Ночной обоз

А через несколько дней, обходя спальню старших ребят, Ефросинья Тихоновна обнаружила за тумбочкой в куче тряпья ручную гранату.

Перепуганная насмерть, она позвала Таню и, показав ей гранату, разразилась жалобами. Ведь их «приют обездоленных» и так держится на ниточке. А вдруг еще обнаружат эту штуковину или случится взрыв? Нет, если мальчишки и дальше будут приносить в помещение такие смертоносные игрушки, сердце ее не выдержит...

Таня, как могла, постаралась успокоить Ефросинью Тихоновну: она сегодня же поговорит с ребятами.

— Да, да, внуши им, — попросила заведующая и кивнула на гранату. — А эту штуковину немедленно выбрось... Ну вот хотя бы в старый колодец...

— И вы ее выбросили? — с откровенным сожалением спросил Родька, когда Таня созвала для разговора Шуркину компанию.

— Это уж мое дело, — отрезала Таня, оглядев ребят. — Вы лучше скажите, кто из вас притащил в спальню гранату?

— Из нашей пятерки вроде никто не мог, — растерянно сказал Шурка. — Все оружие у нас в лесу, в тайнике. Под башней только один ящик с ракетами...

Но отмалчивались ребята недолго.

— Это наша граната, — признался Родька. — Моя и Юрика Зайцева.

— Зачем она вам? — спросила Таня.

— А мы ее в полицая шарахнем... В Семенова. Или в гестапо, — с ожесточением буркнул Родька. — За Юркину маму... За ребят, за все. Пусть знают...

Таня схватилась за голову. Она хотела сказать, что все это очень опасно, рискованно, может навлечь подозрение на других детей, на взрослых, но потом поняла, что никакая сила не остановит ребят, не помешает им мстить врагу, не охладит их ярости и гнева. Значит, надо только прибрать мальчишек к рукам, подсказать, чтобы они не натворили глупостей, направить их по верному пути.

— Ну, вот что, — твердо сказала Таня. — Гранату я передам Виктору. И запрещаю вам без его разрешения что-либо предпринимать против немцев. Будете действовать только по его заданию...

Промысел

С продуктами в детском доме становилось все труднее и труднее. Дед Силантий, тетя Лиза и Таня целую неделю водили ребят на совхозное поле копать подмороженную картошку. Но ее становилось все меньше.

Скрепя сердце Ефросинья Тихоновна уменьшила детям дневной паек.

Из подмороженной картошки, отрубей и жмыха тетя Лиза пекла невзрачные, темные, разваливающиеся блинчики — «тошнотики», как их называли ребята.

«Если дети так будут питаться, они и до весны не доживут», — раздумывала Ефросинья Тихоновна.

Как-то раз Шурка и Родька сообщили Тане, что за последние дни им очень повезло и они раздобыли для детдома кое-что съестное.

Все началось с того, что они стали следить, как возчик Барсуков доставляет на Жужелице для офицерской столовой продукты. Третьего дня он вез из овощехранилища мешки с картошкой. За мостом, у поворота дороги, Барсуков остановил подводу и направился к дому знакомого полицая Петракова, наверное, за тем, чтобы опохмелиться. За последнее время возчик частенько ходил пьяненький.

Шурка с Родькой, конечно, время даром не теряли. Скинули с подводы два тяжелых мешка с картошкой, волоком оттащили их в придорожные кусты, завалили хворостом, сухими листьями. И, притаившись за кустами, стали ждать, что будет дальше. Минут через двадцать Барсуков, покачиваясь — как видно, крепко опохмелился, — вернулся и, не заметив пропавших мешков, поехал дальше.

На другой день он вез со склада опять какие-то мешки и ящики. И все повторилось, как в первый раз. Барсуков отлучился от подводы, и Шурка с Родькой сумели стащить с нее тяжелый мешок с пшеном и поволокли его в сторону от дороги. Но не успели они спрятать мешок в придорожных кустах, как появился Мишка Барсуков и уставился на ребят выпуклыми зелеными глазами.

От неожиданности Шурка с Родькой замерли, в горле у них пересохло, и они даже выпустили из рук тяжелый мешок.

— Ну что, выследил-таки? — наконец с вызовом, хриплым, злым голосом бросил ему Родька. — Доносить будешь? Жаловаться? Давай, давай, торопись!

— Слышь! — с трудом сдерживая себя, просительно заговорил Шурка. — Мы это не для себя... Для ребят. Знаешь, как у нас в детдоме голодно... Будь ты человеком, Барсуков!

— Дурачье вы... — скривился Мишка. — Кто же днем этим занимается? А если полицаи засекут... — И, кивнув на мешок с пшеном, он приказал ребятам поскорее оттащить его в кусты. Потом спросил, куда подевался отец.

— А ты будто не знаешь, с кем он вожжается, — насмешливо кивнул Шурка на дом полицая Петракова. — Сидят, пол-литра на двоих давят...

— Его там в офицерской столовой требуют... Будет ему теперь нагоняй, — хмуро сообщил Мишка, подходя к подводе. Оглянувшись по сторонам, он сбросил на землю ящик с макаронами и кивнул Шурке с Родькой. — А ну, не зевай... Прячь быстро!

Мальчишки не заставили себя просить, и ящик с макаронами молниеносно перекочевал в кусты.

Мишка направился к дому Петракова и вскоре привел отца к подводе. И вновь пьяненький возчик ничего не заметил...

А сегодня ребятам даже ничего не пришлось утаскивать с подводы Барсукова. Заглянув в кусты, они обнаружили среди них еще два мешка картошки.

— Что это с Барсуками стало? — удивился Шурка. — Неужели совесть заговорила, ребят пожалели...

И все же продуктов не хватало. Жители города почти не давали ни картошки, ни хлеба — у самих ничего не оставалось.

При встрече Таня спросила Виктора, где же обещанная помощь от партизан. Или они не знают, как плохо живется детдомовцам?

— Должны помочь, должны, — успокаивал Виктор. — Я уже дал туда знать. Потерпите еще немного... К тебе должен явиться один наш человек. Придет и скажет, что он от Лесника, и спросит, не нуждаешься ли ты в дровах. Ты ему ответишь, что нуждаешься, особенно в березовых. Человек он надежный, можешь ему вполне довериться.

Ефросинья Тихоновна наконец не выдержала и заявила, что пойдет в городскую управу и расскажет о голодающих детях. Все же там люди, и они должны понять. Тем более, что городским головой немцы назначили Преловского. А он человек обходительный, добрый, интеллигентный и до прихода немцев работал инспектором облоно.

— Добрый! — усмехнулась Таня. — Просто предатель... На брюхе перед немцами ползает.

Но отговорить Ефросинью Тихоновну не удалось. Она разворошила весь свой гардероб, надела лучшее пальто с горжеткой из чернобурки, старомодную шляпу, похожую на огромную ватрушку, на нос нацепила пенсне с золотыми дужками — ни дать ни взять достойная, почтенная дама. Невзрачный костыль заменила резной клюшкой и, поддерживаемая тетей Лизой под руку, отправилась в городскую управу.

В кабинет к Преловскому она попала после двухчасового ожидания в приемной.