Новая реальность

Он кое-как закончил работу лишь к самому времени вечернего звонка, после чего немедленно отправился домой спать — лишь во сне боль оставила его в покое. На следующий день была только среда, а у него уже не было сил не то что вспоминать, но даже думать. Только нежелание видеть раздраженное птичье лицо редактора заставило его остаться на месте и не попросить отгул. Взяв себя в руки и выпив три таблетки, он дописал свои стандартные три материала, на полчаса задержав завтрашний номер.

Андрей подумал было, что остроносый редактор придет делать ему выговор, но редактор так и не появился, и в шесть сорок вечера Андрей вышел из здания — последним. Только сейчас, промучив два дня, боль полностью отпустила его. На свежем воздухе стало гораздо лучше. Откуда ни возьмись возникло желание курить. Андрей отправился в магазинчик на углу. Оказалось, что ассортимент сигарет невелик. Он взял «Северные», о которых прежде никогда не слыхивал: после первой затяжки показалось, что он курит сухую траву с привкусом табака. На улице разбушевалась метель, и он не стал докуривать, а вернулся в свою комнату.

С тех пор, как у него не стало ни Интернета, ни телевизора, ритуал засыпания свелся к чтению книги и выключению света, а после Андрей лежал в безмысленном вакууме несколько десятков минут, пока такой же пустой сон не забирал его в черноту до следующего утра. На этот раз у него еще были сигареты. Он закурил. В теплом помещении это оказалось куда приятнее. Андрей невольно улыбнулся, переносясь в далекое прошлое: он сидит с полудюжиной друзей и коллег в небольшом баре прямо под редакцией после сдачи очередного материала.

Они весело обсуждают планы на отпуска и каникулы (приближался очередной Новый год, но какой — было невозможно вспомнить). Все собирались куда-то ехать или лететь: вот Пашка Самылин — он всегда брал билеты в Индию, не на Гоа, а именно на материковую часть, говорил, что не может представить зиму без запаха «настоящего карри», но все знали, что он летит туда как следует накуриться; а вот Сема — время безжалостно стерло его фамилию — водитель редакции, самый пьющий человек из всех, кого Андрей знал в то время — и в этом воспоминании он тоже напился первым и самым дешевым пойлом, но Сему никто не осуждает, ведь больше, до следующего года, с ним никто не поедет, значит, улицы города в безопасности, чьи-то руки доверительно лежат на плечах Семы, но Андрей не смог вспомнить, кто это такая; а вот и она — его Лена, в воспоминаниях она юная, беззаботная, талантливая, щебечет с какой-то секретаршей, болтая в руке тонкий бокал для маргариты…

Раздался стук, улыбка исчезла с лица Андрея. Он поднялся и сделал два шага — именно столько было нужно, чтобы пересечь комнатку и открыть дверь. В коридоре стояла хозяйка: маленькая темноволосая женщина с тонкими руками и вытянутым настороженным лицом. Она тревожно вглядывалась в комнату из совершенно темного коридора и ничего не говорила, пока Андрей не спросил:

— Простите, вы стучали?

— Вы что, курите?

— Да.

— Это запрещено. У меня тут не курят.

— Но вы же сами курите, — заметил он.

— Если хотите курить — проходите на кухню и там курите сколько вам угодно. А тут книги у меня. Нечего их прокуривать.

Она говорила удивительно бойким голосом, которого он раньше у нее не слышал, или позабыл — не так уж часто они прежде общались. Андрей отправился на кухню. Здесь тоже было тесно: не было даже места сидеть: вдоль стены умещались только стол и шкафчики, холодильник, газовая плита и гигантские мешки с картошкой и луком. Узкое окно было плотно закрыто, зашторено и дополнительно утеплено ватой и бумагой, но все равно из-за него просачивалась лютая зима. Хозяйка накинула куртку и тоже курила.

— Это что у вас, «Северные»? — спросила она. Андрей кивнул. — Дорогие. Наверное, вам в газете хорошо платят?

Он не помнил, чтобы они когда-либо обсуждали, где он работает. Но, наверное, она могла узнать от городской администрации, которая обеспечивала расселение эвакуированных.

— Что-то платят, — согласился он. — Тратить сильно не на что.

— Это вам не на что. А нам было бы на что.

— Вы давно живете в городке?

— Городок как городок, — невпопад сказала хозяйка, — нам все нравится! А кому не нравится — разъехались! И могут дальше уезжать, я так считаю! Может, если все недовольные разъедутся, то не придется жить с кем попало нам всем!

Андрей подумал, что она либо не в себе, либо глуховата. Но скорее первое, потому что теперь ее глаза горели злым нездоровым блеском. Он подумал, что у нее жар, и хотел спросить, все ли в порядке, но решил промолчать и отвернулся к стене, чтобы докурить быстрее. Чувствовал на себе раздраженный взгляд хозяйки, но не желал оборачиваться.

— Чем это вы там занимались в комнате? — спросила она.

— Ничем. Просто курил, вспоминал.

— Что вспоминали?

— Москву.

— О-о. Никогда не была, — она усмехнулась, — даже вспомнить нечего.

— Не знаете, что там сейчас? — спросил он вдруг с внезапно загоревшейся надеждой.

— Откуда мне знать? Вы же оттуда.

— Ага, — Андрей вздохнул. — Вестей нет. Связи нет. Может, и города давно нет?

— Как это нет? Поезда же как приходили, так и приходят.

Он встрепенулся. Странно, что такая простая мысль не пришла к нему раньше. Повернув голову, он увидел, что хозяйка внимательно наблюдает за его реакцией. Он так и чувствовал, что она фиксирует каждое его движение, а далеко за ее щуплой фигурой, в темноте коридора, и гораздо глубже — в старых деревянных жилах дома, переплетениях его износившихся коммуникаций и перегородок — прячется тот, кому на самом деле интересно, как он поведет себя. С большим трудом Андрей улыбнулся, потушил сигарету и пожелал ей спокойного сна.

Всю ночь он спал тревожно. Ему казалось, что хозяйка сидит под его дверью и караулит, пойдет он на платформу или нет. Однако даваться им так просто он не собирался. «Ты все выдумываешь, — говорил он себе, — ей плевать, и нет никого, кому она расскажет. Просто вздорная больная бабенка, спи!».

Андрей проснулся неотдохнувший и достал из чемодана единственную фотографию Лены, захваченную из Москвы. Если бы они сказали, что здесь не будет ни связи, ни Интернета, взял бы больше. Тут она в зимней шапочке: только лицо под огромным синим помпоном. Он разглядывал фотографию некоторое время, пытаясь определить, осталось ли прежнее чувство.

Уже стоя в дверях и готовясь выйти, он увидел стационарный телефон хозяйки. Цифры Лениного номера сами собой пронеслись в голове, и он скинул варежки, шапку и схватился за трубку. «Проклятый идиот», — ругал он себя, пока тянулись гудки. Прошла добрая минута, но Лена не отвечала. Андрей нахмурился. Наконец, в трубке что-то скрипнуло, он набрал в легкие воздух и замер, готовясь услышать ее голос, но кроме скрипа ничего не последовало. Тишина квартиры соединилась с тишиной на том конце провода и парализовала его.

Постояв в нерешительности пару минут, он набрал еще раз, скрип повторился, как и последующая тишина. Третья попытка, четвертая… Андрей почувствовал, что в леденящем безмолвии он не один — кто бы ни обрывал его вызов снова, и снова, и снова — это была осмысленная, человеческая фигура, которая знала, что это он, Андрей Городков из газеты, звонит Лене в Москву. Ужас ошпарил его, когда он представил себе, как навлекает на нее безумный, исступленный взгляд машины, управляющей городком. Он медленно попятился от телефона, пока не уперся в дверь.