Новая жизнь
Шрифт:
* * *
Инструмент просто горел в руках! В лампе под потолком сияли дорогие стеариновые свечи, тряпиц на бинты Аглая принесла из дому — чистых. И бинты, и весь инструмент, все продезинфицировали «казенкой», как тут называли хорошую водку — ее тоже принесла Аглая. Уж, что нашлось!
— Ох, Аглаюшка, чтоб я без тебя делал? — тщательно вымыв руки, Артем вошел в «операционную» — обычную горницу, разве что с огромной лампой.
Помощница уже ждала его, в белом халате и в марлевой маске. В
Приготовленная к операции Марьяна лежала на высоком «операционном столе» и испуганно моргала. Кроме сверкающих инструментов, были уже приготовлены и спирт, и йод, и шприц с гедоналом… Да, наркоз пришлось вводить внутривенно… Что молодой хирург и проделал, быстро и ловко. И столь же быстро вскрыл рану.
— Так, делаем дренаж… Аглая — тампон! Зажим… Да-да, так… Тампон! Зажим получше… Видишь, кровит же! Ага… ага… так… Все! Зашиваем! Игла, нитки! Иглу маслом смазала? Нитки воском натерла? Не забыла?
— Как можно! Вот!
— Смотри Аглая — учись… — зашивая, комментировал Артем. — Это — так называемый скорняжный шов… Все делаем быстро, вот та-ак… Края раны плотно соединяем… прокалываем… Первый прокол — посередине раны. Видишь?
— Ага…
— Меньше захватываем кожи, чтобы рана лучше срасталась. Только кожу! Не прокалываем мышцы… Не касаемся вен, артерий, нервов… мембран, сухожилий. Шов накладываем не слишком туго… но и не слишком свободно… Что б жидкость могла вытекать… Да не Живица ваша, а жидкость! Да… Расстояние между швами — ширина пальца… Все поняла, запомнила? Тебе потом перевязки делать…
— Господи!
— Ну, я рядом буду, послежу… Ну… все, пожалуй! Уфф… Перчатки с меня сними… Ага…
Подойдя к рукомойнику, Артем снял маску и тщательно вымыл руки.
— Больная спать теперь будет. Часов шесть проспит, как минимум. Гедонал — он уж такой…
* * *
Артем нынче ночевал «дома». Или, как сказала Аглая — «на квартере». Сама же помощница осталась с больной на всю ночь — ее была очередь.
— Ты, ежели что — за мной беги, не стесняйся! — уходя, напутствовал доктор. — Да! Пять рублей за инструменты — как считаешь, дорого?
— Так ведь, Иван Палыч — даром почти! В городе, мыслю куда б дороже взяли. А так… Земство за вас за квартиру столько платит.
«Ага. За квартиру платит земство. Теперь еще глянуть, наконец, что это за квартира!»
Где жила Аглая — и сам он квартировал — Артем уже знал. Видел, откуда прибегала девушка, приносила щи да кашу… Невдалеке от церкви изба. Хорошая, просторная — по фасаду аж четыре окна. Тесовая крыша и резные ставни. Не у каждого в деревне такая изба, отнюдь не у каждого.
Все так, однако, видно уже было: тут бы хорошо крышу подлатать, забор бы поправить, да и во хлеву б починить хорошенько ворота — а то ведь кое-как… Мужской руки не хватало. Понятно — война. Война… Первая Мировая… Почти всех мужиков уже загребли.
«Та-ак… — поднимаясь по ступенькам крыльца, рассуждал про себя доктор. — Первая Мировая война кончится… кончится… В восемнадцатом году, кажется… Эх, знать бы лучше
историю, а то позабыл все! Да, в восемнадцатом… Еще этот… Брестский мир! И в России — революция. Две! Февральская и Октябрьская. Временное правительство, Ленин… Х-ха! А Субботину-то недолго жировать осталось! Скоро и раскулачат уже. Будет тебе марафет! В Сибири…»— А, Иван Палыч! Наконец-то, повечерять пришли! А то все в трудах, в трудах…
В горнице доктора встретила женщина лет сорока, вполне себе симпатичная, но с морщинистым лицом и грубыми крестьянскими руками. Длинные юбка, кофточка из плотной серой ткани с красивыми деревянными пуговицами и кружевами. Две косы тщательно обвязаны на голове — прическа! Ну да, дома-то в платке чего ходить?
— Ну, Иван Палыч, проходите уже… Как раз только что коровушку подоила… Садитесь-ка за стол, да давайте молочка парного!
За широким столом, располагавшимся справа от входа, на лавках вдоль стен и на скамье уж сидели ребятишки — две смешливые девочки лет по двенадцать и мальчик возрастом чуть помладше. Все босые — в избе же — девочки в длинных цветастых платьях, с косами, мальчик же — в серо-зеленой косоворотке, подпоясанной узеньким наборным поясом, и такого же цвета штанах. Серые глаза, темные, как у Аглаи, волосы стрижены «в скобку».
— Здрасьте, Иван Палыч! — искренне обрадовались дети. — Это что же, Аглашка-то наша… скоро настоящая врачиха будет?
— Не врачиха, а докторша! — вымыв по рукомойником руки, молодой человек подмигнул ребятишкам. — Аглая ваша — молодец! Не знаю, чтоб без нее и делал.
Возившаяся у печки хозяйка при этих словах зарделась и украдкой смахнула слезу; видно было — гордилась.
— Ну, давайте кашу… Да вот, молочко, яйца… А хлеб уж какой есть.
Хлеб — каравай — и впрямь был какой-то странный, ноздреватый, серый, с горьковатой отдушкой.
— Лебеды пришлось добавить… Мука-то у Субботина в лабазе — гривенник за фунт! А до войн-то по две копейки была! Как так-то?
Еще похлебали какого-то варева — по вкусу, крапивный суп с овощами… За столом много не болтали — кушали степенно, перекрестясь на божницу в красном углу.
— Поели? — наконец, осведомилась хозяйка.
«Как же ее зовут-то? — запоздало подумал Артем. — Ах, не спросил у Аглаи… совсем забыл. Неудобно».
— Мам мы на улицу!
— Козу отвяжите — да в хлев. Да полить не забудьте.
— Подоим, матушка, ништо! А потом можно побегать?
— Набегаетесь ишо… Ох, Иван Палыч… Как муж на войну ушел — так никого сладу. С полгода назад забрали. Письмецо недавно прислал! Где-то он в Перемышле, что ли… Повезло — в обозных. Ну, так он всю жисть с лошадьми…
Убираясь на столе, женщина вдруг искоса глянула на постояльца:
— Иван Палыч… А вправду вы Аглаю хвалите?
— Да уж конечно!
— Да-а… Вы не смотрите, она хоть и не грамотная, да девка умная, шустрая…
— Грамоте бы её не худо б…
— Да хотела в школу отдать… Так тятенька все — зачем девкам грамота, да замуж никто не возьмет! Так и не отдали… Ой! Иван Палыч! Вы ведь завтра в управу? За жалованьем?
«Вот! Все уже знают, что завтра в город за зарплатой надо. Один я особо не в курсе! Был…»