Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

«Викинг» сидел в углу за столиком, отгороженном от зала чахлой пальмой в квадратной бочке, пил пиво и наблюдал за действиями Джо. Парень работал превосходно. Он подсел к раису, заговорил с ним по-приятельски. На столике появилось угощение. Собутыльник Джо выпил пару рюмок и окончательно отяжелел.

Джо расплатился с официантом и, бережно поддерживая раиса под руку, повел к выходу. Стенли следовал за ним в некотором отдалении. В безлюдной аллее парка талантливый ученик «Викинга» нежно обнял спутника за талию и, продолжая развлекать мало что соображавшего раиса веселыми анекдотами, осторожно надрезал лезвием безопасной бритвы поясной платок пошатывающегося спутника. Из разреза

Джо не спеша вынул пачки денег и переложил в карманы своей куртки. Закончив эту ювелирной тонкости операцию, он вдруг остановился.

— Ну тебя, — донеслось до «Викинга». — Ты мне надоел.

Пораженный коварством нового друга, раис тяжело опустился на садовую скамью и долго таращил глаза на быстро удалявшегося молодого человека.

* * *

Стенли и Джо шли молча. Вечерело. На улицах появились гуляющие. Из городского парка, где на скамеечке сидел простачок-брюнет, доносились звуки духового оркестра, исполнявшего с большим оптимизмом и грохотом «Прелюды» Листа.

— Чистая работа, — похвалил, наконец, «Викинг», — Хипес первый класс. Под анестезирующими средствами подразумевается…

— Алкоголь, босс. Он позволяет подопытным абсолютно безболезненно расставаться с деньгами. Однако нам не вредно побыстрее сматывать удочки. В гостиницу не пойдем — опасно, В семь часов утра улетает наш самолет.

— Быть посему! — объявил «Викинг». У здания почтамта «Викинг» остановился.

— Давай, малыш, заглянем сюда. Будем примерными супругом и сыном. Пошлем успокоительные телеграммы с поцелуями. Это производит впечатление.

— О'кэй, — согласился Джо.

Вскоре Фрэнк со своим питомцем уже зашагали в сторону аэропорта. Молодой человек посмотрел на спутника, прятавшего в карман квитанцию, и насупился.

— Эй ты, чувствительный слюнтяй, — подзуживал Фрэнк. — Ты, кажется, шатался в школу, когда еще существовало раздельное обучение? Я уверен, что ты не был в мужской школе, верно? Ведь не в мужской учился, в женской, да?

— В средней, — серьезно заметил Джо.

«Викинг» расхохотался так громко, что заставил насторожиться постового милиционера, в задумчивости насвистывавшего «Парижские бульвары» Ив Монтана.

Невдалеке, сотрясая землю, гудели моторы самолетов.

Глава XXIII. Через препоны головотяпства

Неудержимо мчит могучий поток чистые, прозрачные струи, Пенится, бурлит, сметая преграды на пути своем, прокладывает дорогу в вековых ущельях, пробивает скалы, гонит прочь камни… И все рвется, рвется вперед, к неизведанным прекрасным берегам, ширится, превращаясь в безбрежную реку, в море без конца и без края, величественное и прекрасное, полное внутренней силы, энергии, движения и жизни, радостно сияющее синью неба и золотой улыбкой солнечных лучей.

Но приглядитесь; так ли кристально чиста его лазурь? На мелководье море желтеет, из крохотных заливчиков разит тлением. Поток не только струил живительную влагу, вместе с ним устремились песок, муть, гнилушки. Великое движение столь неодолимо и стремительно, что всегда увлекает за собой «спутников». Одним из них мерещатся морские просторы, другие плывут по воле волн, третьи, с сознанием выполненного долга, мутят воду.

Плох, однако, тот «мореплаватель», который, зайдя по щиколотку в тепленькую прибрежную водицу, воображает, что уже будто окунулся в морскую пучину и на этом основании воскликнет голосом, исполненным пессимизма:

— Боже мой! Как много сору! Не таким я представлял себе море!

И невдомек горе-моряку, что побывал он всего-навсего в луже.

А море, оно совсем другое. Оно бездонно и безбрежно, прозрачно

и могущественно. От него веет свежестью. И ежедневно, ежечасно выбрасывают волны на острые камни тину и песок, гниль и слизь.

Море жаждет идеальной чистоты.

Нечто подобное происходит и в нашей жизни. Неодолим великий процесс очищения от сора прошлого, от гнили и плесени, бюрократизма и равнодушия, мещанства, стяжательства и прочей скверны. Каждодневно выбрасывается за борт эпохи плесень старого быта и реакционных обычаев. Чисты наши помыслы, благородны устремления. Не замутить их тине обывательщины. Ошметки прошлого, втянутые в водоворот событий, обречены. Но старое, отжившее свой век, не хочет умирать добровольно. Оно цепляется за жизнь, приспосабливается к новым условиям, маскируется, лицемерно вопит: «Не трогайте меня! Я новое, положительное начало! Я — «за»!

Взять хотя бы такое явление, как головотяпство и головотяп.

Тысячи людей, не досыпая ночей, трудятся во имя любви к народу, заботятся о его благе. Не спит ночей и головотяп. Как же! Он тоже «за!» Возводится прекрасная больница, в ней сосредоточено все то, — что породил человеческий гений в борьбе за здоровье: кобальтовые «пушки», сражающиеся со страшным раком; новейшее оборудование, позволяющее с помощью меченых атомов устанавливать с идеальной точностью диагнозы многих заболеваний; приборы, сшивающие кровеносные сосуды…

А головотяп тут как тут. Самодовольно ухмыляясь, он уже вывешивает в коридорах искусно выполненные таблички с указующими перстами или стрелками, снабженными надписью «В покойницкую», дает распоряжение не принимать больного, пока он (пусть он хоть в бреду!) не ответит на десятки вопросов бланка истории болезни, и с трудолюбием кретина шлепает по новенькому белью больничной печатью — на спинку и грудь рубахи, испещряет кальсоны и простыни.

Инженеры корпят над проектом и сметой благоустройства улицы, рабочие трудятся над их осуществлением. Но головотяп не дремлет, хочет отличиться. Он дает распоряжение заасфальтировать тротуар и, когда уложены последние метры асфальта, требует: «А теперь проложите канализацию».

Тротуар уничтожен, канализационные трубы смирно лежат в траншее. Вновь заасфальтирована улица. «Отлично, — радуется головотяп. — Пора теперь проложить электрокабель… Все для человека!»

Вот какой он, головотяп. Он проявляет даже инициативу: вывешивает в табачном магазине таблички «Не курить!», выставляет в детской поликлинике для всеобщего обозрения столик с поллитровкой и бутафорским соленым огурцом, снабженный надписью: «Это вредно беременной женщине»; вручает с любезной улыбкой всем гражданам, достигшим пятидесятилетнего возраста, бессрочные паспорта — вот, мол, цените заботу, я же учитываю все… поскрипите еще лет пяток — и баста! Зачем вас даром морочить, верно?

Слишком много у нас неотложных дел. И, быть может, потому не обращаем мы серьезного внимания на головотяпа. А он усердствует: шьет пиджаки, не приемлемые даже и для огородных пугал, вводит в санатории режим, оставляющий далеко позади известный принцип: «Тяжело в учении — легко в бою», устраивает в клубах веселые танцы под похоронный марш…

Давно пора повнимательнее всмотреться в головотяпа, создать ему самый строгий режим, разделаться с ним окончательно.

* * *

К кассе аэропорта подошли трое веселых молодых парней. Лица их были добродушны и доверчивы, волосы и рубахи выгорели на солнце. Парни потоптались возле окошечка и, наконец, один из них обратился к суровой кассирше:

Поделиться с друзьями: