Новогодние неприятности, или Семья напрокат
Шрифт:
Рваных. Судорожных. Пропитанных одновременно страстью и чем-то щемящим.
— Демьян…
Получив немного свободы, укоризненно шелестит Юля и очаровательно пунцовеет, вызывая приступ внезапной нежности. Мне хочется провести подушечкой пальцев по ее ключице, сказать, что она невероятная, честная, открытая, признаться, что мое наступление было спонтанным и незапланированным.
Но я не успеваю. Всю магию портит излишне деятельный Ленчик, которого мне хочется тут же придушить.
— Вау! Офигенные кадры получились! Смотри!
Глава 19.3
—
Зло шикаю на Парфенова, выражая максимум негодования, но момент уже упущен. Юля отталкивается от моих плеч и закрывается, выстраивая перегородку из рук. Улыбается широко, но вместе с тем так холодно, что внутри все промерзает до самых костей.
— Юля…
— Не надо, Демьян. Я все понимаю. С кем еще надо сфотографироваться? С родителями? Инной? Лебедевым? — выцеживает вроде бы равнодушно, только вот не подозревает, что неистовый огонь, освещающий ее льдистые глаза, разом ломает всю легенду о безразличии.
— Ни с кем. Домой поедем!
Хватаю опешившую Сладкову за запястье, как какой-то неандерталец, машу матери, чтоб вела за нами Алиску, и упрямо игнорирую Ленькины возмущения на тему нетронутого торта и полезных знакомств, которые мы не успели завязать.
— Подождите меня в лифте, пожалуйста.
Прошу Юлю, мазнув пальцами по ее мягкой коже, после чего всем корпусом разворачиваюсь к Леньке. Делаю глубокий вдох, шумно выпускаю воздух из легких и никак не могу совладать с хаосом, поселившимся в башке.
— Так вот. На все твои вопросы, Парфенов. Во-первых, мне до фонаря, какая там начинка в этом кулинарном шедевре и как долго его готовил шеф. Разрежьте торт и раздайте его гостям, все будут довольны. Во-вторых, мне до лампочки, что подумают Сенин и Остапенко о нашем уходе. Это моя, МОЯ помолвка, и я могу свалить с нее когда угодно. Могу на нее даже не явиться. Ясно? Отлично. В общем, сейчас мы с семьей едем домой, а ты восполняешь пробелы и завтра даешь издательствам нужный материал. Иначе, зачем мне агент, который не может разрулить подобные пустяки?!
Пру на Леньку не как танк-одиночка, а как целая танковая дивизия. Сомну его гусеницами, если попытается что-то возразить, и поправлю дулом физиономию.
Но он не пытается. Знает, что со мной в таком состоянии лучше не спорить. Поэтому отскакивает на безопасное расстояние и гаденько ухмыляется, застав врасплох.
— Ты, что, втюрился?
— Да! Нет! Отвянь!
Выпаливаю на эмоциях эту противоречивую тираду и разом теряю весь боевой запал. Анализирую собственные ощущения, исподволь наблюдаю за непривычно серьезной Сладковой, когда мы втроем садимся в машину, и всю дорогу варюсь в назойливых беспокойных мыслях.
Я, действительно, влюбился в Юльку? В девушку с очаровательной ямочкой на левой щеке и тонкой кожей, через которую просвечиваются острые ключицы? В ту, кому я вытирал слезы на школьном выпускном и с кем я протанцевал больше десятка танцев, хотя терпеть не могу танцевать? В ту, которая заплетает моей дочери косы по утрам и выбирает для нее медицинский браслет, чтобы следующая няня не забыла об аллергии?
Не знаю.
Перебрав не один десяток аргументов, боюсь признаться себе в очевидном и поспешно выныриваю из раздумий, потому что Алиска просит
почитать ей сказку, а сегодня как раз моя очередь.— Жил-был один старик. И было у него три дочери…, — включив ночник, я вместе с малышкой погружаюсь в волшебный мир, где девушка Марьюшка спасает возлюбленного Ясного сокола от злых чар.
Немного ностальгирую по тем временам, когда мама доставала из ящика виниловую пластинку в картонном конверте, настраивала патефон и вместе со мной вслушивалась в низкий грудной голос, разливавшийся по комнате. Часто она брала с собой вышивку или вязание, гладила меня по макушке и обещала назавтра испечь вишневый пирог.
А еще она всегда дожидалась отца с работы, как бы поздно он ни возвращался, и учила меня, что нельзя ложиться спать в ссоре.
— Сладких снов, доченька.
Улыбнувшись теплым воспоминаниям, я неслышно захлопываю книгу и аккуратно соскальзываю с кровати, когда Алисины веки слипаются, и она начинает тихонько сопеть. Гашу небольшой изящный светильник, рассеивающий бледно-желтый свет, и на цыпочках покидаю комнату.
Стою посередине коридора целую вечность и полирую ковер пятками, как полный дурак. Знаю, что буду долго ворочаться и не смогу отключиться, пока не поговорю с Юлей, поэтому решительно направляюсь в ее спальню. Пробегаюсь костяшками пальцев по дереву и не сразу открываю дверь, получая сквозь преграду нейтральное «да».
— Можно?
— Да. Заходи, Демьян.
Дергаю на себя металлическую ручку. Шагаю. Приклеиваюсь к порогу. Сердце пропускает удар. А тщательно подобранные слова застревают в глотке. Идиот. Как есть — идиот.
Глава 20.1
Юля
— Пап, почитаешь про Финиста?
Успевшая переодеться в ночную рубашку Алиска ловит Демьяна в коридоре, а я трусливо юркаю в ванную и запираюсь изнутри. Прислоняюсь лбом к зеркалу, дышу глубоко и пытаюсь совладать с захлестывающими меня эмоциями.
Эйфория вперемешку с разочарованием. Жажда большего и панический жуткий страх. Нега, томление, слабость.
Поцелуй, случившийся в ресторане, до сих пор горчит на моих губах и кипятит кровь. От него у меня выросли крылья и так же стремительно оборвались, когда пришлось падать с небывалой высоты обратно на землю.
— Ларин придерживался заготовленного сценария? Или с помощью меня хотел насолить бывшей?
Наличие влюбленности у популярного депутата к хозяйке небольшого кафе не рассматриваю — слишком страшно поверить в призрачное чувство и ошибиться. Поэтому так и эдак кручу пришедшие на ум вопросы и не нахожу ответа.
Медленно смываю макияж, превращаясь из светской дивы в девчонку из соседнего подъезда, принимаю контрастный душ и натягиваю на тело пижаму с изображением единорога. Хочется хоть на пять минут обратно в детство, без взрослых проблем и шахматных партий с «Жертвой Ласкера» или «Цугцвангом». Я в них не слишком сильна.
Прочесав волосы пальцами, я позволяю им свободно рассыпаться по плечам и в полной тишине проскальзываю в спальню. Задергиваю шторы, памятуя, что назавтра мы решили устроить себе выходной, и падаю на кровать, кутаясь в одеяло до самого подбородка.