.. И надолго?.. Разве в вас не поселилась пустота и мука?..

Внимание, Мадлен. Это ход сапера по заминированному полю. Проверка на вшивость.

В ней пустота и мука. И тоска. И боль. И тяга. И желание. И огромное, неутолимое желание. И оно растет. Оно ширится. Оно захватывает пространство ее жизни. В полнеба. Величиною в небо. Уже нет места в ней и вне ее, не занятого этою великой и непобедимой тоской.

Что они сделали с ней?!

Она, ища мага глазами, оглянулась. Ага, вон он стоит близ венецианского зеркала. Скромно потупился. Мнет белую бородку. Косится на нее, и искры летят из его древних глаз. Это вранье, что тебя зовут Шри Гхош. Тебя зовут Каспар. И это ты показал мне будущее. Ты развернул передо мной свиток. Неужели ты не узнаешь меня?!

«Узнаю,» — сказали глаза волхва.

«Так спаси меня. Я недостойна этой пытки. Я и так хватила лишку горя».

«Молчи. Слушай пока, что внушает тебе барон. Я тоже слушаю, вместе с тобой. А потом гляди на меня.»

«Глядеть на тебя?.. И все?..»

«Увидишь. Ты будешь делать то, что буду делать я».

Разговор глаз длился считанные мгновенья. Щеки Мадлен заалели.

Кудесник упрятал лицо в ладони.

— Нет, не хочу. — Мадлен озорно, с вызовом вскинула златокудрую голову. — А если захочу, вас не спрошусь.