Новая жизнь

— Есть «горящая Скверна», — просвещала Аглая. — Та через жар выходит…

— Понятно — лихорадка, температура, — доктор слушал внимательно и старался без нужды не перебивать.

— А еще есть — «Скверна загнившая», ну, когда приходится что-то отрезать…

— Гангрена, похоже…

— И бывает еще «тёмное пятно», страшное! — девушка вдруг смущенно моргнула. — Ну, это… Нос еще проваливается и вес нутро гниет!

— Сифилис! — тут же опознал доктор.

Поправив платок, Аглая вдруг улыбнулась, брызнула веснушками-солнышками:

— Как вы хорошо нынче слушаете, Иван Палыч!

— Что значит — хорошо?

— Ну… по-доброму… Не обзываетесь!

— А… как же я обзывался-то?

— Ну, этим… — припоминая, девушка наморщила нос. — О! Сувериями обзывали — вот!

— Может, суевериями, все-таки? — ухмыльнулся Артем.

А еще Аглая поведала, что местные целители использовали всякого рода ритуалы, травы и заговоры, чтобы «починить Живицу» или «выгнать Скверну».

Юный Иван Палыч, тот, прошлый, считал это суевериями.

«Верно, они самые» — Артем про себя усмехнулся. Хотя, если приглядеться и немного точку зрения сместить, то все эти «Живицы» и «Скверна» — суть метафора иммунной системы и микробиологи, до которых народ додумался, веками изучая человека. До города далековато, книг медицинских не выписывает никто, поэтому и живут еще в темном веке, с травницами и ведьмами.

Но ничего. И с этим разберемся. Правда это не одного месяца работа. Сейчас же… Запас бы лекарств пополнить! Ну, и инструменты бы… У Марьяны — все-таки перелом. Это не шутки, тут одними примочками не обойтись. По хорошему нужна операция.

А из инструментов — игла вот есть… нитки бы хорошо другие, свежие… Да, еще общий наркоз… Что тут у них сейчас применяют? Есть он вообще? Да, есть, есть! Ну, Артем, вспоминай историю медицины… Что такой «русский наркоз»? Гедонал, вот что! А вот, в шкафу-то… в банке… Он ли?

Подойдя вновь к шкафу, Артем распахнул его, вытащил трехлитровую банку, увы, почти пустую. Взяв на кончик пальца, попробовал на вкус белый кристаллический порошок. Скривился, выплюнул. Вкус неприятный, мерзкий. Он! Гедонал или метил-пропил-карбинол-уретан. Белый кристаллический порошок неприятного вкуса, трудно растворимый в воде, легко — в спирте, эфире, хлороформе. Хорошее снотворное, дающее устойчивый, глубокий сон. Общее обезболивающее средство, вводимое путем внутривенной инфузии.

Есть! На Марьяшу точно хватит! Теперь инструменты бы. Что-то есть, но… Зажимы, Кохера, Келли… скарификатор не худо бы, пилы… Где все это приобрести? И, на какие средства?

Видя доброе расположение доктора, Аглая, межу тем, разговорилась и болтала без умолку, перейдя от Живицы и Скверны к обычным деревенским сплетням, без которых не обходиться ни одна, уважающая себя, провинция.

— А Парфен-то Коньков — как ему — оп-па! Все из-за Верки, а Верка-то — баба гулящая, то все знают! Одначе, мужиков приваживала… И Мишка-пахарь — к ней… А там уж — Никодим Иевлев, кузнец наш. Так-то он хороший, хоть и нелюдим и хмуриться вечно… А уж как лишнего выпьет — ухх! Вот и тогда напился «казенки», да Мишке-пахарю глаз-то и подбил! Ишо два зуба выбил. Мишка к становому жалиться побег… Едва ли не засудили Никодима! Хорошо, обчество затупилось — как же в деревне без кузнеца? Его и посейчас на войну не взяли — потому как кузнец! А кузнец он — хорош… Еще шорников не берут и тех, кто на железке, с паровозами… Так вот, кузнец-то потом…

— Постой! — подскочив, Артем едва не опрокинул чернильницу. — Ты сказала — кузнец? Хороший?

— Да умелый! Говорю ж — в руках все горит. Как-то даже какому-то городскому повозку безлошадную починил… как ее… Авто-мобиль!

— Автомобиль, говоришь…

— Да хоть блоху подкует, как в той песне! Только, говорю ж, нелюдимый он. Жена померла, живет с сыном болезным…

— С болезным? А где, говоришь, живет?

— Да у ручья, недалече… Я покажу!

Девушка сорвалась было, да доктор пристукнул ладонью по столу:

— Сидеть! Сам найду. А ты здесь останься, с больной. Я после приду — тут, в больничке, и заночую.

— Да я б, Иван Палыч и сама б…

— Нет! — не давая ей возразить, перебил Артем. — Ты — домой, спать. Все же — девушка. А завтра у нас работы невпроворот, забыла? Очередь организовывать, прием вести. Может, если все по добру будет, так и операцию проведем…

* * *

Дом сельского кузнеца Никодима Иевлева Артем отыскал быстро — село есть село, не город. Добротный, рубленый в обло, пятистенок с высоким крыльцом и крытой серебристой дранкою крышей, располагался на самой околице, вблизи неширокой речки. Там же, у речки, виднелось небольшое дощатое строение — похоже, что кузница. Тесовый забор, ворота, чуть левей — небольшая калиточка.

Вечерело. Все так же накрапывал дождь. Вот ведь, послал черт погоду! В такую-то непогодь хороший хозяин собаку на улицу не…

Из-за забора донесся истошный собачий лай. Звякнула цепь.

Подойдя ближе, молодой человек постучал в ворота:

— Хозяева-а! Дома кто есть?

Скрипнула дверь. Во дворе послышался чей-то грубый голос, урезонивавший пса:

— Цыть, Трезор! Цыть! Цыть, кому сказано? Кого еще там черти принесли?

— Черти принесли вашего доктора! — хмыкнув, отозвался Артем. — Мне б кузнеца, Никодима…

— Кому Никодим, а кому — Никодим Ерофеевич!

Калитка открылась.

Здоровенный — косая сажень в плечах — мужичага в серой, распахнутой на груди косоворотке, хмуро взглянул на гостя. Борода, кустистые брови, широкий, с прожилками, нос. Лет сорока или чуть моложе. Тонкие губы кривятся, взгляд настороженный, цепкий. Но, в общем, лицо вполне обычное, симпатичное даже. Да-а — обычное крестьянское лицо…

— Я вот к вам по какому делу…

— А, господин доктор! — неласково хмыкнул кузнец. — Ну, проходите, раз уж пришли. Собачку не бойтесь — не тронет… Цыть, Трезор! Цыть!

Широкие ступеньки крыльца. Просторные сени. Порог.

— Ну, что у вас за дело? — войдя в горницу, Никодим обернулся на гостя, но сесть не предложил, да и вообще, впечатления гостеприимного хозяина не производил напрочь.

— Тятенька, кто там? — прозвучал в глубине избы чей-то звонкий голос.

«Наверное, сын», — подумал Артем.

— Так… зашли…

Махнув рукой, кузнец снова взглянул на гостя:

— Ну?

— Мне бы кое-что нужно у вас заказать…

— Посейчас… — хозяин, наконец, махнул рукой на лавку. — Сына проведаю.

Прямо так, в сапогах, и прошел… скрылся за занавеской.

В ожидании, молодой человек осмотрелся.

Горница, как горница. Божница в красном углу, стол, лавка, скамейка. Резной буфет — одна-ако! Рядом с буфетом — такая же резная этажерка с книгам. Книги! У кузнеца! Он что же, грамотный, что ли? Или тут, так сказать, чисто «профессиональная» литература? Какой-нибудь там сопромат…