Ночные кошмары в отдельно взятом княжестве

– Маркел! – зычным голосом позвал воевода здоровенного детину, что стоял у конюшни, прислонившись к стене, и с задумчивым видом изучал воздух.

Детинушка встрепенулся, распрямил плечи, повернул кудлатую голову к хозяину.

– И когда ты кудри свои буйные укротишь? – привычно проворчал Щур. – Оброс, аки лешак.

– Дык, не укрощаются, – привычно пожал могучими плечами Маркел. – Хоть налысо соскабливай. Так невмоготу лысым-то ходить. Сразу эти, как их, чернобурорубашечники – во! – за своего признают. А я в их ряды – ни-ни. Я только видом страшен, а внутрях – добрее воробья. Куды к ним, к сатанам…

– Ладно, – остановил речь великана воевода Щур. Каждый день об одном и том же. – Сейчас о деле. Запрягай Цыгана (он у нас самый крупный и выносливый жеребец), ставь в карету бочку с водой и далее по сценарию… Чай, не впервой. Неча распоэзиваться, и сам знаешь откуль ноги растут.

– Всё сполню, батюшка воевода. Не сумлевайся, не подведу, – поклонился Маркел. Это была ещё одна игра: иной раз и поёрничать хочется, изобразить сценку из старинного быта – крепостной и помещик. Настроение эта игра обоим поднимает: и хозяину, и слуге. Служба службой, но любили воеводу его работники. Справедливым он был, хоть и строгим, порядок во всем любил и сам его поддерживал; расточительным не был, но и жадностью не отличался, а это для хозяина, пожалуй, главные качества.

У старого воеводы и друзья все старинные: с самого детства с ним или с молодости. Как-то не получается в преклонные годы друзей заводить. Приятелей, пожалуйста, сколько угодно, а друзья все родом из детства – юности.

На крыльце появилась супруга Щура Глафира. Росточку в ней никакого, весу тоже, талия осиная, а голос – дай Бог каждому генералу.

И как Бог распределяет, кому что дать при рождении?! Верно, наугад пальцем тычет. Вот и результат.

– Щур! – зычный, хорошо поставленный командирский голос воеводши был слышен и на другом конце города. – Что опять затеваешь?! С утра не евши! Марш к столу! Дела, чай, не прокиснут! А сам скоро ноги с голодухи протянешь!

– Иду! – со смешком отозвался здоровяк воевода, давно привыкший к манерам своей половины, и не сдвинулся с места.

А Маркел втянул голову в плечи и шустро скрылся за сараем: побаивался он строгую воеводшу до дрожи в коленях, хотя и была та чуть выше этих самых колен.

Посмотрел воевода вслед храброму вояке Маркелу, о смелости которого по городу легенды ходили, усмехнулся весело и зашагал к супруге, которая терпеливо стояла на крыльце.

– И пошто ты мне всякий раз Маркела в смущение вводишь?! – шутливо укорил воевода Глафиру. – Ведь лишусь через тебя бесстрашного вояки.

– Не лишишься, – хладнокровно ответствовала Глафира, стоя на крыльце ровно, как солдат на плацу. – Я с вами, чай, на поле брани не выхожу.

– А зря, – расхохотался довольный Щур. – Ты бы своим голосом всех врагов разогнала, и воевать нам не с кем бы стало. Как упрёшь руки в бока, как гаркнешь басом – так все замертво и полягут, али в бега ударятся. Тоже неплохо.

– Зубоскал! – не улыбнулась супруга. Не любила, когда над ней смеются. Отвесила мужу лёгкий, вроде шуточный, подзатыльник и, сделав «направо, кругом», чётким шагом вошла в дом.

Щур, посмеиваясь, поволокся следом. Спорить с супругой – себе дороже. Это он усвоил ещё на первом году женитьбы, а за сорок с большим лишком лет совместной жизни вызубрил наизусть.

Всем хороша его Глафира: и лицом, и характером, и в хозяйстве толк знает, умело дом ведет. А что в строгость поиграть любит – так и Бог с ней. Знает Щур: добра и жалостлива его супруга, подруга верная и надёжная. Пять десятков годков уже скоро счастливо проживут, даст Бог и ещё не один год рядышком рука об руку пройдут. Жаль только, что Бог им деток не дал, но видно так на роду написано. Не всем такое счастье выпадает.

Пока трапезничали, Щур о визите в княжеские палаты рассказал, о задании, что от Гадины получил.

Прищурилась Глафира:

– Будешь ополчение собирать?!

– Буду, – твердо ответил Щур и положил ложку. – Спасибо. Сыт.

– Ну, ну! – усмехнулась супруга. – Сказками меня не корми. Всё равно не поверю, что ты к Гадине в услужение собрался.

– А я и не собираюсь. Ополчение мне для другой цели надобно, только Гадине об этом знать не нужно…. И к тебе у меня просьба малая: отошли своего любимца кота Бандита в усадьбу ненадолго…

– Боишься, что опять в Лешего твоего вцепится? Ведь небось позвал уже?

– Позвал. А от твоих котов не только Леший страдает, но и Хомка с карликом… Ведь подумай сама, сколько котов за эти годы сменилось, а реагируют все одинаково: шипят и бросаются на моих гостей, выпуская когти от души.

– Какие гости, таков и прием. Что с животных возьмешь? Не переживай. Всё в порядке будет.

Глава 3

После обеда Щур разослал гонцов к друзьям закадычным, многими годами проверенными: бравому старшине Ефиму, семидесяти двух лет от роду, и молодому (всего-то шестьдесят четыре годочка!) Веденею.

Веденей при кухне солдатской обретался, так что тоже силой и сноровкой не обижен.

А как иначе?! Попробуй-ка в боевой обстановке, под обстрелом, и кухню сохранить, и солдат накормить?! Ужом повертишься. Это тебе не в штабе писарем сидеть.

Решил Щур с друзьями посоветоваться, как так дело поставить, чтоб и толк был, и самим не сплоховать, и других не подвести. Одна голова хорошо, а три-то куда сподручнее.

Ефим явился первым. Он жил гораздо ближе к воеводе и, когда прибыл гонец, тут же в путь собрался. Нечем было заняться старику. Сидел мух считал и вдруг – о радость! – он ещё кому-то нужен! Тут не замешкаешься: руки в ноги и вперед, пока звать не передумали.

Дети и внуки с радостью в гости бегут, когда он военный пенсион получает. Любят подарки. Так, если подумать, а кто ж их не любит?! А в другие дни всё заняты: редко заглядывают на минутку-другую…

Правда, хотели тут как-то правнука четырехлетнего на пару дней оставить, так бедный Ефим поседеть оставшимися последними темными волосками успел за то время, пока договаривали.

Не гляди, что мальчонке четыре годочка всего: шустёр так, что и семилетка не угонится. За один день успел две тарелки и чашку расколотить, дедовы тапки в ближайшем пруду утопить и сам туда свалился, насилу подхватить успели, когда нырнул. У бывшего старшины сердце так не колотилось, даже когда в штыковую атаку ходил.

– Ой, дедускин тяй! – завопил сорванец, увидев в углу заветный графинчик с наливкой, и хвать его побыстрее. Пока подскочили, он облиться успел, но, слава Богу, не нахлебался.

И зачем наливку чаем невестка называла?! Нельзя детей обманывать. А наливка деду не вредит – ягодная, натуральная…

Успел пострелёнок и на разлапистую берёзу, что у крыльца растет, влезть следом за кошкой. Кошка сама вниз спрыгнула, а сорванца снимать пришлось: забрался на тонюсенькую веточку высоко-высоко, она под его тяжестью согнулась, а он давай орать. И ведь только что рядом стоял!