Номер двадцать шесть. Без права на ошибку
Шрифт:
…в стремительном полёте мои руки покрываются перьями. Перья лезут сквозь кожу, острые, жесткие, болезненно разрывают плоть, ее телесные ошметки разлетаются в сторону, словно смятые черновики прекрасного романа. Серебристые перья, испачканные в моей же крови. Но я не знаю, хватит ли у меня сил взлететь. До земли остается совсем немного.
Глава 27.
…Макилан до сих пор не понимает, как он тогда его не убил. Наверное, его остановило то, что Ал даже тогда — особенно тогда! — продолжал оставаться самим собой, таким Алом — он поставил между ними воздушный щит, даже не отвлекаясь от какого-то своего очередного
– Мак, не дёргайся, я на ней женюсь, как только ей исполнится… сколько там ей должно исполниться? — Ал вытирает текущую из разбитого первым и единственным попавшим в цель ударом рта кровь. Несколько капель падают на трясущуюся тварь — и та начинает трястись с двойным энтузиазмом, вероятно, от вожделения.
И почему-то Макилан застывает от этих обыденных слов.
– Женишься? Ты?
– А кто ещё? Всё равно эта девчонка будет здесь постоянно жить, мне некуда её деть. Всё равно мне негде искать себе другую жену, да и не из кого. Однажды, Мак, всё изменится. Решать будут маги. И девочке из рода Торико не нужно будет прятаться от целого мира с коронованным идиотом во главе. Однажды так оно и будет.
– Так она Торико? — что ж, это многое объясняет. Таких, как они, в Корине уже не осталось. И то, что это произошло не случайно, не удивляло… и всё же было неприятно.
– Последняя из. Как она владеет воздухом, Мак, ни тебе, ни мне так и не снилось… Это не магия, это природа, Мак, поэтому они так её боятся. Митас может сколько угодно закатывать глаза и твердить о нашем равноправном и разнообразном мире, но все понимают, кто на самом деле устроил эту бойню — с Торико, Цукинэ, Китану…
Да, он понимал. Что ж, это действительно очень многое объясняет. Объясняет — и запутывает одновременно. И только Ал, сумасшедший, гениальный, ненормальный Ал, который совершенно спокойно разговаривает сейчас с ним, только что чуть его не убившим, мог приютить представительницу одного из уничтоженных родов, которых преследовали — кто из чистого желания уничтожать всё непохожее и чуждое, кто — из желания заполучить себе столь ценный во многих отношениях ресурс — в личное и полноправное пользование. А не получив согласия, опять-таки уничтожить.
– Это не повод тащить ее в постель.
– Она была не против.
– Она вся в синяках, — ненависть закипает в нём снова, сами собой закручиваются воздушные смерчи — и лопаются от осознания собственного бессилия.
– Так получилось… само как-то, но я её спросил… кажется, и она была не против.
"Да она так тебя боится, что руку отдаст, если ты попросишь, даже не пикнет"
– В любом случае, это всё уже не важно. Я женюсь на ней. Это решит все вопросы, так что и говорить не о чем. Остынь, морализатор.
– Торико не заключают браки с людьми.
– Но она об этом не знает. А даже если и знает — теперь у неё нет выбора, — отмахивается Ал. Мелкая многоногая тварь вырывается и прыгает на стену. Они с Алом с любопытством смотрят друг на друга — если эти мохнатые моргающие отростки являются глазами, а не чем-нибудь еще. Наружными половыми органами, например.
– Вот так просто, да?
– Спроси у неё сам, — пожимает плечами Ал. — Я не насилую женщин. Кори была не против.
– Ей только шестнадцать.
– Хватит нудить, Мак. Кому ты собираешься на меня доносить? Королю?
…Какой смысл злиться на Алариуса? Имеет ли смысл срывать зло на ребенке, если тот справил нужду не в ночной горшок, а в бесценную керамическую вазу домагической эпохи? Если для него всё, происходящее вокруг — не более, чем эксперимент, игра? Затащил в постель девчонку, просто потому, что захотел. Через пару лет женится на ней. Будет исследовать, как заблагорассудится. Захочет — ядом накормит, захочет — палец отрежет. А ну как удастся обратно прирастить?
В качестве эксперимента заделает ей детей — могут ли скрещиваться люди и одна из рода Торико? Интересно же, что получится. Скажет потом, что Кори была не против…
Хочется выть.
Перед глазами снова встаёт картинка, как его пальцы в бессильной ярости сами собой расстегивают пуговицы на её платье, обнажая худую белую спину, покрытую синяками, её трясущиеся губы, руки, прикрывающие грудь, страх и стыд в глазах.
Но она ни в чём не виновата.
Он сам во всем виноват. Нельзя было оставлять ее здесь. Нельзя было полагаться на то, что всё само собой как-то сложится и разрешится, и бежать от себя — тоже было нельзя. Он не Ал, и ответственность не берётся наполовину. Да, он обеспечил Ликории относительно сносный быт, нашёл ей учительницу из отставных, лицейских, осиротевшая одинокая Кори очень к ней привязалась. Он и сам учил её всему потихоньку, уговаривая себя, что это — маленькая девочка, еще ребёнок, требующий заботы. А нужно было просто её забрать и никого не слушать. Беречь ото всех. Украсть, взять тринадцатый замок штурмом, сравнять его с землёй, что угодно, как угодно, но…
В одном Ал прав.
Так или иначе, ему стоит спросить саму Кори, и если она захочет с ним уйти…
***
– Чего бы ты хотела, Кори?
На очередной отъезд Алариуса в Коринскую Академию магии Макилан забирает Кори с собой. В отсутствии «господина» она преображается, словно засыхающий цветок, поставленный в воду, с любопытством смотрит в окно экипажа: узкую полоску между занавеской и стенкой. Тонкие руки благонравно сложены на коленях, но коротко подстриженные ногти то и дело впиваются в нежную кожу, оставляя полумесяцы следов.
– Что вы имеете в виду, господин Сартвен?
– Макилан. Что бы ты хотела посмотреть в столице?
Она смотрит на него, как на божество, но это вызывает только раздражение. Пиетет Кори объясняется только его близостью к Алу.
– Как можно, господин… господин, — по одной интонации понятно, когда она говорит об Алариусе. — Господин велел никуда не ходить и ни с кем не разговаривать. Господин сказал, так нужно для безопасности.