Новый Мир ( № 10 2008)
Шрифт:
Надя. То есть он понимает, что ты мне уже звонишь…
Аня. Ну…
Надя. Значит, прямого выяснения уже не избежать.
Аня. Извини.
Надя. Подумай про космос.
Аня. Подумаю.
Надя (в зал) . В соседнем с выставочным зале — фуршет по случаю презентации. Один из спонсоров — представительный мужчина лет вокруг сорока — говорит тост.
Култаков. Очень мало кто умеет говорить о любви! А тем более языком фотографий!
Надя (в зал) . К Ане подходит Кирилл — ее бывший муж, трогает за плечо. Она оборачивается, он протягивает ей спортивную сумку.
Кирилл. Вот. Шурке.
Аня. Тебе всегда было наплевать на мое мнение.
Кирилл. Я ей обещал. Не могу же я выглядеть в глазах дочери… (Осекается.)
Аня. Кем?
Кирилл. Короче, передай.
Аня. А если она на них разобьется?
Кирилл. Мы договорились, что я буду приезжать и учить ее. А без меня она кататься не будет.
Аня. Лучше бы ты научил ее в шахматы. Или из бассейна бы забирал по субботам. Я разрываюсь.
Кирилл. Я же говорил тебе, что готов переехать к вам обратно и помогать… все как надо.
Аня. Не надо. Давай не будем ходить по кругу.
Кирилл. Ты делаешь глупость. Из-за одной случайной слабости ты наказываешь не только меня, но и себя, и ребенка.
Аня. Зато твоя случайная слабость сделала меня сильной, Кирилл. А зачем нужен мужчина, с которым нельзя быть слабой?
Кирилл. У тебя с гинекологией как?
Аня. Нормально вроде. А что?
Кирилл. А… почки не болят?
Аня. Не-ет…
Кирилл. Что, и дерматита нет?
Аня. А ты хочешь, чтобы у меня непременно что-то болело?
Кирилл. Это не я хочу. Это статистика.
Аня (озадаченно его разглядывает). У тебя у самого-то все в норме?
Кирилл. Значит, ты меня совсем не любила.
Аня. Давай не будем обсуждать это по-новой.
Кирилл. У сорока пяти процентов разведенных отмечаются жалобы на проблемы с центральной нервной системой. На втором месте в иерархии заболеваний — депрессия. Потом гинекологические заболевания — десять процентов. Нарушения со стороны сердечно-сосудистой системы — девять процентов. Почки — три процента, кожные заболевания — один и восемь. Нет, я на неврологию или там депрессию даже не рассчитывал. Но хотя бы на почки или кожные заболевания твоей любви могло бы хватить?.. Значит, вообще ноль? Ни одного процента?
Надя (в зал) . К ним подходит Художница.
Художница (Кириллу). Кирилл! Рада, что ты нашел время…
Надя (в зал) . Люди устремляются к столу за едой и разделяют Аню и Кирилла. Аня сама отходит подальше от него, держа в руках спортивную сумку, и натыкается на Култакова.
Култаков. Аня! А я никак тебе не позвоню, свинья! Спасибо тебе за ту статью в “Независимой”! Ты очень меня поддержала! (Замечает сумку.) Ты куда с такой тяжестью?
Аня. Наверное, уже домой.
Култаков. На машине?.. Нет? Я подвезу!
Надя. Аня едет в машине рядом с Култаковым. Машина — дорогая, красивая, как космолет, мигающая всякими приборчиками. На заднем сиденье — ролики в сумке. Аня вспоминает, как однажды Култаков уже подвозил ее домой после какой-то встречи одноклассников через десять лет. Шурка играла во дворе, подбежала, поздоровалась. Машина явно произвела на нее неизгладимое впечатление, но без тени зависти — вот ведь правильный ребенок! — она пожала маленькой ручкой огромную лапу Култакова: “Поздравляю вас с такой машиной!” Типа — какой вы молодец, а не типа — как жалко, что у вас есть, а у нас нет.
Култаков. Вот на Маринку денег не жалко. Она — друг.
Аня. Она — художник.
Култаков. Это — второе. Художников много, а друзей у меня уже много не будет. Есть время камни разбрасывать, и есть время камни собирать.
Аня. То есть в нашем возрасте друзей уже не завести?
Култаков. Практически — нет. Вот кто со школы остался. С института там…
Аня. Но бывают же ситуации, когда возникают люди, с которыми вдруг ты проходишь огонь и воду, понимаешь?
Култаков. Неправда это, это значит, что в сорокалетнем возрасте, если с кем-то вдруг ты проходишь огонь и воду, значит, у вас просто на какое-то время есть общие интересы.
Аня. После этого, что, не могут возникнуть человеческие отношения?
Култаков. Могут, но не так, как раньше, когда ни любовь, ни дружба ни на чем не основаны… то есть в любви-то не должно быть никакого интереса, она должна быть сама по себе. Так же и дружба, а тут получается-— как, ну, блин… я встречаю кого-то, я по роже вижу, что человек пьет… и дело даже не в чем одет, а когда стирался. Я даже вопросов не задаю типа: “Работаешь?” — мне-то все ясно. “А ты какими судьбами? А у тебя машина хорошая”. Я-то знаю, что она хорошая. И вижу, что это его злит. Потому что гораздо легче человеку, когда тебе плохо, а он — на коне и на помощь приходит в трудную минуту. Потому что каждый в этом для себя самого свою значимость увидеть хочет и так далее. А вот порадоваться за чужую радость — это, конечно, сложнее. Когда у кого-то радость, зависть сразу — как же так, почему у меня такого нету? А мне иногда открытым текстом говорят, я так думаю, что иной раз и сглаживают, открытым текстом-— мол, как же так, почему это у тебя — и все получилось? А что у меня получилось? Ну, есть все. В смысле — материально.
Аня. А счастье?
Култаков. Помнишь, в школе в младших классах. Анкетки там, что ты собираешь, с кем ты дружишь, кого за косичку дергаешь, в общем, такая хрень, вопросы. В общем, это у меня мать была жива, и мне было лет девять-десять-одиннадцать, когда эти анкетки-то были. И там был такой вопрос: “О чем ты мечтаешь, чего ты хочешь?” А это был… не то май месяц, уже заканчивался. Мне так было хорошо, и почему-то мне пришла такая мысль. Не надо взрослым становиться. И я написал — всегда оставаться мальчишкой. Меня еще и не поняли. А что, ты можешь в девчонку превратиться? Но я-то имел в виду, чтобы остаться ребенком. И вот это ощущение сладкого детства, оно было всегда. А потом стали приходить мысли, что это может закончиться. Ну, гонять в футбол, лазить по деревьям, трясти яблоки. У меня было ощущение, что это вот уже заканчивается. Оно в принципе заканчивалось. Кайф закончился после школы, я в институте ничего не получил такого вот.