Ночной огонь

Путь в Ромарт занимал от шести до семи суток: три дня по степи Тангцанг и еще три или четыре дня через Вкрадчивый лес. Быстро получив разрешение, Мэйхак мог вернуться через две недели. Получив отказ, Мэйхак все равно собирался вернуться как можно скорее. Тем временем, переносная рация позволяла ему поддерживать связь с Нейтцбеком.

Солнце садилось в сливовой и карминовой чересполосице перистых облаков. Сумерки спустились на Отмир, и скоро настала глухая ночь. С востока на небосклон всплыла большая тусклая луна серебристо-золотого оттенка, а за ней — другая, того же размера и того же цвета. Где-то далеко на юге ночная тварь заливалась диким воем, но через некоторое время смолкла, уступив давящей тишине. Луны потихоньку обогнули небо и скрылись на западе. Прошло несколько часов. Над восточным горизонтом проявилась темно-оранжевая мгла — она светлела и разгоралась, пока не взошло солнце. Собрался поезд: тяжеловесный тягач на шести высоких колесах, пассажирский вагон, служебный вагон и три грузовых платформы. Мэйхак занял место в вагоне. Через полчаса после восхода солнца поезд выехал из Флада, переваливаясь по степи Тангцанг в направлении Ромарта.

Мэйхак оказался в компании четырех попутчиков, считая Бариано дин-Эфрима, бывшего заведующего терминала. Остальные пассажиры — три пожилых роума — происходили из династии Урдов. Они держались особняком и вели себя высокомерно, хотя и сдержанно. Обращаясь к Бариано, они ограничивались холодной, лаконичной вежливостью; заметив Мэйхака, они обменялись вполголоса несколькими словами, после чего полностью игнорировали его присутствие. Мэйхак обнаружил, что друг с другом роумы говорили на незнакомом ему диалекте. Когда в разговоре участвовал Бариано, они пользовались стандартным ойкуменическим лексиконом, хотя произносили слова с сильным акцентом. Как только три старика поднялись в вагон, они заняли отдельный стол в конце салона, разложили на нем какие-то документы и погрузились в их серьезное обсуждение. Бариано сидел в стороне, глядя на проплывающую мимо степь, и Мэйхак последовал его примеру. Смотреть, по сути дела, было не на что. Унылую плоскую равнину оживляли только пологие холмы на горизонте и попадавшееся время от времени одинокое караульное дерево. Поблизости можно было видеть заросли ломкого шиповатого кустарника, грязно-желтые пучки прядильной травы и шелушащиеся пятна лишайника, похожие на высохшие коровьи лепешки.

Через некоторое время Бариано наскучили молчаливые размышления, и он позволил себе вступить в разговор с Мэйхаком, хотя при этом явно чувствовал себя неудобно. Понизив голос, чтобы его не слышали другие, Бариано выразил презрение к трем пожилым пассажирам: «Это мелкая сошка, чиновники низшего ранга — напускают на себя важность, хотя их полномочия ничтожны. Они регулярно посещают Флад, чтобы проверять финансовую отчетность конторы Лоркина. Разумеется, они никогда не находят никаких погрешностей, не говоря уже о серьезном мошенничестве, так как происходят из той же династии Урдов, что и Асрубал. Вы заметили розовые полоски у них на плечах? Это означает, что они — приверженцы розовой фракции, тогда как фракция династии Эфримов — синяя. В наши дни фракции не имеют былого значения, это отмирающая традиция. Тем не менее, политический раскол дает Урдам повод меня недолюбливать. Кроме того, должен признать, изгнание на космодром подмочило мое рашудо».

«Рашудо?»

«Местное понятие. Его можно истолковывать, как «репутацию» или «самоуважение», а также во многих других смыслах. Психологические мотивы и представления роумов очень сложны — боюсь, вам никогда еще не приходилось иметь дело ни с чем подобным».

Поздно вечером поезд остановила группа из шести кочевников-локлоров. «Они собирают пошлину, — объяснил Мэйхаку Бариано. — Ничего не делайте, ничего не говорите. Не проявляйте любопытство. Они не раздражаются, если их не провоцировать».

Глядя в окно, Мэйхак наблюдал за шестью карикатурными созданиями, примерно два с половиной метра ростом, настолько массивными и уродливыми, что они казались почти величественными. Их пегую кожу, темно-желтую с рыжеватыми пятнами, можно было назвать скорее ороговевшей шкурой. Покатые лбы сужались, образуя на черепах костистые гребни, украшенные вживленными короткими шипами. Нижняя половина лица каждого локлора была узкой и сморщенной — под клювообразным носом маленький рот почти терялся в складках, напоминающих хрящ. На кочевниках были маслянистые кожаные передники, черные жилеты-безрукавки и сандалии на железных подковах.

Водитель тягача вручил им шесть больших фляг пива, снабженных ремнями. Перекинув фляги через плечо, локлоры прошли цепочкой мимо вагонов. Злобно покосившись на смотревших в окна пассажиров, кочевники повернули и направились пружинистыми шагами в пустынную степь. Шесть колес тягача возобновили вращение — поезд дрогнул и покатился по сухой колее на юг.

На следующий день появилась еще одна банда локлоров, потребовавшая от водителя пошлину в виде пива; это крепкое пиво здесь называли «накнок». Бариано и три чиновника из клана Урдов заметно напряглись. Наклонившись к Мэйхаку, Бариано пробормотал: «Это локлоры из племени стренков — хуже них в степи никого нет. Они могут подойти ближе, чтобы на вас посмотреть: сохраняйте полную неподвижность. Если им что-нибудь не понравится, вас уведут в стойбище и заставят «плясать с бабами» при свете двух бледных лун».

Локлоры, однако, схватили фляги с пивом и отошли в сторону, позволив поезду продолжить путь; пять пассажиров сидели неподвижно, как статуи, старательно глядя в пол.

Через несколько минут пассажиры успокоились. Три чиновника разрядили напряжение, обменявшись гневными замечаниями. Мрачно усмехнувшись, Бариано заметил: «Такова действительность в степи Тангцанг — и, пожалуй, на всем Отмире. Мы больше не контролируем среду обитания, если даже это когда-то нам удавалось».

«У меня есть предложение, — отозвался Мэйхак. — Если вы не возражаете, я могу его высказать».

Брови Бариано высоко взметнулись: «Ага! Судя по всему, мы упустили из вида какую-то простейшую концепцию! К счастью, вы посетили нашу планету, чтобы восполнить это упущение».

Мэйхак проигнорировал сарказм: «Пара охранников, вооруженных лучеметами, могла бы решить эту проблему».

Бариано задумчиво погладил подбородок: «Ваша идея отличается преимуществом простоты. Мы нанимаем нескольких охранников и снабжаем их импортированными лучеметами. Они сопровождают поезд, расстреливают локлоров и отказывают им в накноке. Пока что все идет хорошо! Но что произойдет, когда поезд отправится в следующий рейс? Локлоры соберутся, например, на Пивосточных утесах, чтобы скатывать валуны по склонам. Вагоны будут разнесены в щепки, охранники и пассажиры убиты. После чего локлоры приберут к рукам лучеметы. В Ромарте поднимется буря негодования, мы организуем карательную экспедицию. Локлоры уйдут в леса, где их невозможно найти. Но они ничего не забывают и ничего не прощают! Они окружат Ромарт, будут проникать в город по ночам и удовлетворять жажду мести. Впоследствии нам придется смириться с неизбежностью и платить пошлину. Ваше предложение, несмотря на его прямолинейность, неосуществимо».

«Возможно, — пожал плечами Мэйхак. — Но у меня есть еще одно предложение. Хотите его выслушать?»

«Выслушаю с величайшим интересом!»

«Если бы вы переместили космопорт в Ромарт, все ваши проблемы были бы решены одновременно».

Бариано кивнул: «Это решение, так же, как и первое, отличатся элегантной простотой. Тем не менее, такая мысль уже приходила нам в голову и была отвергнута по фундаментальной причине».

«В чем заключалась причина?»

«В сущности она состоит в том, что мы хотим изолировать Ромарт от Ойкумены. Наши предки бежали как можно дальше из Галактики и пересекли гигантскую пропасть пустоты, чтобы найти Ночной Огонь и его планету. Возможность изоляции была руководящим принципом тогда, на заре нашей истории, и остается им сегодня, в печальные, но славные дни нашего заката».

Мэйхак задумался, после чего сказал: «Значит, в Ромарте преобладает меланхолическая атмосфера?»

Бариано горько усмехнулся: «Неужели мои слова создают столь мрачное впечатление? Не забывайте, что я только что отбыл срок дисциплинарной медитации во Фладе, что, естественно, изрядно испортило мне настроение. Но я — не типичный кавалер-роум, [14] отбрасывающий любые неприятные мысли, как паразитов, заражающих проказой. Типичный роум создает собственный мир и развивает свои представления в контексте рашудо. Он сосредоточивает все внимание на преходящем мгновении, что, конечно же, разумно. Нет необходимости паниковать; неизбежное еще не наступило, а трагическое величие Ромарта возвышает дух. Тем не менее, фактическое положение дел достойно сожаления. Нас становится все меньше; половина чудесных дворцов пустует — там обитают только кошмарные твари — мы называем их «белыми призраками». Через пару сотен лет — может быть, это займет больше времени, а может быть и меньше — все дворцы опустеют, и роумов больше не будет, за исключением какого-нибудь припозднившегося упрямца, бродящего по безлюдным бульварам. В Ромарте воцарится мертвая тишина, нарушаемая лишь мягким шорохом шагов белых призраков, рыщущих по озаренным лунным светом залам древних дворцов».

14

Кавалер: неточный перевод; тем не менее, по смыслу он ближе к оригинальному термину, нежели выражения типа «молодой аристократ», «рыцарь» или «головорез».

«Безрадостная перспектива».

«Верно, но мы отгоняем такие мысли с бесстрастной решимостью и посвящаем все свое время изящному искусству существования. Мы лихорадочно стремимся выжать последнюю каплю сознательных ощущений из каждого мгновения. Не принимайте нас за гедонистов или сибаритов — хотя мы изгнали из жизни тяжелый труд и утомительные обязанности. Мы посвящаем себя радостям грации, красоты и творчества; в наших поступках мы руководствуемся жесткими правилами — не говоря уже о многочисленных условностях и традициях. Я всегда отличался склонностью к недовольству и скептицизму, и эти врожденные особенности характера нанесли мне серьезный ущерб. Я заявил на симпозиуме, что современные попытки творить красоту тривиальны и эклектичны, что все существенное уже сделано и достигнуто — и не один раз, а сотни раз. Мои воззрения сочли пагубными и достойными порицания. Меня сослали во Флад, чтобы я пересмотрел свои взгляды».