Новый Мир (№ 1 2006)
Шрифт:
А никто другой, разумеется, тоже не сможет.
Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Но тоска остается с тобой.
Это невозможно невозможно невозможно.
И это произошло.
Иногда хочется закричать: “Лучше бы тебя не было никогда!”
Но ты знаешь, что это немудро.
И твердишь, как молитву, как заклятье, как мантру: “Хорошо, что ты есть. Хорошо, что это произошло. Спасибо за то, что убила меня, спасибо, спасибо, спасибо!”
ЛУЧШЕ БЫ ТЕБЯ НЕ БЫЛО НИКОГДА!
Лучше
Тогда бы смешная девочка с зелеными волосами и в длинном черном пальто стрельнула бы зажигалку у кого-нибудь другого. А потом, может быть, в тот же день, она бы познакомилась с космонавтом, королем Туниса, чемпионом мира по сноуборду, испанским летчиком, японским шпионом... Да с кем угодно! Приключения всегда сыпались на нее как из рога изобилия. Познакомилась бы и махнула куда-нибудь подальше от скучного, депрессивного универа, где зимой было холодно даже в верхней одежде и в ручках замерзала паста. И никогда бы не врезалась на полном ходу в жизнь и судьбу улыбчивого студента Никиты, который часто падал в обморок.
Но это произошло.
Девочка появилась из-за поворота, и Никита вздрогнул. Это было узнавание с первого взгляда. Не любовь, как пишут в романах. Просто ее лицо, никогда не виденное раньше, было ему уже знакомо . Да так, как может быть знакомо только лицо родного человека, в которое ты смотрел всю жизнь.
Девочка улыбалась Никите. Тоже как доброму знакомому. И шла прямо на него.
Между прочим, на соседнем подоконнике сидел потасканный ветеран филфака по прозвищу Тыква, учившийся в универе уже двенадцатый год и умевший три минуты говорить, используя исключительно ненормативную лексику, причем ни разу не повторяясь. И ты вполне могла бы у него попросить зажигалку, но тебя понесло именно ко мне.
А потом ты бодро отправилась курить в мужской туалет, потому что это была первая неделя первого курса и ты еще не выучила, куда ходят на перекур приличные девочки.
А вернувшись без зажигалки, вылила на Никиту целый ушат восклицательных знаков и невероятных историй про Лию Ахеджакову, “с которой тоже всегда случается все плохое”.
— Однажды она на репетиции упала в оркестровую яму и сломала ногу! Спектакль остановился! Все ждали, пока с Ахеджаковой снимут гипс! И вот нога срослась, и Ахеджакова побежала скорее на репетицию! И так торопилась, что поскользнулась на улице и сломала вторую ногу! Ты представляешь! И все опять ждут! Наконец приходит Ахеджакова в театр, за ней режиссер специально свою машину прислал, чтобы она снова никуда не свалилась, и все хорошо вроде бы, репетиция начинается, актеры монологи произносят, и вдруг одна декорация ломается и летит вниз! И все успели разбежаться! Кроме Ахеджаковой! Декорацию поднимают, и режиссер, в истерике уже, спрашивает: “Ну что, Лия, какую ногу ты на этот раз сломала?!” А она жалобно так из-под декорации отвечает: “Руку!”
Все это, как выяснилось через полчаса, было к тому, что зажигалка, которую девочка взяла у Никиты, взорвалась у нее в руках. За что девочке было очень стыдно. Никита смеялся и не замечал аварийные сигналы датчиков: “Внимание! Разгерметизация!”
А одиночество уже дало течь. Одиночество уже было разрушено. И девочка, которую звали Яся, “потому что родители ждали мальчика и девять месяцев общались с Ярославом”, незаметно для себя, а тем более для Никиты уже вливала в его кровь самый сильный и коварный наркотик. Без которого он больше не сможет жить.
Это невозможно невозможно невозможно.
И это произошло.
И тут пришла эсэмэска, от которой ему захотелось кричать еще громче. Уехавшая Яська писала из поезда недозволенные убийственные слова: “Мальчик мой! Я хочу к тебе! Пошли они все к чертям! Я сижу и плачу! Я была не в гостях, а дома, у тебя, у нас! Я всегда хотела только к тебе!”
Дальше шло нецензурное.
Это нежные слова, которыми они называли друг друга, когда им было по 17, 18, 19… Стоп!
Это слова, стертые из памяти.
Это мгновенно стертые в порошок годы выживания в мире без нее.
Это невозможно невозможно невозможно.
И это произошло.
А под утро Яся позвонила сама и, захлебываясь слезами, сказала:
— Не звони мне больше никогда! И не ищи меня! И не пытайся меня увидеть! Так будет лучше для всех! ПОТОМУ ЧТО ЭТО НЕВОЗМОЖНО! НЕВОЗМОЖНО!! НЕВОЗМОЖНО!!!
— Не плачь, Яся.
— Потому что я тоже тебя ЛЮБЛЮ!
— Не плачь.
— Ты обещаешь не звонить?
— Обещаю. Только не плачь.
И он сдержал обещание. И больше не звонил. И не пытался узнать про нее. Но постоянно ждал, что они случайно встретятся. Где-нибудь в переходе метро. На вокзале. На дне Средиземного моря. В кратере Везувия. В поселке Дудки. В любой угодной судьбе точке земного шара.
Он не пытался узнать. И не знал. А вот Рощин знал. И Эля знала. Но все молчали. И никто никогда. Не сказал Никите. Что Яся тогда жила с каким-то врачом, чье имя история не сохранила. И что у врача в холодильнике было очень много нехороших лекарств.
И что у врача в ту ночь было дежурство. И что Яся была одна. И что, разговаривая с Никитой в “последний раз”, она запивала шампанским пачку феназепама, пригоршню тазепама и две упаковки реланиума. “Чтобы заснуть”. И что потом она уснула. И что она спит до сих пор.
17
Рощин сказал: “Признайся, ты ведь не Россию ищешь, ты пытаешься от себя уехать. От тех дыр, которые в тебе оставила эта девушка с разноцветными волосами”.
Девушка в метро сказала своей подруге: “Это не секс. Это молитва. Мы ее творим нашими слитыми телами. Древний ритуал какой-то, экстатическое таинство. Это не оргазм, понимаешь, а онлайн-контакт с Богом. Я в эти минуты готова буквально умереть от восторга, и мой муж держит меня изо всех сил и зовет: останься, вернись! И я сама себя уговариваю: будь в мире, будь в мире! Ой, посмотри, у меня тушь не размазалась?”
Мальчик в поезде сказал своей пьяноватой маме: “Опять я недоглядел, да? Подцепила кого-то в вагоне-ресторане, да, мам? Ой, беда мне с тобой, непутевая ты у меня, трудная! Давай спи, а то завтра башка болеть будет! Думаешь, кавалеры твои тебе рассольчик в постель принесут? Жди больше! Только я у тебя есть, заруби себе это на носу, только я!”
Торговка помидорами сказала: “Хозяйки! Хозяйки подходят ко мне за рецептом семейного счастья. Дешевые помидоры из Молдовы! А всякие там бесхозные и беспутные мимо идут, им мои помидоры не нужны! Хозяйки! Хозяйки! Вот тупые! Безмозглые! Сайры отмороженные! Не хотят покупать такие хорошие помидоры! Не будет вам счастья! Нет, не будет!”