Ночной огонь
Шрифт:
«Учиться трудно, — сказал Джаро. — Но если ты хочешь научиться, тебе придется упражняться, пока ты не сможешь писать, не задумываясь».
«Не сомневаюсь, что ты прав, — отозвался Гарлет. — Но сегодня я уже достаточно упражнялся».
«Недостаточно! — возразил Джаро. — У нас еще ничего не получилось. Если ты хочешь учиться, я тебя научу. Если нет, я не стану терять время. Выбирай».
Гарлет задумался: «Не уверен, что это полезный навык». Он указал на большие буквы алфавита, аккуратно нарисованные Джаро: «Ты сам говоришь, что эти символы и текст, называемый «букварем» — наследие далекой древности. Это игра для скучных бездельников, которым больше нечем заняться».
«Отчасти это так, но
Однажды Скирль спросила Гарлета: «Для человека, просидевшего всю жизнь в одиночной камере, ты очень хорошо умеешь выражать свои мысли. Тебя кто-нибудь этому учил?»
Гарлет поджал губы: «Я сам учился. Старый Шим скучал и любил со мной болтать — ругая меня за какой-нибудь проступок, он рассуждал без остановки обо всем на свете, иногда несколько часов. Кроме того, я учился у Олега — тот читал нравоучения призракам. У него была странная манера с ними говорить — так, будто они его лучшие друзья. И я запоминал все, что слышал».
«Но никто не учил тебя читать?»
«Конечно, нет! Зачем? Я должен был вечно сидеть во мраке».
Скирль поежилась: «Ромарт меня пугает — я буду рада отсюда уехать».
Гарлет недовольно хмурился: «Тебе не нравится Ромарт?»
«На этот вопрос трудно ответить. Здесь великолепные дворцы — нигде ничего подобного не видела. Может быть, на Древней Земле есть сравнимая роскошь. А роумы... — Скирль прервалась, пытаясь как можно точнее определить свое отношение. — Не могу сказать, что они мне нравятся; в общем и в целом они тщеславны и лишены чувства юмора. Здесь я чувствую себя тревожно и неудобно. По ночам я плохо сплю — боюсь домовых. Короче говоря, чем скорее мы покинем Ромарт, тем лучше».
Гарлет раздраженно разрубил воздух ладонью: «Неправильно говоришь! Тебе нужно думать по-другому».
«Неужели? — Скирль одновременно хотелось смеяться и злиться; Гарлет часто вызывал у собеседников противоречивые побуждения. — Почему же?»
«Причины очевидны. Я не хочу уезжать из Ромарта, и тебе тоже придется здесь остаться, потому что я хочу, чтобы ты меня многому научила. Меня особенно интересует разница между женщинами и мужчинами. Ты можешь показать мне свое тело».
Скирль покачала головой: «Так делать не принято. Забудь о таких вещах. В любом случае, мы не останемся в Ромарте. Это решено. Тебе понравится путешествовать по другим мирам».
Уголки рта Гарлета опустились: «В других местах все по-другому. Об этом месте я уже кое-что узнал, оно начинает становиться настоящим».
«Рада слышать! Значит, ты приспосабливаешься».
«Может быть. Происходит кое-что еще, что гораздо важнее».
«В самом деле? Что именно?»
Гарлет ответил не сразу: «Вот что я могу сказать: силы, которыми я повелеваю в большом окружении, начинают возвращаться».
Скирль с недоумением смотрела на Гарлета. В самых загадочных его заявлениях иногда скрывалась своего рода внутренняя логика, но для ее постижения требовались некоторые усилия. Она сказала: «Твои слова не поддаются пониманию. О каких силах ты говоришь? О каком окружении?»
Гарлет с трудом подыскивал слова: «В подземелье я изучил и запомнил каждую пядь своей камеры, каждую поверхность, каждую выпуклость камня, каждую щербинку. То было темное окружение; следуя советам ях, я был его повелителем. Когда я поднялся сюда, темное окружение осталось под землей, и я больше ничем не повелевал. Теперь я в новом окружении, оно гораздо больше. Чтобы повелевать большим окружением, нужны новые силы. Они начинают возвращаться, потому что я принял такое решение».
«Любопытная идея!» — согласилась Скирль. Много раз она говорила себе
не спорить с Гарлетом и снова нарушила это правило: «К сожалению, Гарлет, ты заблуждаешься. Ни теперь, ни в будущем ты не можешь ничем повелевать, кроме самого себя. Умения владеть собой, впрочем, вполне достаточно. В частности, ты не можешь повелевать мной, Джаро или Тоуном Мэйхаком. Будет гораздо лучше, если ты это поймешь как можно раньше. Не теряй время и силы на самообман!»Гарлет вскочил на ноги: «Это ты заблуждаешься! Ты ничего не чувствуешь и знаешь только то, что я тебе сказал!» В его голосе внезапно появилась повелительная интонация: «На сегодня довольно болтовни! Теперь я хочу прогуляться, посмотреть на бульвары и проспекты — увидеть все, что можно увидеть».
Скирль не совсем понимала, как себя вести перед лицом внезапного приступа мании величия. «Можно было бы и прогуляться, конечно», — осторожно сказала она.
«Не «было бы» и не «можно», а здесь и сейчас! — топнул ногой Гарлет. — Пойдем!»
Скирль неохотно встала: «Что ж, пойдем — только нам нужно будет вернуться к обеду».
Они спустились с террасы дворца, прошлись по бульвару до моста и оказались на площади Гамбойе. Вместо того, чтобы идти дальше, Гарлет решил сесть за столик одного из кафе и наблюдать за прохожими. Скирль не возражала; они уселись в тени плакучего златолиста. Им подали чай и блюдце с хрустящим печеньем. Люди, проходившие по площади, однако, интересовали Гарлета гораздо больше печенья. Через некоторое время он указал на хорошенькую молодую женщину в сопровождении кавалера-щеголя: «Не понимаю. Почему они одеты по-другому?»
«Здесь давние традиции, — ответила Скирль. — Роумы одеваются по-разному, в зависимости от времени суток и ситуации. По сути дела, люди везде так делают, на какой бы планете ты не оказался».
«На эту женщину приятно смотреть, — заявил Гарлет. — Не могу отвести глаза от ее изящных движений. Я хотел бы к ней прикоснуться. Будь добра, позови ее, чтобы она к нам подошла».
Скирль рассмеялась: «Гарлет, опять ты говоришь глупости! То, что ты хочешь сделать, невежливо — барышня будет удивлена и рассержена. Разве ты забыл то, что я тебе говорила об этикете? Если ты хочешь, чтобы тебя уважали, чтобы с тобой вежливо обращались, тебе придется сдерживать такие побуждения».
Гарлет смерил собеседницу оценивающим взглядом: «На тебя тоже приятно смотреть. У тебя и у этой женщины есть что-то общее. Что именно, не могу определить».
«Это нормальное ощущение, — спокойно сказала Скирль. — Оно происходит от инстинкта продолжения рода и, как правило, приводит к появлению на свет детей».
«Каким образом?»
Скирль пришлось приступить к объяснению, в общих чертах, процесса воспроизведения потомства. «Об этом можно говорить очень долго, — начала она. — Существует множество различных обычаев и представлений, но все они требуют строгого соблюдения ритуалов».
«Ничего не знаю ни о каких ритуалах, — ворчал Гарлет. — Шим никогда о них не упоминал».
«Трудно было бы ожидать, чтобы гричкин рассуждал о таких вещах. Процесс, как правило, начинается с того, что мужчина и женщина испытывают взаимное влечение. Такое влечение называют «привязанностью», а иногда «любовью». Движимые этими эмоциями, мужчина и женщина могут заключить общественный контракт, именуемый «браком», хотя во многих случаях их совместное проживание не нуждается в формальной договоренности. В частности, Джаро не подписывал со мной никакого договора, но мы живем вместе. В таких условиях общепринятыми условностями разрешается использование мужчиной и женщиной, наедине, их половых органов в процессе так называемого «совокупления». Совокупление на людях считается неприличным и не допускается; такие вещи всегда делаются без присутствия посторонних».