Нокаут

— А как же? — недоумевал окончательно сбитый с толку Сопако.

— А вот так. Еще на свадьбе я обратил внимание на туфельки моей супруги. Весьма изящные. Оказывается, она их заказывала у местной знаменитости, некоего Талесманчика. Он взял за них всего-навсего восемьсот рублей.

— Вот это зашибала! — восхитился Джо. Сопако изумленно покачал головой. Эфиальтыч вздохнул.

— Не перебивай, малыш. Когда я услышал слова «восемьсот рублей» — а они были произнесены с такой помпой! — я решил погубить Талесманчика. Сапожник Сопако будет брать девятьсот рублей за пару — и ни копейкой меньше! Хотел бы я знать такую франтиху, которая бы пренебрегла вами, Великий казначей! Вас будут осаждать десятки дурех, умолять сшить туфли, совать деньги… много денег!

Златовратский с уважением посмотрел на Винокурова. Джо держался за живот и хохотал. Сопако нервно улыбался. Много денег! Это ему явно нравилось.

— Деньги? Очень хорошо! — воскликнул казначей. — Однако туфли все же надо шить!

— Разве мало в городе хороших скромных сапожников? — удивился Сергей Владимирович. — Выберите лучших человек десять и заказывайте обувь у них. Минимум пятьдесят процентов прибыли с пары! Кавалергард поможет вам размещать заказы… Ну, как идея, недурна? Психология — великая наука. Не пренебрегайте ею, мои верные соратники! И еще: узнайте в лицо Талесманчика и не попадайтесь ему на глаза. Я уверен, что этот жога — такой же сапожник, как и наш Верховный казначей.

Заключительные слова шефа потонули в шуме восторженных возгласов. Когда страсти улеглись, Лев Яковлевич опасливо спросил «Викинга»:

— А скажите… Этот Нарзанов…тот самый Нарзанов?

— Собственной персоной, — успокоительно произнес Винокуров.

— И он вас узнал?

— Еще как узнал! — Сергей Владимирович закивал головой. — Специалист по Диогену ехал ведь к дяде Феде, моему тестю.

Казначей почувствовал слабость в коленях. Ему представились серьезные граждане в фуражках с голубыми околышами, предъявляющие ему, Льву Яковлевичу, обвинение в измене Родине. «Все пропало!» — подумал Сопако, наливаясь свинцовым ужасом и в изнеможении опустился на диван. Фарфоровый пастушок покачнулся и, падая, ударил Льва Яковлевича по носу свирелью.

— История повторяется, — сочувственно вздохнул Сергей Владимирович. — Насколько помнится, вам уже досаждал этот фарфоровый мальчик. К чему такие картинные позы? Вы не на оперной сцене… Увидев Нарзанова, я тоже немного забеспокоился и даже поощрил ваше разумное решение не встречаться с Вениамином Леонидовичем. Право же, когда вы, крадучись и маскируясь, покидали свадебное пиршество, в вас было что-то индейское, команческое… Мне же пути к отступлению были отрезаны. И тогда я вспомнил: выдающийся философ Нарзанов не мог не изучать логики, он певец чистой теории, он не может опуститься до того, чтобы обращать внимание на вульгарную практику. Мне сразу же стало весело. И когда этот дефективный мыслитель, поморщив лобик, воскликнул: «Мсье Коти!», я удивился и заметил: «Вы, гражданин мудрец, допустили логический эррор — ошибку. Неправильно построили силлогизм. Вы рассуждали так: я помню внешность мсье Коти. Передо мной человек с внешностью Коти. Следовательно, он Коти. В учебнике есть аналогичный пример. «Все планеты круглы. Арбуз круглый. Следовательно, арбуз — планета».

Нарзанов смутился, а я предложил ему свой силлогизм, который полностью удовлетворил философа: «Я вижу человека с внешностью Коти. Но человек этот утверждает, что он Винокуров. Следовательно, существуют индивиды, внешне похожие друг на друга. Но передо мной Винокуров, тем более, что Коти погиб».

Сопако порозовел от удовольствия и вновь обрел спокойствие духа. Он похвалил Нарзанова за ученость и невзначай спросил шефа, доволен ли он семейной жизнью и к чему он все это затеял.

Винокуров посмотрел на казначея, потом на Джо и промолвил:

— Как по-твоему, малыш, отчего наш казначей задает такие деликатные вопросы?

— Я предполагаю, казначей до сих пор не в курсе дел относительно целей твоей женитьбы, — ухмыльнулся Джо. — Открой ему тайну супружеской жизни, и он сойдет с ума при мысли, как много времени он потерял даром.

— Я ничего не терял даром! — окрысился Сопако, — Вы гадкий мальчишка! Я…

— Тихо, дети! — вмешался шеф. — Так и быть, объясню все. Во-первых, я люблю всяческий комфорт; во-вторых, семейная жизнь придаст человеку солидность; в-третьих, мой тесть, то бишь дядя Федя, — директор очень любопытного заводика. А так как директор не управляется с делами в рабочее время, он имеет привычку приносить кое-какие чертежи и документы домой и держать их в письменном столе. И вот результат, — «Викинг» похлопал по «ФЭДу». — Моя коллекция пополнилась новыми фото-экспонатами. Вот и все. Пора заняться делами. Джо, сбегай домой и сообщи о том, что уезжаешь на пару дней в горы.

* * *

В жестком некупированном плацкартном вагоне было душно, тесно и весело. В мгновение ока вспыхнула цепная реакция дорожных знакомств, и через полчаса пассажиры образовали как бы большую патриархальную семью. Защелкали косточки домино, на поставленных «на-попа» чемоданах колдовали преферансисты, наиболее вдумчивые пассажиры уткнулись носами в шахматные доски и грозили друг другу матом. Кое-кто принялся за спиртное и анекдоты.

Еще на вокзале, когда Джо потребовал ехать в мягком вагоне, «Викинг» пояснил:

— Если хотите знать жизнь, думы народа, никогда не ездите в мягких и, тем более, международных вагонах. Они для влюбленных и ответственных командировочных. Жесткий плацкартый некупированный — вот наше место. Мне крайне интересно изучить мнения рядовых граждан. Сейчас такое время… перестройка управления промышленностью, борьба за… ну, чтобы догнать и перегнать США по производству мяса, молока и масла на душу населения. Вот и любопытно, как реагируют души населения на эти планы.

И уж конечно, веселый общительный писатель Сергей Владимирович Винокуров быстро завоевал популярность в вагоне номер девять. К нему приходили пассажиры изо всех купе, интересовались творческими планами, просили совета, делились своими наблюдениями…

— Вот вы, товарищ писатель, про нашего председателя сельсовета Сатыбалдыева напишите, — предложил стриженный под машинку молодой человек. — Очень отличная тема.

— Герой труда? Преобразователь природы? — вяло спросил Винокуров.

— Э! — досадливо махнул рукой молодой человек. — Какой преобразователь! Самодур, болтун и это… как его… дангаса — лентяй большой. Его в районе знаете как зовут? «Станцияси ёк» — вот как.

Сколько в вагоне не бились, чтобы возможно точнее перевести прозвище Сатыбалдыева, ничего не получилось. Перевод получался академический: «без станции», «без остановки».

— Понимаете, уважаемый, — горячился юноша, — приезжают, скажем, товарищи из области и говорят: «У вас средняя урожайность хлопка по району двадцать четыре центнера с гектара. Хоп! Однако нельзя ли ее повысить?» Пока все думают, соображают, «Станцияси ёк» уже на трибуне: «Хоп, баджарамиз! — шумит. — Тридцать центнеров дадим, сорок, если понадобится!» «Конечно, понадобится», — отвечают товарищи. Ох как стыдно бывает. Я агроном, район хорошо знаю. Все смеются. И когда говорит Сатыбалдыев, остановки у него не-ет, и когда глупости болтает, станцияси ёк!.. Что за человек, а? Писать о нем надо!

— Он, наверное, вас сильно обидел? — высказал предположение Винокуров.

Агроном побагровел от возмущения.

— Эх, товарищ писатель! — молодой человек покачал укоризненно головой. — Плохо вы нас знаете. Не обижал меня Сатыбалдыев. Он район обижает. Сидел он пять лет бухгалтером в районо — тогда не обижал. Муж сестры моей — Сатыбалдыев. Муж хороший, руководитель плохой. А время серьезное. Через два года тридцать центнеров хлопка с гектара намечено выращивать, США надо догнать по продуктам животноводства…