Нонкина любовь

— А ну-ка, построй новый свинарник!

— Чего ж мне строить? Кооператив построит.

— Дай боже! — дед Ламби надел шапку, взял тесло и без всякой нужды постукал им по гвоздику в заборе.

А Нонка просто как будто решила дразнить его.

— Выращивать свиней — не простая штука, — сказала она тихо. — Позавчера я прочла в одной книжке…

Дед Ламби, как сидел на корточках, так и подскочил, словно ужаленный, подкрался к Нонке и показал свои заскорузлые ладони:

— Вот они где мои книжки, девчоночка! Если бы я книжки умел читать, я бы попом стал, а не свиноводом!

Нонка смутилась и не нашлась, что ему ответить. А дед Ламби ехидно мигнул, скривил рот так, что усики его стали торчком, как крылышки, и громко вскрикнул:

— Эге-ге! Ишь ты, какой зубастой оказалась девчонка! Над стариком вздумала смеяться! Ты потому здесь все и вертишься, как лисица вокруг курятника? Критиковать, а? Еще молоко на губах не обсохло, а туда же — критиковать! — Он зажмурился и так ожесточенно подтянул штаны, что Нонка чуть не прыснула со смеху. Это разозлило его еще больше. — Чтоб ноги твоей больше здесь не было. Слышишь? Чтоб ноги твоей не было, а не то… Вот еще, что вздумала!

Он вернулся к свинарнику и забегал вокруг него.

Нонка стояла, смущенная и растерянная. Наконец она подошла к нему и сказала:

— Хочешь ты или не хочешь, дедушка, а правление назначает меня к тебе на работу. С завтрашнего дня начинаю. Если не веришь, спроси у дяди Марка.

Дед Ламби полез в свой глубокий, до колена, карман, вытащил коробку крепких папирос, затянулся и только после этого спросил упавшим голосом:

— Так, говоришь, на мое место?

— Нет, зачем же на твое место? Я буду тебе помогать.

Старик не ответил. Он грустно поглядел на свинарник и опять затянулся. Нонке стало жалко его, и она тепло сказала:

— Правление запланировало, дедушка, выходить к будущему году двадцать свиноматок. С этим делом одному не справиться. Будем работать вдвоем.

— Ну, раз правление приказывает, я подчиняюсь. Подчиняюсь, поняла? — промолвил он, подавив свою боль, повернулся и пошел к складу кооператива. Так началась их совместная работа на свиноферме. В первое время дед Ламби очень тяжело переживал назначение Нонки в помощницы. Он привык справляться с работой сам, не хотел, чтобы кто-нибудь вмешивался в его дела. Но это еще не все, это можно было еще пережить как-нибудь. Больше всего его мучила мысль: не выживет ли его Нонка совсем.

Она ловкая и проворная. Дед Ламби это понял с первого же дня. Тогда ему придется снова возвращаться в свою хибарку и куковать там до самой смерти. Как он будет жить один? Он привык уже к этим проклятым свиньям, полюбил их. По вечерам, вернувшись домой, он все думал о них. Какой им дать корм завтра, как починить свинарник, как вылечить больного поросенка. Он забыл о своем одиночестве и жил, как люди. А теперь! Через некоторое время в правлении ему скажут: «Ты уже старый, дай дорогу молодым, отдыхай себе дома!» И так он и подохнет один-одинешенек в заброшенном, опустелом доме.

В первые дни он ни к чему не притрагивался, хотя руки у него чесались поработать. Слонялся возле свинарника, ворчал себе под нос, стараясь скрыть обиду. Иногда он даже улыбался, но это не был смех, а какое-то всхлипывание. Если Нонка спрашивала его о чем-нибудь, он с видом убийственного превосходства объяснял ей, что как сделать. Так и вертелось у него на языке: «Чего же ты спрашиваешь? Ведь ты все знаешь, ты же книжки читала!» Но он этого не говорил и гордо переносил свою участь. Все-таки одна надежда теплилась в его душе и не давала ему отчаяться: когда, когда эта девчонка сама сбежит от свиней? Ухаживать за ними такими белыми руками — это тебе не то что вязать или прясть. Вот привезут еще двадцать штук, так посмотрю я, как она с ними справится. Тогда я, может, и уберусь, пускай правление само расхлебывает кашу. Когда случался кто-нибудь у свинарника или Марка приходил посмотреть, как работает новый свиновод, дед Ламби, с прилипшей к нижней губе папироской, улыбался и говорил, как старый мастер, передавший ремесло в верные руки:

— Молодая еще! Кровь у нее кипит, как у козленка. Ну, а мы-то уже ни на что не годимся. Гнилой пень, вишь ты, даже и огонь не берет. Наше дело конченное, товарищ председатель! — многозначительно добавлял он и поглядывал на Марка.

Перед тем как строить новую свиноферму, правление пригласило на совещание обоих свиноводов. Материалы для стройки были готовы, но спорили о том, где ставить ферму, Сначала совещание шло тихо, но к концу стали горячиться. Заместитель председателя Тодор Кутев доказывал, что свиноферму нужно построить на верхнем краю села, среди широкой поляны. Если построить ферму далеко от села, говорил он, потребуется лошадь и телега, для обслуживания, а это будет большим расходом для кооператива. Наконец, общий скот должен быть поближе к людям, чтобы все знали, как он и что. Большинство членов было согласно с Тодором, главным образом, потому, что им было жалко такой красивой местности, как «Вязник». Против них были только председатель, Нонка и бригадир животноводов Дамян. Большинство почти уже одержало верх, когда попросила слова Нонка. Она говорила быстро и взволнованно, отвечала на все вопросы так удачно и разумно, что никто не смог ей возразить.

— Кооперативное хозяйство, — сказала она, — организуется не на год или два, а на сотни лет. Дядя Тодор жалеет лычок, а отдаст ремешок. Жалко ему дать телегу для обслуживания фермы. Да ферма сто раз окупит эту телегу и принесет большую прибыль. Одной пшеницей да кукурузой трудодней не повысишь. Будет или нет урожай — неизвестно, а животноводство — верная прибыль. Поэтому я предлагаю построить свиноферму для пятидесяти свиноматок, чтобы через два года не пришлось делать нового помещения. «Вязник» — самое подходящее место. Свиней летом нужно регулярно купать, а там как раз протекает река. За «Вязником» находится и выгон. И, наконец, свиноферма будет далеко от всякой заразы.

Не знаю, как на других — произвело ли впечатление упорство Нонки, но дед Ламби, слушая, как она спорит с правлением, понял, что тут не шуточное дело, и сказал себе: «Будет у меня с ней много хлопот, ну, да посмотрим!»

Он оставался все таким же безучастным к Нонкиным планам. Помогал ей в меру, ровно настолько, чтобы не сказали, что он сидит без дела. Нонка ни разу не попросила его о помощи: все делала сама. Но когда надо было решать, какой пол сделать на свиноферме: цементный или деревянный, дед Ламби поддержал Нонкино предложение. Она настаивала на том, чтобы пол был дощатый, потому что это здоровее. Но в кооперативе оставался цемент от прошлогодних построек, и правление не хотело тратить денег на лес. Пришлось Нонке самой пойти в околийский комитет партии и к агроному. Через несколько дней был утвержден план постройки фермы, точно такой, как хотела Нонка: пол в помещении дощатый, а боксы — посередине, чтобы солнце проникало туда в любое время. Одержать такую победу было нелегко, но настоящая работа началась потом, когда перебрались на новую ферму. Прежде всего Нонка вымыла все помещение, а Дамян выбелил боксы и дезинфицировал их. Только что назначенный бригадиром животноводов, Дамян, неотлучно был на ферме и работал наравне с Нонкой. Это был крупный, молодой, широкоплечий парень с загорелым здоровым лицом и добрыми глазами. На первый взгляд Дамян казался спокойным, тихим и неразговорчивым, но характер у него был очень упорный. В споре о постройке фермы он поддерживал Нонку и все время ободрял ее: «Держись. Это ты хорошо придумала. Не уступай!» Не будь Дамяна, Нонке, неопытной и по молодости лет не внушавшей доверия уже пожилым членам правления, едва ли удалось бы уговорить их построить ферму так, как она этого хотела, и там, где хотела. Когда говорил Дамян, ей казалось, что он высказывает ее собственные мысли. Она была благодарна Дамяну, привязалась к нему так же, как и он к ней, и вскоре между ними завязалась крепкая дружба. Они так хорошо ладили, что у них никогда не возникало никаких споров. Когда Нонка хотела что сделать, он дополнял это чем-нибудь новым и хорошим. Они вдвоем выкупали грязных свиней и только тогда впустили их в новое жилище. Нонка достала деревянные таблички и надписала на них имена свиноматок. Дамян же обозначил под их именами более мелками буквами: «Покрыта такого-то, опоросится тогда-то».

— Так ты будешь знать точно в какой день опоросится матка! — сказал он Нонке. Когда все было устроено, Дамян отправился в село.

— Ну, а теперь я должен заняться и другими делами. Если что-нибудь будет нужно, дайте знать, да я и сам стану частенько заглядывать.

— Большое тебе спасибо, Дамян! Ты очень помог мне! — сказала ему Нонка.

Он накинул пальто на широкие плечи и засмеялся:

— В хорошем деле как не помочь?

Дед Ламби чувствовал себя неловко перед Нонкой и Дамяном. Руки у него так и чесались что-нибудь сделать, но он почему-то никак не мог разойтись. Иногда он носил воду с реки, замешивал корм или заметал между боксами. Но эта работа казалась ему незначительной, пустяковой. Однажды, после ухода Дамяна, он спросил Нонку, как-то виновато улыбаясь:

— Ну, а мне-то что делать?

— Отдохни, дедушка!

— Да я, того, совсем и не устал, Нона, — ответил дед Ламби, тронутый, и в первый раз с тех пор, как они работали вместе, назвал ее «Ноной».

— Уж я знаю, устал ты или нет. Раньше, когда я проходила мимо свинарника, все удивлялась, как это ты справляешься один.

Дед Ламби, правда, не помнил, чтобы так уж уставал от работы, но похвала пришлась ему по душе, и он, позабыв, что решил было скромничать, самым невинным образом напомнил о своих заслугах.