Номер двадцать шесть. Без права на ошибку

Родерик не успел ничего сказать, подошедший страж слегка подтолкнул его между лопаток и направил прочь. Разговоры между невольниками не приветствовались. Время трапезы подходило к концу, я вяло жевала пищу, запивая простой водой с едва ощутимым привкусом тухлой рыбы, думая о том, как это хорошо — иметь обе руки, собственное имя и верить в то, что нельзя сдаваться. Может быть, и я когда-нибудь смогу дожить, дорасти до этого.

* * *

От долгой тряски в экипаже меня изрядно укачало, поэтому момент, когда замок Альтастен показался в мутном окошке экипажа, я пропустила. От тяжёлого липкого забытья, больше напоминающего обморок, чем сон, приходить в себя было трудно. Дверца экипажа открылась, снаружи кто-то что-то выкрикивал низким хриплым голосом — я не разобрала слова. Мои соседки выкатились, как горошины, а я выбралась с трудом, кутаясь в плащ даже не для того, чтобы укрыть крыло, а чтобы согреться. День клонился к закату, и было мерзло. Какой сейчас месяц холода, третий или четвёртый? Календаря ни на корабле, ни у работорговца Алара не было.

Возможно, что холод мне только чудился. Шёл изнутри.

Купивший меня у Алара Мад подошёл спустя пару мгновений, когда я так и стояла у экипажа, в изумлении разглядывая высоченную чёрную каменную стену замка. Верхушка башни напоминала корону.

Замок был огромен. И территория, простиравшаяся за нами, огороженная тоже черной каменной стеной, была огромна. Я не стала вглядываться в очертания домов и построек, бросив назад лишь беглый взгляд. Успеется.

— Пойдем, — хмуро бросил Мад и вдруг, скривившись, точно от зубной боли, поправил на мне плащ, прикрывая перья. Ничего говорить не стала, двинулась в широкий дверной проем, закрывавшийся изнутри на тяжёлую скрипящую щеколду.

По дороге попадались люди, вероятно, слуги, все занятые своими делами. Я думала, что мы окажемся внутри помещения, но проём вёл во внутренний дворик, где мы свернули налево, направо… Следить за дорогой было трудно, ничего не цепляло глаз. Наконец, мы очутились словно бы в узком проулке, в конце которого я, к своему изумлению, увидела нечто, похожее на кузню. Высокий бородатый мужчина в фартуке из грубого сукна поверх тяжелой плотной рубашки выглянул из-за высокого стола, обложенного кирпичом. Сделав пару шагов вперед, я заметила разномастные молоты, висящие на металлических крюках, торчащих из стены, прислоненные к стене мечи. В глубине жарко алел довольно компактный полукруглый горн.

Действительно, кузня.

— Эй… — услышала я где-то за спиной высокий растерянный голос Родерика, но оборачиваться не стала.

— Зачем ты их привел, Мад? — хмуро пробасил кузнец. — Целитель Вак не на месте и вернется только завтра.

— Правила есть правила, — Мад пожимает плечами. — Новые рабы.

— А может, тебе самому нужен целитель? Безмозглой твоей голове? Ты привел мне девушку и ребенка.

— Есть правило, Сул, — мой проводник слегка возвысил голос. — Любой раб должен иметь клеймо, без которого войти в замок Альтастен он не имеет право. Я не собираюсь тут с ними ночевать, ожидая, пока Вак нагуляется, пользуясь отсутствием хозяев. У этой двадцать шестой номер, у мальчишки двадцать седьмой. Выполняй свою работу!

— Я кузнец, а не палач. Держи их сам.

Откуда-то появляются двое стражей. Встают по обоим бокам от меня, ничего не говорят, косятся только. Кузнец тяжело вздыхает.

— На левую руку рабов замка Альтастен ставится клеймо, если его не было до этого. — приглушенно поясняет мне. — Это довольно болезненная процедура, обычно целитель помогает сделать процесс более… Прости, девочка. Я, как и ты, существо подневольное.

Мад молчит, недовольно поглядывая на кузнеца, но не прерывая его. Я тоже молчу. Обычная на вид кузница после этих слов кажется жуткой пыточной, но куда мне деваться. Не убежать, не улететь… смешно, да.

Но мне не смешно. Куда меня еще калечить? И отчаянно жалко парнишку. Я чувствую спиной его панический ужас, словно ледяной ветер, царапающий кожу. Мы ожидали многого, но не пыток.

— Левую руку, — мрачно говорит кузнец.

— Ставь на правой, — столь же угрюмо отзывается Мад.

— Кто тут про правила говорил? — крысится бородатый Сул. — Велено на левой ставить.

— Нет у нее левой!

Мужчины какое-то время сверлят друг друга взглядами, потом кузнец уходит вглубь кузни, к пышущему жаром горну. Когда он возвращается, на его руках надеты огромные дубленые перчатки, которыми он держит металлический прут с двадцать шестым номером в зеркальном отражении. Раскаленный металл похож на волшебный цветок. На какой-то миг я словно снова, как тогда, на башне слышу рев морского ветра, почти оглушающий. Словно сквозь пелену накатившей слабости и забытья ощущаю, как чужие руки ухватили меня за талию и оголили правое плечо. Чувствую, как резко, бешено взметается вверх крыло. И свой крик я тоже слышу как-то издалека, не узнавая голос.

…В этот момент я думаю, что какой бы ни была моя прошлая жизнь, вряд ли я смогу когда-нибудь к ней вернуться.

Глава 4.

Я почти не помню, как и кто ведет меня в этот проклятый замок. Не запоминаю дальнейшую дорогу, как в тумане представляю паутину серых каменных переходов, лестниц и коридоров. Долго мы идем или быстро? От боли и шока крыло трепещет, то и дело взметается вверх, и никакой плащ не может уже его скрыть, правая рука оголена, но мне нет дела до собственного облика в чужих глазах. Встреченные по дороге люди торопливо расступаются, вздрагивают, отшатываются. Кто-то из женщин прижимает в ужасе руку ко рту. Кто-то осеняет себя священным кругом.

Мне нет до них дела. В маленькой комнате, куда меня в итоге приводят, отсутствуют окна, зато есть вполне сносная кровать, свеча и кувшин с водой на столике рядом. Оставшись одна, я делаю несколько торопливых жадных глотков, сбрасываю сапоги, задуваю свечу и уже собираюсь привычно свернуться клубком на правом боку, прямо в одежде, но боль от ожога заставляет улечься на спину. Так и засыпаю, глядя в тёмный потолок над собой, пока бездумные безвкусные слезы стекают от глаз к ушам, оставляя влажные дорожки на пыльных щеках.

Когда я просыпаюсь, в комнате все так же темно, но как ни странно, я довольно неплохо вижу. Из-за отсутствия окон трудно понять, какое сейчас время суток. Свеча погасла, и чем ее зажечь, непонятно. Впрочем, темноту в любом случае нельзя назвать абсолютной — узкая полоса света пробивается снизу, через щель под дверью. Глаза вполне комфортно чувствуют себя в полумраке, я встаю, оправляю изрядно помятое платье. Обожжённое плечо ноет, пышет жаром, под кожей противно, ритмично пульсирует кровь. Хорошо хоть, ночью — если была ночь — мне это не мешало. Сапоги из грубой дешёвой кожи отсырели, и я всовываю внутрь ноги с трудом, преодолевая брезгливость. Надо же, какая нежная нашлась. Терпи.

Вероятно, раньше я жила в зажиточной, может быть, даже знатной аристократической семье. Получила образование. Не занималась тяжёлым физическим трудом — кожа на руках тонкая, нежная. Была замужем. Была счастлива. Любима.

Внутри что-то щемит от этих мыслей, то ли соглашаясь, то ли, напротив, споря.

…а потом оказалась расходным материалом в подпольной лаборатории сумасшедших магов, мечтающих о мировом господстве. Нелепо изуродованной, никому не нужной живой игрушкой.

В результате непродолжительного исследования комнаты выясняется, что ни уборной, ни ванной, ни каких-либо вещей там нет. Деревянный стул стоит в углу. Неуместный ковер с непонятной расцветкой висит на одной из стен. Потрепанная книга с непонятным сюжетом лежит на столе. Натекший со свечи воск намертво прилип к плотному корешку.