Ностальгия
Шрифт:
– Невесело… – погрустнел Николя.
– Согласен с вами, Николя, – кивнул Андрей. – Вновь, как и в советские годы, мы оказались якобы окружены со всех сторон врагами, а страна якобы напичкана иностранными шпионами.
– А не паранойя ли это?
– Верный диагноз, – кивнул Андрей. – А официальные телевизионные госканалы не упускают ни одного дня, чтобы не заявить о страшной и злобной Америке и опасных странах Запада! Люди, только посмотрев теленовости, понимают, что жить стали хорошо!
– А что народ? – спросил Николя.
– Народ, как и в советские времена, не может заявить власти о своих претензиях, жалобах – власть не слышит народ. Диалог власти с народом, как полагаю, похож на диалог глухого с немым. Говорят, у вас, народа, есть демократия, ведь вы же ходите на выборы! Ходим, но интересно, что, если в советские времена нам давали по одному бюллетеню, который следовало бросить без раздумий в избирательную урну (что власти
Андрей остановился и тяжело вздохнул.
– Невесело… – снова повторил Николя. – Двоедушие, как я понимаю.
– Согласен, грустно, но жить-то надо! – тихо ответил Андрей. – Вот я и рассказал вам о нашей сегодняшней жизни, хотя, если честно, не хотел рассказывать…
– Не все я понял, не все нюансы новой вашей жизни, не все новые слова, но невесело… – повторил Николя.
– Да, невесело, – согласился Андрей, – но весело лишь клоунам, выступающим по нашему телевизору. Наш телевизор разрывается от безудержного хохота! Весьма интересно, что с увеличивающимся количество житейских проблем прямо пропорционально увеличивается телевизионный хохот.
– А кто смеется над вами? – не понял Николя.
– Николя, вы не поняли меня, – терпеливо объяснял Андрей, – я говорил о хохоте, но никто в телевизоре надо мной или кем-то специально не смеется. Просто есть отдельные так называемые юмористические программы, число которых с каждым днем почему-то увеличивается. И хохот тех клоунов в юмористических программах
раздается все сильнее и сильнее, явно диссонируя с настоящей реальной трудной нашей жизнью и массой житейских, социальных проблем! В довершении к этому постоянно показываются короткие фильмы, наспех снятые, называемые в народе «мыльными операми», которые сейчас смотрят одни пенсионеры. И даже в этих фильмах раздается хохот неведомых клоунов, словно давая знать аудитории, когда смеяться.– А кому нужны клоуны?
– Они нужны для создания ложного впечатления, что якобы в стране все идеально, – ответил Андрей, – что остается лишь ржать и ржать целый день! Так все у нас якобы замечательно и идеально! – Андрей помолчал минуту, потом признался: – Иногда просто тошно становится, как вспомнишь все это и задумаешься о нашей жизни…
Николя осмотрелся вокруг, потом спросил:
– И вы сейчас находитесь в этом имении?
Вопрос Николя к его немалому удивлению рассмешил Андрея. Андрей засмеялся тем радостным и громким смехом, которым смеются только уверенные в себе люди, знающие себе цену.
– Сударь, это не имение, – объяснил Андрей, прекратив смеяться, – это больница.
Николя пожал плечами, недоумевая:
– Зачем здесь жить?..
– Я здесь не живу… Меня и друзей насильно привезли сюда. Здесь психиатрическая больница.
– Как можно, сударь? – сердито воскликнул Николя. – Почему такое своеволие по отношению к здоровым, в полном рассудке людям?!
– Гм, Николя, вы забываете, где находитесь! В каком времени! Ведь у нас карательная психиатрия, – продолжал Андрей, – все коммунистические товарищи должны быть якобы похожи один на другого, как оловянные солдатики. У этих сотоварищей-совков не должно быть никакого инакомыслия. Как фюрер, вождь, генсек говорит, так и следует жить, мыслить, говорить, действовать. Товарищ-совок не думает, ведь за него думает сам генсек, вождь, который совку-сотоварищу заменил самого бога!
– Какое безобразие! – так же воскликнул Николя. – Какое полицейское государство!
– Вот именно, – поддакнул Николя Андрей.
– И какое же святотатство!
– Совершенно с вами согласен, Николя.
– Кстати, интересная получается у нас беседа о политике в сумасшедшем доме, – усмехнулся Николя.
– Еще хочу заметить, – продолжал говорить Андрей, – что совки-товарищи считают инакомыслящего ненормальным. Ведь следует же всегда действовать в соответствии с изречениями вождя, фюрера, генсека! И если власть находит инакомыслящего, который думает не как все, то его прячут в психиатрическую больницу. Если он думает не как все, значит, он ненормальный. Инакомыслящих стали называть диссидентами, пособниками Запада и Америки!
– Печально… – пробурчал Николя.
Возникла долгая пауза, во время которой Николя поднялся, оглядывая территорию.
Андрей собирался что-то сказать, но Николя неожиданно предложил к удивлению своего собеседника:
– Может, мы споем?
– Споем? А что вы хотите спеть? – с интересом спросил Андрей.
– Знаю одну песню. Старую песню, – ответил Николя, – о царе.
К удивлению Николя Андрей стал напевать, постепенно веселея и забывая все невзгоды:
– Боже, царя храни!
Славному долгие дни.
У Николя поднялись брови от удивления:
– Вы ее знаете?
– Сударь, как же мне ее не знать? Ведь вы же беседуете с графским потомком!
Николя улыбнулся, и они вместе дружно и громко запели, забыв, где находятся:
Дай на земли, дай на земли Гордых смирителю, Слабых хранителю, Всех утешителю, Все ниспошли. Боже, царя храни!Николя и Андрей не заметили, как к ним тихо подкрались двое дюжих санитаров. Санитары довольно грубо толкнули Андрея и Николя, ругаясь и требуя, чтобы они заткнулись и пошли в больницу. Николя удивленно посмотрел на санитаров, потом обратился к Андрею с вопросом:
– Это что такое? Почему эти мужланы так грубят нам?
– А за мужлана ты сейчас ответить! – гаркнул один санитар с покрасневшим отечным лицом, поднимая кулак.
Другой лысый санитар проворчал:
– Какие эти психи противные!
Андрей и Николя быстро встали со скамейки.
– Вы мне угрожаете, сударь? – вскрикнул Николя.
– Сударь? Точно, новый псих появился! – засмеялся санитар с покрасневшим отечным лицом, показывая на Николя пальцем с грязным ногтем.
Андрей стал между Николя и санитаром.
– Николя, прошу вас немедленно покинуть сей немилосердный мир! – попросил Андрей.
– Но по какому праву эти грубые люди так ведут себя? – возмущался Николя, отходя от санитаров на шаг. – Чьи это холопы?