Номер двадцать шесть. Без права на ошибку
Шрифт:
Вид из окна открывался на редкость удачный — на Центральные ворота. Посыпанные белым гравием дорожки, по которым мы шли в темноте с Кристемом после нашего первого поцелуя… это казалось таким далёким и почти придуманным прошлым. Обычно здесь мало кто бывал — тут не располагалось никаких важных и людных построек, а гости приезжали редко. Тем более странно мне было увидеть несколько знакомых силуэтов — около ворот, уже на территории Альтастен. Фигурки людей казались маленькими, почти игрушечными — и всё же я узнала их без особого труда.
Леди Далила — величественная, с прямой спиной, даже с такого
Кристем, мой Кристем — облегчение, теплое, почти горячее — буквально затопило меня. Кристем в порядке. Кристем здесь, в замке! Правда, судя по всему, спасать меня хозяин не торопился, всё его внимание было поглощено внезапным гостем.
Гость, высокий и стройный мужчина, даже не успевший спешиться с коня… его я тоже узнала. Черные длинные волосы. Тёмный плащ. Глаз, конечно, видеть отсюда я не могла, но прекрасно знала, что они миндалевидные, светлые, как горная вода.
Кристем гневно размахивал свободной рукой — той, которой не сжимал свою парадно-выходную трость, что-то говорил, эмоционально и беспокойно. Леди стояла неподвижно.
Маг. Тот самый маг. Здесь! Приехал… Зачем, как, почему?
Практически не осознавая, что делаю, я отошла от окна и, глубоко вдохнув, открыла запертую дверь. Прислушалась, огляделась. Коридор был пуст.
Надо бежать отсюда. Никаких торгов, никакого дворца, никаких клеток.
Никаких больше магов!
Тот, что столько раз мне снился… не знаю, почему я так избегала нашей встречи. За чем бы или за кем бы он сюда не пришёл — меня ему не поймать.
Глава 46.
/Макилан Сартвен. Несколькими днями ранее/
— Это вино почти двухсотлетней выдержки.
— Спасибо, Ваше Величество, я бы воздержался… или хотя бы повременил до решения основных вопросов.
Никакого вина ему не хотелось. Хотелось действовать. Но Митас тянул и тянул, очевидно, что какая-то важная информация для Сартвена у него была припасена, вот только вместо того, чтобы сказать всё, как есть, он смотрел в небо, цедил сиреневое вино из хрустального бокала на тонкой ножке, изображавшей сплетённые руки, и говорил о чём угодно, кроме того, что нужно!
Святые боги, ниспошлите ему терпения. К чему все эти предисловия, к чему оттягивать неизбежное, если в итоге всё равно они вернутся к тому, с чего и стоило начинать?
— Шелковистое округлое вино с тонкими нотками поздней вишни и белого табака, длительным послевкусием и великолепным букетом из лучших сортов руванского винограда, — с придыханием сообщил король, глядя на бокал, как на любимую новобрачную в первую брачную ночь. — Хотя бы пригуби, больше такого нигде не попробуешь. Удивительно расслабляет.
Вино было нежно-сиреневого, аметистового цвета и вызывало отвращение уже этим фактом. Фамильный цвет Мезонтенов. Последнее, о чём он стал бы думать, если бы захотел расслабиться — а он, естественно, не хотел.
— Как может вино быть округлым? — спросил Макилан только для того, чтобы поддержать бессмысленный разговор и не раздражать венценосного собеседника угрюмым молчанием хотя бы в самом начале.
— Вкус, Макилан. Сбалансированный, полноценный вкус.
Отлично успокаивает взбаламученные нервы. Ты должен попробовать, — король отставил свой полупустой бокал и протянул магу второй, всё ещё полный до краёв.Сдавшись, тот взял бокал и сделал глоток, но никакого вкуса не почувствовал, а тем более — не смог оценить нюансы и оттенки, хотя какие-то общие и банальные слова одобрения всё же пробормотал. Для чего-то Митас его позвал. И вряд ли это было обсуждение вкусовых качеств вина — Его величеству было прекрасно известно, что Сартвен не разделял маленького увлечения своего короля редкими коллекционными напитками. По мнению мага, алкоголь должен был служить единственной цели — дарить милосердное забвение и облегчать боль. Впрочем, в его случае эту цель с помощью возлияний достичь ещё ни разу не удалось.
Местечко, в котором они находились сейчас, относилось к разряду «кулуарных». Почти под самой крышей восточной башни — повыше, подальше от подземелий, в которых долгие века творилось слишком много противного человеческой природе кровавого непотребства: допросы, пытки, заключения под стражу. В северном Ниране, где он как-то год прожил с «дипломатической» королевской миссией — а по сути, очередным королевским фортелем, заключенные, а так же весь институт палачей и дознавателей содержались на особом острове, далёком от столицы, её обитателей и правителей. Там в королевском дворце даже дышалось легче, хотя и охрана преступников выходила в гораздо большую сумму и доставляла немало проблем венценосной чете.
Немудрено, что король старался подняться повыше. Кулуарная, почти тайная комната была уютная и тёплая, в мягких коричневых, а не родовых тонах, а особый шарм ей придавало магически зачарованное окно во всю стену. Магическое воздействие заключалось в том, что стекло было прозрачным односторонне — даже с хорошими увеличительными стёклами увидеть происходящее внутри с улицы было невозможно. Вид же на Митрак открывался вполне обширный, хотя и не сказать, чтобы радостный — столица представляла собой конгломерат контрастов. Вообще-то Сартвен любил живой и шумный Митрак.
Но не сегодня. Сегодня он ничего не любил.
Митас встал с покачивающегося кресла — отвратительная задумка, в таком чувствуешь себя младенцем, которого укачивают настырные глухие няньки — и подошёл к магу со спины.
Отвратительная привычка! Еле сдерживаясь, чтобы не развернуться или вскочить и отойти на несколько шагов, Сартвен уставился на постепенно темнеющий Митрак через сиреневую дымку вина, которого всё ещё было слишком много, мечтая только об одном — скорее бы приступить к делам.
Но король медлил. И это тревожило — мягко говоря, потому что, зная короля уже очень много-много лет, маг понимал, что подобное поведение означает только одно — есть некая крайне неприятная новость, за появление которой монарх чувствует свою непосредственную вину. И разбираться с которой придётся именно ему, Макилану Сартвену.
А разбираться в королевских провалах ему не хотелось.
Он так и не нашёл Кори. Отчаяние сгущалось внутри, начинало постепенно подбираться к горлу, не давая дышать и говорить громко и внятно, голос сам собой срывался на какой-то беспомощный сип. Почему он так верил, что он жива?