Новый Мир (№ 1 2006)

И тут Никиту осенило. Он бегом вернулся в избу, сбив в темноте пустое ведро. Гриша шумно гнездился на печке, а отец Андрей сидел у стола и листал какую-то церковную книгу.

— В богадельнях при монастырях какие-нибудь документы спрашивают с человека? — выпалил Никита с порога.

Гриша прыснул, а смешливый батюшка посмотрел на Никиту без улыбки.

— Нет, конечно, Богу паспорт не нужен.

Никита упал на стул рядом с отцом Андреем и ошалело улыбнулся.

— Но богадельня богадельне рознь. Бывает, такие порядки заведут, прямо как в средние века. Чуть ли не вериги носить заставляют. У нас же не умеют без перегибов. Будь то коллективизация или возрождение православия. Я знаю одно хорошее место. Но далеко. На Урале, где я раньше служил. Там под городом Верещагином в чистом поле монастырь построили. Начали строить в новогоднюю ночь, в самый первый час третьего тысячелетия. Тамошний духовник, отец Борис, уже через год собственноручно срубил избу и поселил туда нескольких беспризорников местных, которые клей по подвалам нюхали. А потом и старушки появились. Так и живут вместе. Дети с младых ногтей приучаются за немощными ухаживать. А сам отец Борис на сказочного богатыря похож, бывший военный. Хорошо там. Дети колокольчики на березах развесили. Леса кругом, дали необитаемые. Стен у обители еще нет, она всем ветрам открыта. И постоянно этот звон тихий. Отец Борис говорит, так детские души звучат…

Никита зачарованно слушал. Гриша мерно посапывал, выставив из-под рваного тулупа кончик носа.

— Но только довезем ли мы туда твою бабушку? Она у тебя где? В Москве небось?

— В Москве, — шепотом ответил Никита, выходя из транса. — Моет шестнадцать этажей элитного дома, из Грозного беженка, восемьдесят один год ей. А вы как догадались, что бабушка?

— Потому что дедушки, как правило, до такого возраста не доживают, когда их в богадельню надо отдавать, — сказал отец Андрей и впервые улыбнулся. — Знаешь что? Вези-ка ты ее лучше сюда. У нас вон половина избы пустует, бегут все из деревни. Будет нам с Гришкой вместо матери. А то два мужика в доме — это жуть! Занавесочки какие-нибудь повесить — и то соображения не хватает! А с остальным хозяйством мы неплохо управляемся, хоть и городские! Привози, не пропадет она тут, не дадим!

20

Таисию Иосифовну они с Юнкером нашли между пятым и шестым этажами. Никита вдруг дико застеснялся, как в отрочестве, забыл все слова, кроме “здрасьте”, и вцепился в спасительную дужку ведра.

Таисия Иосифовна Никиту узнала и удивилась:

— Ой, никак опять ты? Вроде и дождя-то нет сегодня. Неужели просто так зашел?

Юнкер, который был смущен не меньше Никиты, буркнул:

— Вы тут разбирайтесь, я в машине подожду, если что — позовете. — И торопливо стал спускаться по свежевымытой лестнице.

— Что это товарищ твой так быстро сбежал? — не поняла Таисия Иосифовна и, не дождавшись от потерявшего дар речи Никиты никакой реакции, сама себе ответила: — Хотя оно и понятно. Кому интересно со старухой лясы точить?

Никита схватил ведро и вслед за Юнкером бросился вниз, чувствуя, как щеки его пылают адским пламенем. Такого с ним тоже не случалось лет с одиннадцати.

— Ты куда ведро-то потащил? Вода еще совсем чистая! Я только-только поменяла! — кричала ему вдогонку Таисия Иосифовна. Но Никита летел, перепрыгивая через несколько ступенек, и не мог остановиться.

Юнкер курил, прислонившись к машине. Никита выплеснул воду в кусты и перевел дух. Сердце колотилось, как после марафонского забега. Никита посмотрел на Юнкера. Юнкер посмотрел на Никиту. Прошло несколько секунд. Никита окончательно убедился, что выплывать придется самому, и, набрав полные легкие воздуха, нырнул в подъезд.

— Послушайте, Таисия Иосифовна! Я вам сейчас скажу очень важное. У меня плохо получится, так как я не умею и вообще плохо в школе учился, но вы простите, это от чистого сердца. — Никита с ужасом почувствовал, что вязнет в словах, и первоначальная решимость выдыхается еще до старта. — Давайте мы… то есть вы… я хочу сказать…

— Сынок, ты не волнуйся так, не надрывай сердечко, — мягко сказала Таисия Иосифовна и положила на руку Никиты, судорожно сжимавшего перила, свою высохшую, почти невесомую ладонь. — Чего ты меня боишься? Я тебя не обижу. И на тебя не обижусь. Меня уже невозможно обидеть.

У Никиты потемнело в глазах, и он сел на ступеньку, пытаясь усилием воли вернуть себя обратно в подъезд элитного кондоминиума на Рубцовской набережной. Таисия Иосифовна примостилась рядом, обеспокоенно заглядывая ему в лицо.

— Таисия Иосифовна! Там товарищ мой внизу на машине ждет. Мы приехали, чтобы вас отсюда забрать. И не спорьте, пожалуйста, потому что так, как вы, невозможно, так нельзя, так не должно быть… — Никита вдруг заметил, что кричит. Расфокусированное изображение маленькой старушки, сидящей возле него на лестнице, плясало между ресниц. — Там деревня, там спокойно все. Там не надо будет полы мыть и ведра тяжелые таскать. Там полдома, а на другой половине — батюшка хороший, он о вас позаботится. Там воздух свежий, там яркие-яркие звезды, просто огромные. Еще там мальчик Ваня есть, замечательный, ему десять лет всего, а он о мире больше многих взрослых понимает… — Никита нес уже полную околесицу, потому что замолчать и взглянуть на Таисию Иосифовну ему было страшно.

Старушка тоже отворачивалась от Никиты, украдкой промокая глаза уголком старой косынки. Мыльная вода в ведре пенилась разноцветными пузырями. Юнкер внизу у подъезда закуривал четвертую подряд сигарету.

Почти всю дорогу до Горинского они молчали. Потом, уже въехав в Ярославскую область, увидели разрушенную колокольню, внутри которой свила гнездо семья аистов. Большие белые птицы бесшумно отделялись от молочных стен звонницы, делали круг в надвигающемся закате и возвращались обратно.

Три человека, запертые в проезжавшей мимо машине, облегченно заговорили. Об аистах. Никита никогда бы не подумал, что эта тема может содержать в себе столько интересного. Юнкер, биолог по одному из своих незаконченных высших, посвятил их во все подробности жизни этих удивительных птиц.

— А у нас в Чечне не то что аистов, даже воробьев не осталось, — вздохнула Таисия Иосифовна. — Когда война пришла, нефтепроводы и заводы гореть начали, и вода и воздух стали ядовитые. Вот все живое оттуда и разбежалось. И я в том числе.

Тут они, слава богу, доехали до Горинского. На главной и единственной улице села посреди бескрайней лужи их ждал грозный Иван Вырываев.

— Ну, наконец-то! — сурово сказал он Никите. — Я тут столько уже успел передумать, а ты все где-то шастаешь! Не дождешься тебя!

Ванечка выбирался из лужи по доскам, как нельзя более кстати рассыпанным здесь пьяным трактористом-лихачом, и исподтишка разглядывал Юнкера. Таисию Иосифовну он как-то сразу принял за свою, одарив смущенно-покровительственным “ну, что, мать, добралась с Божьей помощью?”.