Новогодний подарок

Лео и Ноа согласились. Даже фейерверк устроили под водой. Но не спрашивайте, каким образом. Рыбы подплывали поближе, чтобы полюбоваться молодыми. Они кружили возле жениха и невесты, сопровождая свадебное шествие. А потом небольшой «летающий аквариум» переправил молодоженов на Землю. Выйдя из него, Лео снял наконец кислородную маску. Но теперь Ноа пришлось надеть свою маску, чтобы жить на Земле.

Не будем описывать, как удивлялись им люди, не скажем ничего о заголовках газет, интервью по телевидению, о встречах с учеными и членами правительства. Все это нетрудно себе представить.

Лео и Ноа поселились в небольшой вилле на окраине Рима. В саду устроили просторный бассейн, где Ноа могла проводить несколько часов без маски. И в самом доме, в одной из гостиных, тоже был бассейн, и Ноа, чтобы доставить удовольствие гостям, входила в него, сняв маску. Она показывала, что сирениане могут дышать под водой, как рыбы.

Тем временем между Землей и Сиренидой установились постоянные связи. С планеты на планету прилетали туристы, ученые, гости.

За несколько дней до годовщины свадьбы Ноа захотела слетать на родину. Всего на несколько дней — повидать сестер. Лео обрадовался. «А я за это время смогу спокойно подготовить свой сюрприз, и она ничего не заметит», — подумал он.

Когда Ноа должна была вернуться на Землю, Лео не поспешил ей навстречу в звездопорт, а остался дома. Точнее — в бассейне. И — без маски, без кислородных баллонов! Это и был его сюрприз. Тайком от Ноа он с группой ученых работал над специальным клапаном, который позволял землянам находиться под водой без маски — сколько угодно долго. И Лео захотел первым вшить себе в плечо этот клапан.

Ноа влетела в дом веселая и стремительная, словно порыв ветра. Увидела Лео в бассейне и рассмеялась. И Лео тоже рассмеялся… Потому что Ноа стояла посреди комнаты — на воздухе — без всякой маски. Она могла дышать воздухом, как земляне. Для этого она и летала на Сирениду, где ученые тоже придумали клапан, позволяющий сиренидам дышать над водой!

Лео вышел из бассейна и крепко обнял Ноа. Оба были счастливы, что позаботились об одном и том же, что сделали друг другу одинаковые подарки.

— Я теперь, как ты, а ты, как я…

А вместе они стали чем-то таким, чего прежде никогда не было. Такое всегда бывало и всегда будет случаться.

Игра в четыре угла

Представьте себе прямоугольный садовый участок — тридцать метров в длину и двадцать в ширину. На той стороне этого сада, что проходит возле домика, растут слева направо — сосна, магнолия и липа. А на противоположной стороне, где металлическая сетка отделяет владения учительницы Сантони (вдовы, пенсионерки) от соседского участка, стоят по углам только два дерева — два кедра: обыкновенный и ливанский. И никаких других деревьев между ними нет. Как нет ничего и на середине сада. Эту спокойную, симметричную картину учительница Сантони созерцает вот уже пятнадцать лет, изо дня в день наблюдая, как растут эти деревья — как опадают и вновь появляются листья липы, распускаются и увядают цветы магнолии, тянется в вышину ливанский кедр и вырастают два новых ствола у кедра обыкновенного (ох и трудно же собирать кедровые шишки, а затем вылущивать из них орешки, которые так нужны, когда делаешь торт).

По другую сторону домика находится еще один участок, поменьше, с аккуратными клумбами и грядками, имеющими свою особую геометрию помидоров, салата и кабачков. Раньше учительница Сантони не раз, бывало, подшучивала над ребятами, которых приглашала к себе на обед. Она подавала им на первое отварные кабачки — то самое блюдо, которое дети ненавидят всей своей чистой душой, и только потом угощала их жареным картофелем, мороженым, клубникой со сливками и в довершение всего ставила перед ними торт, густо посыпанный толчеными кедровыми орешками.

Там и тут — и на большом участке и на маленьком — растет также множество кустов черной смородины, ежевики, барбариса и граната, которые привносят в строгую симметрию обоих садовых участков живописность и причудливость. Учительница Сантони всегда отличалась любовью к порядку и никогда не страдала чрезмерным воображением.

Но однажды утром столь любимый ею порядок был самым неожиданным образом в корне нарушен. Выглянув, как всегда, из окна, чтобы бросить приветливый взгляд на свое маленькое садовое царство, учительница Сантони не верит своим глазам, как принято говорить в таких случаях. Магнолия, на которую она посмотрела с особым вниманием, потому что накануне среди ее твердых зеленых листьев вспыхнул первый белоснежный бутон, эта самая магнолия стоит не на своем обычном месте — посередине проходящей возле домика границы сада, а в самом центре его, там, где пересекаются две воображаемые, но с точки зрения геометрии вполне реальные линии, соединяющие по диагонали два угла, то есть практически в десяти метрах от того самого места, где учительница и учитель Сантони когда-то вместе посадили ее, полили водой, взрыхлили вокруг землю, а затем любовно растили столько лет. Ну а все остальное на участке, как прежде.

«Не может быть», — с изумлением думает про себя учительница Сантони.

— Не может быть! — единодушно соглашаются с ней по телефону коллеги — и те, что уже на пенсии, и те, что еще работают в школе, — когда учительница Сантони сообщает им о своем открытии.

— Я помню, что она всегда стояла в центре участка, — решительно утверждает учительница Амброзоли, которая пользуется в учительских кругах неоспоримым авторитетом, — она всегда была там. Как же она могла поменять место? Не хочешь ведь ты сказать, что магнолии умеют передвигаться?

Учительница Сантони смотрит на магнолию, но даже не в силах хоть сколько-нибудь восхититься огромным белым цветком, только что раскрывшимся в ее густой листве.

Растерянная, потрясенная, она спрашивает себя, не изменяет ли ей память или, быть может, то, что она видит, — печальное последствие атеросклероза и не следует ли ей по такому случаю показаться доктору Алонги, который так терпелив с пожилыми людьми вообще, а с учительницами-пенсионерками особенно.

«Завтра, — решает она, — к врачу пойду завтра. Сегодня столько дел в огороде!»

Но наутро ее ожидает новый сюрприз. Выйдя в сад, чтобы взглянуть, не поспела ли черная смородина, она видит, что на месте магнолии в центре сада теперь стоит ливанский кедр, широко раскинув свои могучие ветви, словно вздохнув наконец легко и свободно. А магнолия стоит в западном углу, где прежде была сосна, перебравшаяся в угол, который, раньше занимал ливанский кедр.

«О господи! — шепчет про себя учительница Сантони. — Если б я не знала более или менее прилично ботанику, я бы решила, что эти деревья принялись играть в четыре угла».

И в ее воображении сразу же встают сначала школьный двор, где ее ученики столько раз играли в эту игру, а затем и скромный квадратный дворик ее детства, где она сама девочкой с волнением перебегала из угла в угол, чтобы не остаться без места, не оказаться на середине, то есть не проиграть, не выйти из игры.

«О господи!» — повторяет она про себя, словно цепляясь за некую формулу, которая может спасти ее от умопомешательства.

На этот раз учительница Амброзоли говорит по телефону еще убежденнее, чем прежде, еще увереннее, чем когда бы то ни было.

— Дорогая, не предавайся подобным фантазиям! — советует она. — За редчайшими исключениями, которые не имеют отношения к нашим садам, растения рождаются, растут и умирают на своих неподвижных корнях. Тебе же надо показаться окулисту. Хорошему окулисту. Профессору Вербиграция, например. Учительницам-пенсионеркам он делает скидку, потому что у него самого мать учительница. Да ты тоже, наверное, ее знаешь! Не помнишь? Она преподавала…

Учительница Сантони не слушает ее. Она смотрит на свой совершенно преображенный сад. Деревья стоят перед ней в новом порядке, сомнений тут нет. Она трогает деревья одно за другим. Она ведь знает каждую трещину на их коре. Она сама сажала их вместе со своим бедным мужем. Это он уговорил ее посадить магнолию и липу, потому что в детстве часто играл в парке, где было очень много старых магнолий, и бедная мама не раз лечила его липовым отваром. Бедняга! Он вышел на пенсию и через полгода умер. Так нередко случается с людьми, для которых работа — это сама жизнь.