Норби
Шрифт:
– Спасибо! Мсье, большое спасибо!..
– Если что, зовите! И возьмите открытку, она красивая, с Домом Инвалидов, там Наполеон похоронен. Просто так возьмите, на память.
Попугайчики улетели, радостные и взволнованные. Наклевались! Я посмотрел им вслед и побрел обратно в «Одинокую Звезду». От хорошего настроения не осталось и тени.
Гастон действительно существовал. Сутенер, по-здешнему «кот». Требовал денег не только со своих девиц, но с тех, что выступают в кафе и ресторанчиках. Его территория! Носил, правда, не наваху, а «зарин», нож апашей.
Мальчишек не проведешь!
Ему платили, от такого дешевле откупиться. Люсин
На следующую ночь Гастон сгинул без следа – втолкнули в машину и увезли. Сестра заявила в полицию, ажаны объявили розыск, обошли все здешние темные углы. Был Гастон – и канул, если не в Лету, то в Сену точно.
Вот такая, значит, Лили Обзавес.
С одной дамочкой, я, кажется, разобрался. На очереди еще две.
От ревности ослепший, Я заступил им путь И этому красавчику Пронзил кинжалом грудь. Сорвал с ее головки Я в ярости венок. О, как, Лили, мне больно, Мой западный цветок.О «замечательной» Марте Ксавье ничего узнать не удалось. Имя и фамилия из самых распространенных, подробностей же Легран не сообщил. В списках пациентов «Жёнес мажик», составленных рыжим журналистом, таковой тоже не значилось. Впрочем, Домье уточнил, что списки неполны, к тому же некоторые дамы предпочитали лечиться под вымышленными фамилиями.
Жаль! Счета я предпочитаю закрывать, иначе придут за расплатой в самый неподходящий момент.
Оставалась Иволга, бабушка-пенсионер, отставная шпионка. Впрочем, нет. Разведчица! Агент капитана Ладу воевала за родную Францию.
Анна Фогель оказалась права – в своих мемуарах отставной разведчик Жорж Ладу Иволгу только упоминает. Куда подробнее пишет об иной птице из своей стаи – Жаворонке, знаменитой Марте Раше. Но тезка «замечательной» мадам Ксавье потому и знаменита, что была разоблачена и даже попала в тюрьму. Не в Германии, в родной Франции. История темная, в конце 1917 года Жоржа Ладу уволили из разведки. Сам он считал, что по вине немцев, но кто теперь разберет? Его самого не спросишь, умер шесть лет назад.
Библиотекарь, которому я объяснил, что люблю книги «про шпионов», оказался человеком знающим, посоветовав заглянуть в мемуары генерала Андре Мажино – того самого, строителя укрепленной линии на границе. Оказывается, в годы Великой войны Мажино занимался не только инженерным делом. Я последовал совету – и не прогадал. В 1918 году будущий строитель спас капитана Ладу от трибунала, а заодно выручил и его «птиц». О Жаворонке я ничего нового не узнал, а вот Иволге автор посвятил несколько прочувственных абзацев. Кажется, они были не просто знакомы.
Имени и фамилии нет, как и в книге Ладу, зато полно эпитетов и метафор. Интересно, читала ли мемуары мадам Мажино? У нас в Монтане и за меньшее могут кочергой огреть! В любом случае генералу было что вспомнить. В сухом же остатке немного. Иволга «почти» его ровесница, но выглядела молодо не по годам, спортсменка, любила дорогие авто, хорошо разбиралась в механике. Знала языки, причем говорила без малейшего акцента. А еще – абсолютная память и прекрасный слух.
О работе Иволги
в разведке Мажино ничего не пишет, как и о том, что случилось с ней после войны.«Почти» ровесница. Покойный Мажино родился в 1877 году.
Перечитав страницу еще раз, я отметил некую интересную подробность. Мажино не скупился на комплименты, однако ни разу не назвал Иволгу красивой. Тоже деталь.
Оставалось подвести итог. Пару недель назад Иволга навестила мисс Викторию Фостер. Та работала на «Ковбоев», на организацию посла Буллита. А кого представляла Иволга? Французов, кого-то еще? Или просто зашла выпить чаю и поговорить о былом?
Часть ответа я знал. Второе бюро французского Генерального штаба прекрасно знает, кто такие «Ковбои» и чем они занимаются. Франция и США – эвентуальные союзники в будущей войне. Значит, кровь мисс Виктории на ком-то другом.
Про Иволгу мне рассказала Анна Фогель. Кто громче всех кричит «Держи вора!»?
5
Ночные улицы Радзыня были темны и пусты, даже окна не горели, действовал приказ о светомаскировке. Лишь однажды попался патруль, и вслед мотоциклу ударили бесполезные выстрелы. Товарищи красноармейцы слишком долго соображали.
Бывший гимназист вытер пот со лба. Кажется, ушли, даже на мотоцикле их теперь не догнать. Значит, можно разобраться в скользящем сквозь него мире, в очередной раз изменившем свой лик. Вместо камеры – узкие городские улочки, дух хлорки сменился свежим ночным ветром. Гул мотора, теплый металл, «Тульский-Токарев» в руке.
Оставалось повернуться, чтобы оценить остальное. Как и ожидалось, странный швед, он же профессор, занял заднее сидение, а вот впереди.
Черный комбинезон, черный шлем, тяжелые летные очки. Вот он, путеводный фонарик! А если вспомнить, что говорит он женским голосом. Доброволец Земоловский сложил все вместе и оценил результат. Смелая девушка – и с воображением! «Слишком сильный удар!» О таком он, кажется, читал, в какой-то из переводных фантастических книг. Лучи Смерти, Лучи Ужаса, Лучи Боли. А еще – невидимка, огонек фонаря в темноте.
Новый мир оказался действительно новым, невероятным, но бывший гимназист воспринял это почти как должное. После виденных им лунных кратеров на месте сгинувшего шоссе и поваленного на корню леса, прочие чудеса лишь дополняли картину, складываясь в пеструю яркую мозаику. Разум смирился, вместо задиристого «не может быть!» – чуть усталое «почему бы и нет?»
Вот и город позади, невелик Радзынь. Интересно, чем он еще славен, кроме тюрьмы?
Дорога-грунтовка стелилась по полю, ночная тьма подступала со всех сторон. Фару девушка в лётном шлеме не включала, что доброволец Земоловский полностью одобрил. В мире много чудес, вдруг по полю бродит меткий стрелок, решивший поохотиться на ночную дичь? Мотоцикл мчал очень быстро, на пределе, и ему внезапно подумалось, что девушка видит в темноте. Почему бы и нет?
Наконец, голос мотора изменился, утратив мощь и напор. Мотоцикл притормозил, затем свернул на проселок. Впереди было что-то темное. Лес? Нет, просто небольшая роща, по фронту и сотни метров не будет.
Остановились у самой опушки.
– Ты можешь идти, парень. Пистолет оставь себе и постарайся больше не попадаться.
Голос был действительно женским – и очень молодым. Все прочее скрывали комбинезон, очки и ночная тьма. Разве что рост, луч фонарика.
Лучик!