Новобранец

Он поискал глазами и обнаружил еще пару таких же, как он, мизантропов: то были Махонне и Эахельван. Денис прихватил кувшин с вином и перебрался поближе к ним.

Не будь он пьяноват, он, конечно, никогда бы не решился на подобную отчаянно-смелую выходку: навязывать старикам-ученым свое общество. Но увы! Объективный наблюдатель вынужден был бы признать: Денис изрядно выпил и отнюдь не собирался останавливаться на достигнутом.

Ученые коллеги, как это ни удивительно, приветствовали его радостными восклицаниями.

— Наш юный друг! — произнесла Махонне. — Садитесь, дорогой Денис, садитесь. Сегодня чудесный день, не так ли?

— Да, — прибавил Эахельван скрипучим голосом, — вполне чудесный, гхм, для содержательной беседы.

Трясущейся рукой он поднял кувшин, как будто салютуя кому-то невидимому. Три бокала соединились, вино в них плеснуло.

Вечеринка, подумалось Денису, приобрела отчасти гусарский оттенок.

— Мой ученик, — с любовью заметила Махонне, глядя, как Денис опрокидывает бокал и густо краснеет, проглатывая крепкий напиток.

— Что ж, выучка заметна, — одобрил Эахельван. — А что вы подмешали в вино, дорогая?

— Я? — удивилась Махонне.

— Думаете, я не замечу, что вино в нашем кувшине крепче, чем в остальных? — Эахельван сощурился. — По-вашему, кабинетного ученого легко одурачить?

— В принципе, именно так я и считала, — призналась Махонне. — Что ж, вы доказали, по крайней мере, что недурно разбираетесь в выпивке. Да, я туда немного добавила… Моя собственная разработка. Опробовано на рабочих, которые помогали мне в полевых работах.

— Понятно, — кивнул Эахельван.

Денис поставил бокал, мрачно уставился на Адальгера.

Махонне мягко коснулась его руки.

— У меня сложилось такое впечатление, что вас, мой юный ученик, совершенно не радует вся эта музыка.

Денис перевел взгляд на нее. Пожилая дама лучилась доброжелательностью, легкое лукавство дремало в уголках ее рта.

— А вас радует? — грубовато осведомился Денис.

— Арфа звучит весьма гармонично, равно и лютня, — сказала Махонне, очевидно, нарочно стараясь, чтобы ее ответ прозвучал как можно более неопределенно. Она рассчитывала вызвать Дениса на откровенность, а для этого следовало его немного подразнить. Этот метод всегда срабатывал.

Денис поддался сразу, не пришлось даже усугублять.

— Гармонично? Да это сплошные… эти, как их… дисбалансы.

— Диссонансы? — предположил Эахельван. Он сунул в рот забытый слугами на столе пучок зеленого лука и принялся рассеянно жевать.

— Оно жутко звучит, — заключил Денис.

— Жутко? — Махонне подняла брови. — Изысканно. И женщинам нравится.

— Я не женщина, — заметил Денис с горечью.

— Но та эльфийская дама просто не отходит от него, — добавила Махонне.

— Ну, это ее дело, — пробурчал Денис, — в конце концов, она взрослая.

— Простите, коллега, не могли бы вы уточнить, — вмешался Эахельван, — что вы имеете в виду.

— Я имею в виду то, что эльфийка эта наверняка уже прожила столько, сколько нам с вами не прожить, как бы мы ни пыжились и ни берегли здоровье. Она должна соображать, что делает. А если не соображает — туда ей и дорога, — высказался Денис.

— Наш дорогой друг влюблен, — вполголоса пояснила Махонне. — Если бы вы, любезный коллега, не были столь поглощены вашими умозрительными теориями, вы бы знали, что юношеская любовь есть довольно мучительное и, несомненно, всепоглощающее чувство.

— В моих умозрительных, как вы их называете, теориях, — возразил Эахельван, — немалое место отводится любви.

— Теория! — фыркнула Махонне. — Теория! Вот ключевое слово — и ключевая ошибка. В любви важны не теория, а практика.

— Вам волю дай, вы везде будете насаждать практику, — зашипел Эахельван.

— А вам волю дай — вы все замените теорией, — возразила Махонне.

— И тогда люди перестанут размножаться, — с глупым видом заключил Денис, после чего оба ученых замолчали и воззрились на него как на некое чудо природы.

После молчания Махонне сказала:

— Насколько я поняла, вы, милый юноша, сильно огорчены тем, что та эльфийская дева предпочла вам господина Адальгера.

— Ну… да, — признал Денис.

— Возможно, вам следует признать поражение и пожелать ей счастья? — добавил Эахельван. — Ревность — самое непродуктивное из возможных чувств.

— Я не могу пожелать ей счастья, — возразил Денис, — потому что не будет ей никакого счастья с этим типом.

— Почем вам-то знать? — удивился старичок.

— Я сделал кое-какие выводы… — начал было Денис.

Эахельван накрыл его руку своей морщинистой мягкой лапкой.

— Внимание! — провозгласил он. — Внимание! Сейчас наш милый, невинный арбитр провозгласит истину, и эта истина станет решением нашего давнего спора. Итак, любезный… э…

— Денис, — подсказала Махонне.

— А? Гхм! Дорогуша, вы меня перебили, и я утратил мысль.

— Денис, — громче произнесла Махонне. — Вы запнулись, потому что забыли имя нашего арбитра.

— А, да. Гхм! Ничего я не забыл. Денис нам скажет, на основании чего он сделал вывод касательно грядущего семейного несчастья эльфийской девы. Иными словами… гхм!.. выражаясь научно: теоретические ли раздумья привели его к столь неутешительным мыслям или же практические наблюдения?

— Ну, — сказал Денис, — я это видел во сне.

Ученые переглянулись, недоумевая, а затем дружно уставились на Дениса с таким видом, словно он чудовищно обманул их самые сокровенные ожидания.

Между тем музыка Адальгера продолжала звучать, властная, необоримая, и сам менестрель становился все более заметной фигурой на празднике. Даже Денис не мог отрицать того прискорбного для себя обстоятельства, что Адальгер обладал неотразимой красотой: точеные черты, завораживающий взор глубоких темных глаз, артистические руки с длинными сильными пальцами. Если у менестреля и были кривые ноги (на что Денис втайне надеялся), то этого все равно не было видно, поскольку его до пят окутывал синий плащ. Арилье оказался одним из последних, кто поддался очарованию музыки. После четверти часа полнейшего равнодушия к танцевальным забавам и игре в намеки, загадки, взгляды и полуулыбки, которым предавались все вокруг, эльф наконец узрел ту, ради которой стоило покинуть добрую выпивку.