Новогодний подарок

В эту ночь учительница Сантони не спит. Она остается в гостиной, окна которой выходят в большой сад, и, слегка отодвинув штору, наблюдает за деревьями, надеясь узнать секрет их ночной жизни. Она ждет долго, очень долго. В ночную тишину и покой лишь изредка вносят некоторое оживление дерущиеся кошки, осторожно переселяющийся куда-то дикобраз, жалобный крик совы, скрип половиц, похрустывание древесного червя. По ночному небу одна за другой проносятся темные тучи. Луна запаздывает. Но вот она все же появляется, испуская слабый, далекий свет. И в тот же момент, словно по сигналу, деревья пробуждаются и молча отрываются от корней. Вот они все пятеро сходят со своих мест — кто величаво и медленно, кто короткими перебежками. Теперь в центре стоит липа. Она волнуется и, как только угол остается пустым, устремляется, чтобы занять его, но не успевает, возвращается на место и затем снова пытается успеть в другой угол.

Теперь учительница Сантони улыбается. Она смеется и над собой, и над своими коллегами, и даже над сердитой учительницей Амброзоли, и над врачами — терапевтами и специалистами, но главным образом над тем, что происходит в саду, а это — теперь она абсолютно уверена — не плод ее воображения и не сон.

— Это именно так, — шепчет она, — деревья играют в четыре угла! А почему бы и нет? Что мы, в сущности, знаем о растительном мире? Мы когда-нибудь интересовались планами деревьев на будущее? А может быть, растения собираются достичь уровня развития животных?

Эта мысль ее удивляет. Надо поговорить с директором Ло Форте — он последний, с кем ей довелось работать, и он еще не ушел на пенсию. Он всегда с уважением относился к ней и был терпелив с пожилыми учительницами, ведь именно они — фундамент школы. Нет, лучше она напишет ему письмо, в котором изложит свои наблюдения и попросит у него совета относительно выводов, которые проистекают из них.

Письмо отправлено. И в скором времени приходит ответ, в котором директор Ло Форте очень уважительно и терпеливо советует старой коллеге не увлекаться такими головокружительными гипотезами, которые могут весьма серьезно отразиться на школьных учебниках.

— Я поняла, что он хочет сказать, — заключает учительница Сантони. — Слово — серебро, а молчание — золото!

Но затем, однако, она чувствует, что вынуждена снова прибегнуть к услугам почтовой связи. На этот раз речь идет не только о деревьях, которые каждую ночь без устали играют в свою игру, но и о кошках. И о собаке булочника Далиле, которая так растолстела, что не может пролезть между прутьями ограды. Однажды ночью, когда деревья в саду играют, как всегда, живо и бесшумно в четыре угла, учительница Сантони слышит разговор, который лишь чуть громче обычного шепота.

— Молодец эта сосна, — говорит первый голос, — никогда не уходит далеко от угла, всегда держится поблизости.

— Да, молодец, — отвечает другой голос. — Меня удивляет, однако, липа, такая пугливая. Вот уже неделю сидит в своем углу, не решается отойти от него дальше, чем на два шага, и чуть что — сразу кидается обратно. Просто трусиха!

Учительница вынуждена верить своим ушам, так же как и своим глазам: разговор ведут два соседских кота, ее частые гости, готовые полакомиться чем угодно в любое время суток, постоянные обитатели ее сада по ночам, неизменные кавалеры кошки синьоры Амброзоли, когда ее заносят в эти края непрестанные скитания. А тут к дуэту присоединяется еще и третий голос. Он доносится из-за ограды, за которой сидит и скулит Далила.

— Мне тут ничего не видно, — жалуется Далила. — Что делает ливанский кедр? Куда делась магнолия? Ну-ка, помогите мне пробраться сюда!

— А ты сделай, как мы, — отвечает один из котов. — Похудей и пролезай между прутьями.

«Да, — думает учительница Сантони, — конечно, надо было догадаться. Ведь это почти неизбежно. Если деревья становятся как животные, то животным не остается ничего другого, как перебраться в ближайший к ним мир, то есть в наш. Это верно, что мы, люди, тоже в свою очередь принадлежим к животному миру. Но за много тысячелетий мы отдалились от него. Наша культура делает из нас иной мир, отличный от мира кошек, блох и мышей».

Новый вопрос рождается в голове учительницы Сантони.

«Если животные заполнят владения людей, а растения — владения животных, — спрашивает она себя, — кто же займет растительный мир?»

Наутро, надев удобную прогулочную обувь, учительница Сантони отправляется на экскурсию в горы. Она взбирается по крутым тропинкам, по которым прежде приводила сюда на свидание с природой целые классы, спускается к бегущему по камням ручью, громкий говор которого так хорошо знаком ей, снова и снова оглядывает эти родные места и улыбается — вон там, на камне, распустились цветы рододендрона, а там, подальше, ландыши, тут — горные фиалки. И видно, хорошо видно, что все они растут прямо из камней, без всяких корней, без поддержки ветвей или листьев. Камни цветут! Да, они явно переходят в мир растений. «А мы? — задумывается учительница Сантони. — А мы куда движемся? Мы — это люди, разумеется…»

Охваченная волнением, она внимательно оглядывает себя и нисколько не удивляется — после всех своих наблюдений и гипотез, — когда обнаруживает у себя ноготь, на который достаточно только взглянуть, особенно ей, с ее знанием минералогии, чтобы определить — речь идет о самом настоящем восьмигранном красном железняке. А соседний ноготь вне всякого сомнения — это благородный серпентин из пьемонтских Альп. А ноготь на безымянном пальце — несомненно, красная яшма с вкраплениями кварцита, в то время как о мизинце, пожалуй, сразу можно сказать, что это алюминиевый боросиликат.

«Я минерализуюсь, — заключает учительница Сантони, — и это вполне логично. Я не удивлюсь, если завтра или через неделю обнаружу, что одна моя нога состоит из апуанского оникса, а другая — из кристаллического рубеллита. Уже сейчас, возможно, в моих суставах кристаллизуются лазурит и малахит. Возможно, и корунды. Могут быть также бериллы, аквамарины, изумруды».

Нет, на этот раз учительница Сантони не довольствуется письмом своему бывшему педагогическому шефу. Она напишет прямо в Рим, министру образования. Напишет подробное аргументированное письмо, приложит листья и рисунки и укажет высшим руководителям школы на необходимость иметь в виду при составлении новых школьных программ необыкновенное открытие, которое она сделала.

«Природа, —

пишет она своим аккуратным каллиграфическим почерком и со своей безупречной орфографией, —

охвачена всеобщим преобразованием. Минералы переходят в мир растений, растения в свою очередь — в животный мир, а этот последний очеловечивается, и людям не остается ничего другого — именно это и происходит сейчас, — как занять место камней и кристаллов. Нечто подобное можно наблюдать также во всем известной игре в четыре угла. Мироздание открывает нам свою истинную сущность».

Спустя несколько недель, то есть необычайно быстро, она получает ответ за подписью главы кабинета министров.

«Уважаемая синьора! —

пишет он. —

Чтобы играть в четыре угла, нужно пять игроков. В вашей гипотезе имеют место, во всяком случае в данный момент, только четыре. А кто же будет пятым? Благодарим вас за сообщение и просим держать нас в курсе последующего развития ваших исследований. Школьные программы и учебники пока останутся без изменений, в соответствии с постановлением номер… и т. д., и т. д.»