Новый Мир ( № 10 2008)

Надя. Он докурил и ушел. Аня закурила следующую сигарету. Жалобно зазвонил мобильник — каприз Паганини. Это была Сценаристка.

Сценаристка. Знаешь, всю ночь думала, ничего веселого не придумала. Если бы я писала драму, а не мыльную оперу, то закончилось бы плохо. Понимаешь, это проблема нашего времени. Мы все погрязли в прагматизме, потому что борьба за выживание, капитализм и все такое. А главное промахиваем, проходим мимо. А оно — главное — наказывает! И в итоге человек остается ни с чем. Твоя героиня, конечно, должна отказаться и не поехать, потому что прагматизм в ней не может не победить! Он сейчас во всех побеждает, потому что нам кажется, что вот потом впереди что-то будет, что-то успеем. Но это только кажется. Там на самом деле — одна усталость и старость. Ну, может быть, более-менее обеспеченная. Ну и что? Выигрывает, Анечка, только тот, кто находит в себе силы эту усталость побороть, и вернуться к главному, и опять начать чувствовать и жить! А кто позволит себя этой усталости и бесчувствию поглотить — потому что так, кажется, легче, — тот должен быть наказан — и потерять все! И любовь! И работу!

Аня. Я уже потеряла. Только что.

Сценаристка (помолчав) . Это, конечно, ужасно, но скажи, я хороший сценарист?

Аня. Ты — супер.

Надя. Я сидела на прослушивании у Вики, смотрела на ее вдохновенное лицо, слушала Паганини и думала: как это правильно, что я уже сейчас научила ее испытывать счастье от музыки, независимо от того, есть у нее любовь или нет. А то как она сможет пережить то, что ее еще ждет с мужчинами?..

Звучит Паганини.

Терновник

В 1798 году предста­вители так называе­мой “озерной шко­лы”, поэты Уи­льям Ворд­с­ворт и Сэмюэль Тейлор Коль­ридж издали кни­гу “ЛИРИЧЕСКИЕ БАЛЛАДЫ” (“LYRICAL BALLADS”), куда, помимо самих бал­лад, вошли и небольшие сти­хотво­рения. Этот сборник, которому был предпослан спе­циаль­ный манифест, стал пер­вым памят­ником анг­лий­ско­го и чуть ли не европей­ско­го роман­тиз­ма в целом. В него вошли двадцать три про­изведения (в переизданиях — гораз­до больше), четыре из которых при­над­лежат Коль­рид­жу, остальные — Ворд­с­вор­ту.

Стихи из “ЛБ” в после­дующих переизданиях существен­но отличались от пер­вых редак­ций. Русские перевод­чики XIX — XX веков перелагали, разумеется, каноничес­кие (“посмерт­ные”) тек­с­ты, и соб­ствен­но переводов из “ЛБ” было немно­го. На­сто­ящее исключение — мно­гократно переведен­ная “Баллада о Старом Мо­ряке” Коль­рид­жа. На­пом­ним, что переводы этой бал­лады Ни­колаем Гу­милевым и Виль­гельмом Ле­виком издав­на счи­тают­ся шедев­рами рус­ско­го перевод­чес­кого насле­дия.

По­эту Игорю Ме­ламеду показалось интерес­ным и важ­ным позна­комить оте­чествен­ного читателя как раз с пер­воначальной вер­сией кни­ги, про­сла­вив­шей ее авторов, поэтому он и осу­ществил пол­ный рус­ский перевод “Ли­ричес­ких бал­лад” с ори­гинала (кни­га-билингва готовит­ся к печати в издательстве “Время”). Публикуе­мая ниже “The Thorn” Уи­льяма Ворд­с­вор­та была в свое вре­мя переведена Ан­д­реем Сергее­вым и под назва­нием “Терн” опубликована в зна­менитой антологии “По­эзия анг­лий­ско­го роман­тиз­ма”. Пред­лагае­мый читателю новый перевод все­мир­но известной бал­лады осу­ществ­лен Игорем Ме­ламедом по редак­ции 1798 года.

I

Тернов­ник этот стар, да так,

Что и представить мудрено,

Как он в былое время цвел, —

Он поседел давно.

Он ростом с малое дитя,

Но все не гнется, ветхий куст.

Листвы лишен, шипов лишен,

Упорством цепких сучьев он

Живет, угрюм и пуст.

И, словно камень иль утес,

Он весь лишайником оброс.

II

Как камень иль утес, его

По самый верх покрыл лишай,

На нем повис тяжелый мох,

Как скорбный урожай.

Терновник захватили мхи,

И он, несчастный, ими сжат

Так тесно, что тебе ясна

Их цель, а цель у них одна:

Они его хотят

Сровнять с землею поскорей,

Похоронить навеки в ней.

III

На горном гребне, в вышине,

Где ураган, могуч и зол,

Со свистом режет облака

И рушится на дол, —

Вблизи тропы отыщешь ты

Терновник старый без труда,

И мутный карликовый пруд

Ты тотчас обнаружишь тут —

Всегда в нем есть вода.

Я пруд легко измерить смог:

Три фута вдоль, два — поперек.

IV

И за терновником седым,

Шагах примерно в четырех,

Перед тобой предстанет холм,

Одетый в яркий мох.

Все краски мира, все цвета,

Какие только любит взор,

Увидишь на клочке земли,

Как будто руки фей сплели

Божественный узор.

Тот холм в полфута высотой

Сияет дивной красотой.

V

Ах, как приятны глазу здесь

Оливковый и алый цвет!

Таких ветвей, колосьев, звезд

В природе больше нет.

Терновник в старости своей

Непривлекателен и сер,

А холм, который так хорош,

С могилою ребенка схож —

Столь мал его размер.

Но я прекраснее могил

Еще нигде не находил.

VI