Новик
Шрифт:
– Тогда пробуй. Вечером посмотрим – сколько их получилось сделать. Сразу и решим все… - сказал он. Пожелал Илье удачи да отправился дальше. Ему требовалось также проведать Марфу, которая осваивала весьма непростое дело учета. Для ее в целом гуманитарной головы – адский ад.
Подошел.
Взял несколько листов бересты. Пробежался по ним глазами.
– Ты нас под монастырь подвести хочешь? – тихо прошипел он.
– А что не так?
– Ты зачем так числа пишешь?
– Ох… - только и выдавила она, осознав свой косяк. Она ведь вместо местного обычая записи применяла
– Перепиши нормально.
– А с этими листами что делать?
– Соскреби. Если не удастся, то сожги после переписывания.
– Поняла, - понуро повесив голову произнесла она.
Парен же, покачав головой и поцеловав ее напоследок, направился к Евдокии, которая сидя у котелка внимательно за ними наблюдала.
– Как у тебя дела, мам? – максимально добродушно спросил он.
– Помощи дочери не хватает, - с легкой издевкой ответила она. – Вон – баклуши бьет. Бездельница.
– Она занимается делом.
– Да какое это дело? Кому какая польза от ее возни с этими закорючками?
– Ты сама в этом виновата.
– Я?!
– Недосмотрела за дочерью. Вот кто и сглазил или еще какую пакость навел. Да и потом. Неужели тебе было непонятно, что она не притворяется? Что действительно не понимает и не умеет? Отчего не учила добре?
– Не верила, - серьезно произнесла Евдокия. – Да и какая это волшба, если от нее грамоте обучаются?
– Чего не ведаю, того не ведаю.
– Да? А мне тут сказывали – с волколаком ты совладал зимой.
– Устинка с Егоркой языком мелят, что метлой метут?
– Потрепаться они здоровы, - согласилась Евдокия, усмехнувшись. – Сказали, еще что ты тому волколаку предложил мир и братание. Да он не согласился.
– Брешут. И про волколака, и про братание.
– Мы с тобой одной крови, ты и я. – произнесла Евдокия. – Не твои ли слова?
– Слушай. Не нужно повторять всякие глупости за этими бестолочами. Они от страха тряслись в землянке, так что мне не ведомо, что им почудилось. А про волколака я уже тогда им сказал – сие глупость.
– Не поэтому ли ты крепостишку ставишь? Не нового ли их прихода боишься?
– Есть существа по-страшнее волколаков.
– Кто же?
– Татары. Разбойники. Да даже свои собственные поместные дворяне, что с ума попятили от жадности.
Евдокия зло зыркнула, но промолчала.
– Не расскажешь, что ему воевода посулил?
– Нет.
– Петр мертв. Воевода уехал. Какой смысл молчать? Я хочу знать, к чему готовится. Ты ведь понимаешь, Петра твоего подставили под удар. Кто-то воеводу настроил против него. Он ведь в сотники метил. Не так ли? Понимаешь, что произошло?
Евдокия отвернулась. Молча.
Андрей с минуту подождал. Пока не догадался присесть рядом и не обнять ее. И теща зарыдала. Тихо. Просто чуть подрагивая. Но в три ручья.
– Его сгубили. Свои же. – вкрадчиво произнес Андрей.
И Евдокия не выдержала, начав подвывать, схватилась обоими руками за лицо.
– Что они ему сказали?
– Если бы я знала, - давясь слезами ответила она. – Он ничего мне говорил.
– Совсем ничего?
–
Да. Он был словно одержим. Глаза горели. А сам словно не свой.– Ясно, - примирительно добавил Андрей. – Я по осени в Тулу собираюсь. Если хочешь – поедем вместе. Зазимуешь у брата.
– И дочь оставить?
– Так вы с ней как кошка с собакой. Зачем тебе такая боль?
– Какой бы ни была, а все – моя дочь.
– Тогда тебе с ней помириться нужно.
– Нужно… - кивнула она. – А ты про волколака верно говоришь? Или меня успокаиваешь?
– Дались они тебе!
– Чую беду я. Мне надысь мать снилась. Манила. Сказывала, что соскучилась.
– Вздор это. – уверенно произнес Андрей. – Священники говорят, что верить снам не стоит. Ежели на утро благодати нет, то это не от Бога. Это Лукавый развлекается и душу бередит.
– Может и так. А все одно – чую беду. Не хочу ее одну оставлять.
Андрей кивнул.
Он не понимал – играла Евдокия или нет. А если играла, то в чем и зачем? Но ее эмоциональное напряжение чувствовалось. Но главное, он осознал, что снова чушь сморозил.
Ситуация достаточно сложная была.
Выйдя замуж за Петра Глаза Евдокия перешла в его семью и род. Ее старые родичи остались родичами, но род она сменила.
Муж умер. И его вдова «прицепом» отъехала в род Андрея, который взял в жены ее дочь. Строго говоря это было не обязательно. Просто ее братик, ставший старшим в роду, без всякого стеснения посадил сестренку на шею этому выскочке в качестве мелкой мести. Да и ему подспорье – все лучше, чем содержать еще одного человека. Считай балласт. Хотя Евдокия могла остаться и в его роду. Ничего такого в этом не было.
Так вот.
Отказ Евдокии зимовать у брата можно было растолковать по-разному. Можно, как позор для женщины, которую по факту выгоняют. При определенном желании это и как вызов через оскорбление расценят. А можно и как позор Андрея, набравший людей и не потянувший их по финансам. Как ни крути – ничего хорошего.
Понятно, если бы у Прохорова сына все было «тепло и сухо», а Евдокия приехала бы к брату с богатыми подарками, да не в первую же зиму, а через парочку, то да. Никаких бы вопросов. Сейчас же такая поездка выглядела очень подозрительно и неприятно…
– Ты твердо решила оставаться?
– Да.
– Тогда попробуй ее наставить на путь истинный. Видишь же – безрукая стала после того чародейства злодейского. Только осторожно, прошу тебя, осторожно. Ты думаешь ей приятно в пятнадцать лет чувствовать себя бестолковой коровой? Просто показывай. Как ребенку малому. Терпеливо. И не кричи на нее.
– Она и сама не хочет.
– Хочет. Поверь, хочет. Она безумно стыдится того, что простых вещей не умеет. Но это чародейство ей как корова языком слизнула все, чему ты ее ранее учила. Вообще все. Считай, что перед тобой не взрослая женщина, а девочка неразумная. Только с гонором и обидой. Ты ведь ее год била. Такое не прощается просто так.
– Ох-ох-ох… - покачала головой Евдокий. – Верно за грехи мои наказание.
– И помни – будь осторожна. Она была уже на грани, чтобы вас все убить. Ты едва своим упрямством не сгубила многих родичей.