Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза

Страсть к «вертушкам» распространилась на весь Советский Союз и зависимые от него соцстраны. В столице каждой союзной республики, в каждом краевом и областном центре есть свои «вертушки». Аналогичные «вертушке» правительственные телефоны были заведены в соцстранах, во всяком случае в европейских, где я ими не раз пользовался.

Больше того: страсть к тому, чтобы говорить по некоему особому телефону, недоступному простым смертным, привела к возникновению начальственных «вертушек» даже в масштабе отдельных учреждений. Приведу пример. Советское Информбюро при Совете Министров СССР было в годы войны размещено в особняке бывшего германского посольства на улице Станиславского, дом 10 (потом там находилось посольство ГДР). Телефоны оставшейся от немцев внутрипосольской АТС были поставлены руководству Совинформбюро: начальнику, его замам и помощнику, главным редакторам и заведующим отделами — и стали именоваться «вертушками» (кремлевская «вертушка» и ВЧ были только у начальника Совинформбюро). Хотя была эта «псевдовертушка» совершенно не нужна, при переезде Совинформбюро в другое здание — на улицу Жданова, 21,— посольская телефонная линия была перенесена туда: предпочли оставить без нее посольство ГДР, въезжавшее в особняк на улице Станиславского, чем лишить начальство Совинформбюро «вертушки» — этого символа его превосходства над рядовыми сотрудниками.

То же элитарное мышление номенклатуры отразилось в истории телефонов ЦК КПСС.

Там не было необходимости вводить для начальства местный суррогат кремлевской «вертушки»: она сама стоит во всех начальственных кабинетах, включая кабинеты заведующих секторами и консультантов. Между собой эти чины перезваниваются всегда только по «вертушке», даже когда просто договариваются, скажем, пойти вместе в буфет. Это неписаное правило: номенклатурщик с «вертушкой» не может позвонить другому обладателю «вертушки» по обычному телефону, не вызвав подозрения в наигранной скромности или в демонстративном пренебрежении к предоставленным ему возможностям, то есть в вольнодумстве.

Проблема в ЦК КПСС была другая: как выделить на телефонном поприще весь аппарат ЦК, состоящий сплошь из номенклатуры, и отделить его от недостойных. При переводе московских телефонов на автоматическую связь эта проблема была решена созданием особой АТС с индексом К-6 (впоследствии 296). К ней были подключены телефоны Кремля, ЦК и МК партии, НКВД и Наркоминдел СССР, то есть тех ведомств, где ответственные сотрудники — все без исключения члены класса номенклатуры. Номенклатурная телефонная сеть К-6 была поставлена под надзор органов безопасности, технически обслуживалась с особой тщательностью и пережила в неприкосновенности все остальные АТС Москвы: после войны их пришлось переделать, при этом они были переведены на сигнал высокого тона, как в западных телефонах, а, набрав номер с индексом 296, любители ностальгии могли до начала 70-х годов с умилением слушать басистый довоенный гудок.

С разрастанием номенклатурных аппаратов и их телефонной сети были переключены на другие индексы: Кремль и Лубянка (КГБ и МВД СССР) — на 224, МИД СССР — на 244. Славный индекс 296 остался за ЦК и МК КПСС, как принято говорить — за Старой площадью.

На протяжении многих лет линия К-6 была одновременно внутренней и городской: ее абоненты звонили друг другу, набирая номера без индекса К-6 (правда, это было возможно только в пределах каждого данного учреждения: звоня из ЦК в Кремль, МИД или КГБ, надо было набирать номер полностью); чтобы позвонить в город, надо было набрать «9». Эта — теперь повсюду обычная — процедура была в Москве долгое время технической новинкой и соответственно приятно выделяла номенклатурных абонентов станции К-6.

В 60-х годах это перестало быть новинкой, и в аппарате ЦК стали раздаваться голоса о том, что-де, конечно же, по соображениям безопасности — от подслушивания внутренних телефонных разговоров на Старой площади — надо отделить внутреннюю линию от городской. Речь шла, разумеется, не о безопасности (линия К-6 спокойно пережила даже самые истерические времена шпиономании), речь шла о желании номенклатурщиков, не имеющих «вертушек», все же как-то отличаться от сотрудников других учреждений. Этому законному желанию пошли навстречу: с начала 70-х годов АТС 296 превращена во внутреннюю АТС ЦК и МК КПСС, всем сотрудникам поставлены городские телефоны с индексом 206, а бывший К-6 стал их «вертушкой» для общения с равными себе, высоко вознесенными над простыми советскими гражданами.

По «вертушке» и ВЧ разрешается говорить о делах, связанных с партийной, государственной и военной тайной. Под этим предлогом установлены «вертушки» на квартирах и дачах членов и кандидатов в члены Политбюро и секретарей ЦК КПСС, заместителей Председателя Совета (а ныне Кабинета) Министров СССР, руководящих лиц КГБ, МВД и Вооруженных Сил СССР. В действительности это лишь формальная мотивировка предоставления верхушке класса номенклатуры дополнительного символа ее статуса. Таким же символом служат радиотелефоны, установленные в персональных машинах членов этой верхушки. Вести какие-либо секретные переговоры по радиотелефону, как известно, не рекомендуется, так как они могут быть легко перехвачены. Но как атрибут власти автомобильные телефоны представляются высшим номенклатурщикам чрезвычайно заманчивыми: заместители Председателя бывшего Совета Министров СССР — казалось бы, серьезные и занятые люди — долгое время вели напряженную борьбу за то, чтобы и их «Чайки» были украшены ненужными телефонными аппаратами, и наконец добились согласия Секретариата ЦК КПСС.

Слов нет, пользование нормальной телефонной сетью Москвы не гарантирует от подслушивания, в том числе случайного. Московское телефонное хозяйство находится в беспорядке, и вы часто, подняв трубку, неожиданно подключаетесь к чьему-то разговору. Такие случайности могут быть иногда действительно неприятными. Однажды я говорил по телефону из своей московской квартиры с заместителем министра иностранных дел СССР Валерианом Александровичем Зориным, известным в качестве организатора коммунистического переворота 1948 года в Чехословакии. Вдруг в наш разговор вмешался не совсем трезвый мужской голос, заявивший, что все сказанное нами — чепуха. Зорин нервно хихикнул в телефон и, вероятно, не раз использовал потом этот случай, поучая своих подчиненных быть бдительными. Таким образом, возможность подслушивания в обычной телефонной сети Москвы не исключена, не говоря уже о систематической звукозаписи органами КГБ разговоров по телефонам чем-либо подозрительных абонентов и всех без исключения телефонных разговоров с заграницей.

Но и разговоры по «вертушке» подслушиваются. Бывший секретарь Сталина — Борис Бажанов описал, как он осенью 1923 года застал будущего гения человечества за подслушиванием разговоров по «вертушке». [293] Придя к власти, Сталин поставил подслушивание на твердую основу, так что от службы подслушивания не ускользает, видимо, ни один звонок. Еще в 1950 году мне рассказали, например, следующую историю. Помощник одного из министров, решив позабавиться, позвонил по «вертушке» помощнику другого министра и, назвав себя Маленковым, заявил, что вызывает министра к себе в ЦК на следующий день. Уже через 15–20 минут по обеим «вертушкам» позвонили не назвавшиеся лица; первому министру сообщили о проделке его помощника, а второму министру — о том, что никакого вызова к Маленкову нет. Значит, разговор по «вертушке» подслушивался. Номенклатурные владельцы «вертушек» и ВЧ знают, что к их телефонам приставлено не знающее устали ухо службы подслушивания. Но это не омрачает их светлой радости по поводу того, что они — и только они в огромном Советском Союзе — имеют такие телефоны.

293

См. Boris Baschanov. Ich war Stalins Sekretar. Berlin. 1977 S. 50–51.

Осознанное стремление отгородиться от народа, общаться только в кругу своего класса — вот психологическая подоснова всей кратко описанной здесь возни номенклатурщиков с телефонами. Это стремление доходит до абсурда. Так, в правительственных особняках устанавливаются не обычные телефоны, а только «вертушки». Мне самому пришлось в Праге в 50-х годах и в Софии в 1970 году искать выход из положения — как позвонить из города в такой особняк и из такого особняка в город. Велико было мое изумление и, позволю себе сказать, восхищение, когда на моих глазах глава правительства одного западноевропейского государства у себя дома подошел по звонку к своему — вполне обычному — телефону и говорил с позвонившей ему незнакомой простой женщиной, хлопотавшей о пенсии после умершего мужа и решившей позвонить по этому вопросу на дом премьер-министру. Номер телефона она без труда нашла в обычной телефонной книге.

Как же мне было в главе о привилегиях класса номенклатуры в СССР не спеть эту балладу о телефонах!

11. Социальный апартеид

Смехотворная возня номенклатурщиков вокруг телефонов, превращение именно телефонов в символ положения в обществе объясняется тем, что номенклатура — бюрократический класс. Здесь отразилось мышление номенклатурщика, восседающего в своем стандартном кабинете со стандартным портретом Ленина на стене и чувствующего свою исключительность именно благодаря стаду телефонов, по которым он отдает приказы и говорит с высшим, для простых смертных недосягаемым начальством. Вот эта черта — его упорное стремление к исключительности — вовсе не смехотворна.

Разница в заработной плате и вообще в размере дохода существует и на Западе, ничего специфического для диктатуры номенклатуры здесь нет. Специфическое в другом. На Западе каждый, независимо от своего дохода и общественного положения, может покупать в любых магазинах, есть в любых ресторанах, лечиться в любой клинике, снимать любую квартиру, приобретать любую автомашину.

Конечно, каждый сообразуется при этом со своими финансовыми возможностями, но ему не запрещено, на чем-то сэкономив, купить себе костюм у Ив Сен-Лорана, а жене — платье у Диора. Зажиточный же человек может покупать себе все первосортное, но должен за это много платить.