Новые горизонты

Так. Это что, он в своем скафандре еще и потеет?

Блин, точно! Панцирь же литой, без единой щелочки. А у нормального человека кожа, как бы странно это ни звучало, дышит. Кожа — это важный орган, обеспечивающий нам хорошую терморегуляцию. И у Панциря, без всякого сомнения, эта функция тоже работала. При этом, если бы он носил обычный костюм, в котором умные разработчики предусмотрели бы механизм отвода влаги, у него проблем бы не возникло. Однако у закованного в литую броню Панциря влагу отводить было тупо некуда. Собаки, у которых нет потовых желез, решали эту проблему с помощью открытой пасти и учащенного дыхания. Вероятно, еще и поэтому мой противник так быстро начинал походить на загнанную лошадь.

При этом крошечная полоска кожи у ноздрей и вокруг губ здоровяка эту проблему по определению решить не могла. Других видимых отверстий для отвода скапливающейся под панцирем влаги Эмма не увидела.

Но куда же тогда она девается? Не плещется же внутри, превращая парня в ходячий аквариум?

Я, по-прежнему кружа вокруг медлительного соперника, подобно моське рядом со слоном, попросил подругу еще раз проверить, не упустили ли мы чего-то из виду с учетом пришедшей в мою голову мысли. Но еще до того, как она закончила повторное сканирование, я увидел, что после Панциря на полу остаются влажные следы, и вот тогда меня осенило.

Ах ты ж мой Ахиллес…

«Эмма, проверь ему подошвы. Срочно!»

Та озадаченно промолчала, но спустя буквально два мэна с удивлением сообщила:

«Ты прав. Подошва имеет дополнительный слой защиты, в котором присутствуют отверстия для отвода влаги. Наружный слой сплошной, однако раз в половину мэна в нем тоже образуются поры, которые имеют очень небольшой размер и которые открываются всего на десять сэнов».

Я снова кинул быстрый взгляд на табло: всего полтора мэна до окончания боя.

«Когда будет следующее открытие?»

«Через двадцать пять сэнов… теперь уже через двадцать четыре… двадцать три… двадцать два», — принялась исправно отсчитывать время Эмма.

Я же тем временем уже понял, что именно мне нужно для победы. Поэтому поднатужился, принялся формировать на другом конце арены здоровенный воздушный щит, больше похожий на таран. Просчитал траекторию, по которой мне нужно двигаться, чтобы лишенный глаз на затылке соперник в ближайшие двадцать сэнов его не увидел. Сразу понял, что при таких маленьких размерах ринга гарантировать, что таран останется незаметным, не смогу, поэтому мгновенно перестроился и, продолжая кидаться всякой мелочевкой, постарался сделать так, чтобы таран, как привязанный, следовал за Панцирем, не показываясь ему на глаза. Тихий, полупрозрачный и неотвратимый, как сама судьба, враг, которого он со своей неповоротливостью не мог заметить по определению.

К тому времени, как Эмма досчитала до цифры пять, я влил в него максимум силы, что мог бы себе позволить Шахр. На цифре три, поднатужившись, резко бросил его вперед, стараясь разогнать до максимально возможных значений.

Сам при этом ушел, напротив, назад и в сторону, освобождая Панцирю дорогу.

Тот, получив неожиданный и мощный удар в спину, закономерно пошатнулся. Его корпус резко качнулся вперед. Пятки, соответственно, оторвались от пола. И как только Эмма сказала: «Один!», я сформировал горсть крошечных, но очень кусачих шаровых молний, благо Шахр, как воздушник, тоже мог с ними работать. После чего мои «осы» жадно вгрызлись во влажные подошвы пошатнувшегося великана. Сквозь мимолетно открывшиеся отверстия благополучно проникли внутрь. И вот тогда…

Ух! Какой бешеный рев сотряс арену, когда мои малышки со всей дури разрядили в бедолагу свой заряд!

Панцирь аж выгнулся, огласив стадион яростным воплем.

Но удар молнией — штука опасная, особенно если молнии оказались внутри литой болванки, из которой был всего один выход. Поэтому здоровяк, так и не сумев сохранить равновесие, совершил свой последний шаг, после чего его ноги закономерно подогнулись, все тело напряглось, затряслось, словно бедняга случайно сунул пальцы в розетку. А потом рухнул всей массой на арену. Сделал долгий-предолгий, больше похожий на хриплый стон, выдох. И наконец обмяк на влажном полу, повергнув тем самым зал в благоговейную тишину, в которой слышалось только шумное дыхание множества пораженных до глубины души людей и совсем уж неуместно прозвучал мой тихий смешок.

* * *

Не знаю, кто как, но, судя по всему, не только зрители оказались поражены исходом поединка. Кажется, судьи тоже впали в мимолетный ступор, потому что гонг, означающий окончание боя, прозвучал далеко не сразу.

Я, пока они очухивались и приходили в себя, успел немного постоять, подумать, анализируя последние мгновения боя. Затем подошел к распростертому гиганту поближе. Естественно, не так, чтобы он мог в случае чего меня лягнуть. Затем присел на корточки, с любопытством взглянул на его стопы и мысленно присвистнул.

А ничего так у него устроена система охлаждения!

Когда Панцирь потерял сознание и, соответственно, утратил контроль над ситуацией, защита на его подошвах по-прежнему продолжала работать по стандартной схеме. Несмотря на то, что хозяин находился в отключке, она исправно открывала и закрывала крошечные отверстия в броне, которая при ближайшем изучении оказалась похожей на очень толстую, усыпанную костяными чешуйками, но при этом перфорированную бумагу. Да еще и с автоматизированной системой вентиляции, которая хоть как-то облегчала мучения бойца, вынужденного на протяжении немалого времени вариться в собственном соку и не имеющего возможности ни на миг избавиться от страданий.

Самое же интересное случилось чуть позже, когда кажущаяся неприступной броня вдруг прямо на глазах начала трескаться и отваливаться от Панциря огромными пластами. Это было похоже, как если бы с подбитого истребителя вдруг начали отваливаться куски горящей обшивки.

Треськ, треськ, треськ… бам-с, шмяк, шмяк…

И все, передо мной лицом вниз лежал уже не закованный в костяную броню здоровяк, а самый обычный, пусть и довольно рослый парень, спина и ноги которого выглядели так, словно он только что голышом переплыл Каспийское море, а сразу после этого посетил сауну, и теперь его кожа стала красной, распаренной, но при этом вся как-то некрасиво сжалась, скукожилась, пошла глубокими морщинами. А остатки воды, которые не успели вылиться через отверстия внизу, теперь целыми ручейками стекали с него на пол, образуя вокруг поверженного голиафа огромную лужу.

Что еще меня поразило, так это то, что, хоть парень и был достаточно крупным, в некоторых местах кожа на нем не только сморщилась, но буквально повисла. Как будто до турнира он был намного крупнее, а в процессе его мышцы усохли, и теперь он походил на тяжело больного человека, которому потом еще не один месяц придется наращивать прежнюю массу и восстанавливаться.

Хм.

Это что, наращивание брони забрало у него столько сил? Или на ее поддержание потребовалось столько энергии?

Что ж, если так, то аристократы точно были правы, что отказались от подобных умений. Может, со стороны это и смотрится круто, но для здоровья хозяина такая броня не несла ничего хорошего. А ее демонстрация в приличном обществе совершенно закономерно стала бы признаком дурного тона.

— Дон-н-н! — наконец-то пронесся по стадиону тягучий звук гонга.

Я выпрямился, и только тогда трибуны словно очнулись.

Чтобы не оглохнуть от яростно-восторженных воплей, я попросил Эмму приглушить слух. Дождался, когда внутрь зайдет судья. Кивнул, когда тот, мельком глянув на поверженного Панциря, объявил победителя. После чего коротко поклонился залу. Поклонился судье. Поклонится будке, где заседала остальная коллегия и внимательно следила за каждым моим движением по мониторам. А потом спокойно вышел из заботливо открытой сотрудником стадиона клетки и, больше ни на кого не глядя, ушел, не отреагировав ни на восторженные вопли, ни на сыплющиеся на меня сверху проклятия. Просто потому, что они меня не касались.