Новик

– А этому что не сиделось?

– Бедно же город служит. Он посчитал, что невместно новику сразу засчитывать и послужильцев. Это ведь оклад денежный нужно ему добрый положить. Получше многих.

– А волнение отчего среди посадских и служилых в Туле вышло?

– Отец Андрейки, Прохор взял в долг у Петра Глаза мерина с меринцем да панцирь со шлемом. Когда же тот погиб, то сыну не оставил их наследством, так как ранее потерял от татар. Андрейке тогда еще пятнадцати лет не было, поэтому долг должен был отдавать Петру глава рода – Степан Седой из Коломны. Но Петр рассудил иначе и попытался взыскать деньги с Андрейки незадолго до верстания.

– Зачем сие?

– Сказывают, чтобы тот не смог его пройти. И пошел как все в послужильцы на два-три года. Вроде как урок.

– Но на самом деле оказалось, что это не так, - заметил второй докладчик. – Воевода Григорий Иванович подговорил Петра потребовать долг. И когда тот сие сделал, то воевода признал и погасил долг из пожертвований, сделанных ранее от имени Андрейки на нужды города.

– Себе же взял долю, - заметил третий.

– А волнение с чего?

– Петр не успокоился. Он тем же вечером попытался с Андрейку взыскать ростовые деньги и самолично наложенную виру в двадцать пять рублей. За то, что Андрейка, дескать, имя его славное поносил.

– САМОЛИЧНО?! – рявкнул царь, чуть привставая. Покушения на такие вещи он очень не любил.

– Судить некого, Государь, - спешно заметил третий докладчик. – Андрейка вышел против него с сабелькой и зарубил насмерть. Петр ведь провозгласил Божий суд самовольно.

– Не Петр, а его человек по его приказу, - поправил второй докладчик.

– Верно. Вот воевода и посадил Андрея в холодную. Самовольный Божий суд ведь не суд. И выходит, что сие убийство государева человека. Поэтому ему требовалось время чтобы во всем разобраться. Народ же вышел за него просить.

– Отпустил?

– Отпустил. Куда ему деваться? – вяло улыбнулся второй докладчик.

– Много наварил?

– Воевода то? За то, что Петра сгубил, сказывают, что он сто рублей получил. Тот ведь в сотники метил. Еще десять рублей получил он как долю в возврате долга. Семнадцать рублей на взыскании штрафов с вдовы Петра заработал. Ну и при покупке зерна для нужд разоренного города ранее еще около двухсот рублей. Частью твои, Государь, деньги. Частью пожертвованные церковью от имени Андрея.

– Как это? – в первый раз царь это уточнение не заметил, а теперь оно его царапнуло.

– Они небольшую часть от стоимости краски передавали на нужды города в распоряжение воеводы.

– А откуда вы узнали о наваре?

– Так окладчика спросили. Он про всех все знает. Со всеми купцами дружит. Напоили, показали бумаги, тобой Государь подписанную. Вот он все и вывалил.

– Окладчик – это хорошо. – скривился царь от с трудом скрываемого раздражения.

– Обидел воевода окладчика. Иначе бы промолчал.

– Чем обидел?

– Воевода разорил вдову Петра совершенно и оставил его единственную дочь без приданного. Еще и роду остаток долга пришлось выплачивать. – начал первый окладчик.

– Чтобы не допустить кровной вражды, - продолжил второй окладчик, - он поженил Андрея на дочери Петра – Марфе-бесприданнице. Андрею же он пообещал в качестве приданного нарезать поместье Петра, в котором жило три дюжины крестьян.

– Но обманул.

– И это поместье никому не выделили. А крестьян себе разобрали сотники.

– А окладчика чем обидел?

– Ему он тоже крестьян обещал с этого поместья, но…

– Какой Гришка молодец, - процедил царь. – Прямо слушаю и не нарадуюсь.

Все помолчали. А что тут добавить?

– А что Андрейка? Где он сейчас?

– В поместье своем. Он туда отбыл. Нанял каких-то людей и отбыл.

– Каких-то?

– Кузнеца, разорившегося после нашествия. С женой и двумя детьми. Плотника безного. Нищего с паперти. Двух бобылей да трех вдов крестьянских с детьми малыми, что после нашествия маялись, нужду терпя. Рты же лишние. Еще жену, тещу и двух своих холопов, которых прежде прилюдно объявил свободными. Но они все одно за ним пошли.

– Интересно… - задумчиво произнес царь. – А что он там делать собрался?

– Мы не смогли узнать. Сказывают, что по осени он с купцом тульским Агафоном о каком-то торге сговорился. Но зерна вряд ли привезет. Там ведь ничего не посажено у него. Да и не кому сажать.

– Очень интересно. – еще тише и каким-то холодным, могильным голосом произнес царь, барабаня пальцами по столику.

– Еще про Андрейку всякие сказки сказывают.

– Он ведь зимовал в отцовском поместье. Там и волчья стая приходила, и медведь шатун, и разбойники. Всех побил и разогнал. Болтают даже, будто бы и не волки то были, а волколаки, которых на него колдун натравил.

– Там еще и колдун есть? – удивился царь.

– Болтают. Но люди любят болтать. Точно же мы не смогли выяснить.

– А что Макарию от Андрейки надобно? Чего в покое не оставит? Вытряс же с мальца уже все до нитки.

– Точно этого выяснить не удалось, - неуверенно произнес третий докладчик. – Но наш человек шепнул, что у них поговаривают, будто бы было бы неплохо, если бы он постриг принял.

– Вот значит, как… - совсем похолодел голос царя, начав отдавать лязгом металла. – Ступайте.

Все трое поклонились и, попятившись, убрались с глаз долой.

Иван Васильевич же уставился в окно, рассматривая облака. И задумался над тем, на кой бес Макарию сдался этот паренек. Да, удумал лампу и печь. Это – интересно. Но он ли? Краску же он из отцовского наследства взял. Может и лампу тоже? С печью не сходится. Но ее устройство тоже он мог откуда-то вызнать. А что если нет? А что если он действительно все сам удумал? Но тогда с краской не сходится…

– Чертовщина какая… - пробурчал царь и скосился на книгу, которую до того читал.

А воевода, конечно, шалун. Вроде и руки погрел, а в его, государя, казну особо и не залез. Так. Маленько. На полшишечки. Иные так залазят, что только пятки торчат. И парня не совсем заклевал. Взял ровно столько, чтобы он сумел верстание пройти...

Послышались тихие шаги и на плечи переполненного волнительными размышлениями Иоанна Васильевича легли достаточно изящные женские руки. Начавшие легко и нежно их массировать…

Царица Анастасия не вмешивалась открыто в дела супруга. Но из-за ее способности гасить природные вспышки гнева приводили к тому, что она частенько была где-то поблизости. И нередко присутствовала при важных переговорах, да и вообще – она удерживала внимание супруга, не оставляя его слишком долго наедине с проблемами. Из-за чего выступала в роли кого-то вроде «серого кардинала» и «ночной кукушки» в одном флаконе. И открыто она, конечно, не вмешивалась в дела мужа, но вот «за кулисами» действовала очень активно. Из-за чего советники из числа так называемой Избранной Рады в изрядной степени нервничали по этому поводу. Ведь ее аргументация подкреплялась сексом и тактильной нежностью. А их ограничивалась только словами. Что ставило их в слишком уж неравные положения. Ситуация усугублялась еще и тем, что Иван Васильевич свою супругу любил без всяких оговорок. И брак этот был по любви, а не из политической необходимости. Что аукалось царю всю его последующую жизнь и непрерывно выходило боком то тут, то там…