Новый Мир ( № 10 2006)

При моём втором визите во фнаке работало уже несколько окон, и очереди к ним были в разумных пределах. Ближайший день, на который у них были билеты, наступал ровно через неделю, а именно 30 декабря. Это меня устраивало. Чрезвычайно любезно мне был предложен выбор между первой и второй половинами дня. Я выбрал первую, и это означало, что я могу войти в любое время между 10 и 13 часами. “И что, столь небольшой комиссионный сбор избавляет меня от стояния в очереди?” — “Разумеется, сэр (разговор шёл по-английски). Имея этот билет, вы не будете стоять в очереди”.

С радостным чувством 30 декабря я отправился на выставку и в самом начале одиннадцатого часа был перед входом. Очередь на улице показалась мне увеличившейся в длине со времени моего первого неудавшегося посещения, но теперь это меня не касалось. С законным чувством превосходства я протянул свой билет охранявшему вход афрофранцузу (если есть афроамериканцы, то почему бы не быть афрофранцузам?). К моему изумлению, он направил меня в хвост очереди. Оказалось, что имеются две очереди. Одна состоит из тех, кто не имеет билета и кому предстоит его купить, когда он будет допущен внутрь здания. Вторая состоит из тех, кто, как и я, имеет предварительно купленный билет. Вторая очередь короче первой, но незначительно. Охранники при входе запускали посетителей порциями, попеременно то из одной очереди, то из другой. Очереди располагались параллельно, отгороженные одна от другой переносными барьерами, и потому можно было легко сравнить скорости их движения. Почему-то очередь из не имеющих билета двигалась быстрее, чем очередь билет имеющих: человек из другой очереди, первоначально стоявший рядом со мною, через некоторое время оказался далеко впереди; возможно, что объём порции, запускаемой в здание, был пропорционален длине очереди. Неравенство в скоростях было замечено не только мною, моя очередь стала громко возмущаться, топать ногами, стучать зонтами, хлопать в ладоши и кричать. Члены моей очереди требовали, чтобы сперва пропустили тех, кто имеет заранее купленный на сегодняшнее число билет (и к тому же оплатил эту услугу), а потом уже тех, кто пришёл, так сказать, на ура. Читателю судить, насколько справедливыми были такие требования; замечу лишь, что не имеющие билета не имели ограничений во времени для входа на выставку, а для билет имеющих каждая минута стояния в очереди сокращала тот отведённый им срок, в пределах которого они могли на выставку попасть. Как бы там ни было, ни топот, ни крики никакого действия не возымели. Требования моей очереди явно расходились с принципами фратерните, а тем более с принципами эгалите.

Надо ещё сказать, что из всех моих парижских дней именно этот день оказался самым неприятным в погодном отношении: дул очень резкий и очень холодный ветер. А я, как назло, был одет нарочито легко: от дома, где я жил, до автобуса и от автобуса до Большого Дворца было недалеко, а от стояния в очереди, как я предполагал, я избавлен. Судя по их одежде, так же, по-видимому, рассуждали и мои товарищи по несчастью. Несколько раз я порывался уйти — не хватало ещё простудиться и заболеть в Париже за несколько дней до отъезда! Но всякий раз становилось обидно, что я уже столько простоял, и я оставался. Наконец, более чем через час, я был допущен внутрь.

Выставка оказалась достаточно интересной, и теперь, по прошествии времени, я склонен рассматривать стояние в очереди как необходимое к ней предварение — с учётом её, выставки, темы. Если театр начинается с вешалки, то выставка начинается с очереди на улице.

Тем не менее ситуация с реализацией в городе Париже прав, даваемых предварительным приобретением билета на определённое число и на определённую половину дня, прав специально оплаченных, явилась для меня сюрпризом. И напомнила мне эпизод, случившийся в начале двадцатых годов XX века в другом городе — Тбилиси, тогда ещё Тифлисе. Об этом эпизоде рассказал мне мой отец. Впрочем, там всё было в точности наоборот.

Будучи студентом, отец со своим приятелем посетил знаменитые тифлисские бани. Денег у них было мало, но всё же каждый из них оплатил услуги банщика, или, как его там называют, тёрщика. При этом мой отец оплатил мытьё и массаж, а приятель — только мытьё. Их распластали на соседних лавках и помыли. После чего над обоими стали производить одинаковые процедуры. Это удивило моего отца. “Что он делает с моим другом?” — спросил он своего тёрщика. “Как что? Массаж делает”. — “А ты мне что делаешь?” — “И я тебе массаж делаю”. — “Так почему же нам делают одно и то же?” — “А ты что, платил за массаж?” — “Платил”. — “Дурак, что платил”, — этими словами тёрщик завершил диалог.

"Когда Достоевский был раненный и убитый ножом на посту"

В романе Б. Акунина “Внеклассное чтение” магистр истории Николас Фандорин развлекается тем, что сочиняет компьютерные игры, героями которых являются “присыпанные песками фон Дорны, Фондорины и Фандорины”. Результатом самокритичный Николас не слишком доволен. Вот если б получше разбираться в программировании да заполучить высококлассную аппаратуру, “тогда можно было бы создать полноценную игру с анимацией и умопомрачительными эффектами”.

Из всех акунинских героев именно этому, воспитанному в Англии симпатичному лоху, чье простодушие может соперничать только с его проницательностью, чаще всего дозволяется взглянуть на современную российскую жизнь остраненным авторским взглядом. Удивительно ли, что пристрастие героя к компьютерным играм разделяет господин сочинитель? Элементы ее присутствуют во всех романах Акунина. Но последний продукт — роман “Ф. М.” — перещеголял все прочие по части “анимации и умопомрачительных эффектов”.

Каждая новая книга Акунина для наших СМИ — событие если не на уровне футбольного чемпионата мира, то по крайней мере Уимблдонского турнира: самый завалящий листок считает своим долгом сообщить результат. В двадцатых числах мая по газетам и интернет-ресурсам прокатились репортажи с презентации романа “Ф. М.”, сулящие читателям захватывающие приключения вокруг поисков неизвестной рукописи Достоевского.

Журналисты, однако, более всего были впечатлены не столько самим романом (который толком никто не успел прочесть), сколько местом презентации (элитный клуб “Граф Орлов”), бутафорским окровавленным топором и неожиданным явлением Бориса Гребенщикова. Рок-маэстро исполнил песню, вдохновившую Акунина на игру с Достоевским: “ Когда Достоевский был раненный / и убитый ножом на посту, / матросы его отнесли в лазарет, / чтоб спасти там его красоту”. Далее нетрезвый хирург, хлещущий самогон из горлышка, семнадцать часов орудует пилой и ножом и “спасает гения”, что, как иронично констатирует Гребенщиков, свидетельствует о силе культуры.

Но больше всего внимания в отчетах о пресс-конференции было уделено золотому перстню с бриллиантом и гравировкой “Ф. М. от П. П.”: именно такое колечко где-то зарыл свихнувшийся персонаж романа Акунина. Читателям предоставлялась возможность, воспользовавшись запутанной шарадой, найти перстень: наш ответ ошалевшим от “Кода да Винчи” американо-европейским искателям Святого Грааля. Впервые в истории русской литературы трехсоттысячный тираж романа поддерживался интерактивной игрой: ее любители теперь толпятся на всех акунинских сайтах. Героям Достоевского надобно было “мысль разрешить”, эти решают шарады. Ну а что же сам текст?

В основе сюжета детективного романа — поиск преступника.

В приключенческом — ищут сокровище. Это не только зарытый пиратами сундук, искать можно затерянную гробницу, магическую книгу, национальную реликвию, святыню, секретный документ и тому подобное; главное — убедить читателя в невероятной ценности предмета поиска. Николас Фандорин, хорошо знакомый читателю по серии “Приключения магистра”, в новом романе будет сначала искать сокровище, а потом — преступника, таинственным образом идущего по его собственным следам.

Когда наркоман Рулет является в офис консультационной фирмы “Страна Советов” с рукописью “„Теорийка”. Петербургская повесть. Сочинение Ф. Достоевского”, Николас ведет себя глупо: начинает суетиться, объявляет, что если рукопись подлинная, то она бесценна. Почувствовав запах неплохих денег, Рулет смывается вместе с рукописью, оставив одну страничку для экспертизы. Сокровище мелькнуло и пропало.

(Василиса Прекрасная исчезла, Лунный камень похищен, двенадцать стульев порознь ушли с молотка из-под носа покупателя.) Просчет героя — грамотный, но традиционный литературный прием. Автору надо заинтриговать читателя статусом находки и запустить сюжет. Теперь Фандорину предстоит разыскивать утраченное, преодолевая препятствия.