Новый Мир ( № 10 2008)

читаем, что “природа — сфинкс”, которая лишь мучит человека, может быть сама не зная разгадки своих роковых вопросов.

Но вопросы и сомнения со временем постепенно стихли3, отошли на рассмотрение ученых, а лирика как слилась с природой, так и стала с ней неразлучной. Это ее новое качество особенно заметно в широкой исторической перспективе. Можно образно сказать: в шестнадцатом веке поэт почти не замечал природы, в семнадцатом — стал на нее посматривать, в восемнадцатом — ухаживать, а в девятнадцатом веке он на ней женился.

2

В 1798 году Уильям Вордсворт вместе со своим другом Сэмюэлом Кольриджем издал “Лирические баллады” — одну из важнейших книг английского романтизма. Императив “природности”, естественности, ярко проявился в этом сборнике, точнее говоря — в той его части, что написана Вордсвортом. В предисловии ко второму изданию он сформулировал свой идеал поэтического языка, очищенного от обветшалых поэтизмов, близкого к речи простых людей.

Пушкин был знаком с этой программой, по крайней мере по журнальной полемике. В наброске своей статьи “О поэтическом слоге” (1827 — 1828) он пишет о произведениях Вордсворта и Кольриджа, что они “исполнены глубоких чувств и поэтических мыслей, выраженных языком честного простолюдина”.

По свидетельству Шевырева, едва выучившись по-английски, Пушкин уже читал в подлиннике Вордсворта. Есть веские основания связать “...Вновь я посетил…” с “Тинтернским аббатством” — одним из самых известных стихотворений Вордсворта, полное название которого звучит так: “Строки, сочиненные в нескольких милях от Тинтернского аббатства, при вторичном посещении берегов реки Уай 13 июля 1798 года”.

Уже в самом названии, в его ключевом слове revisiting — “вновь посещая”-— читается начало пушкинской элегии. Сравним начальные строки Вордсворта и Пушкина:

Пять лет прошло; пять лет, и вместе с ними

Пять долгих скучных зим! и вновь я слышу

Шум этих струй, бегущих с высей горных,

Журча, в долину мирную. — И вновь

Я вижу эти сумрачные скалы…

(У. Вордсворт, перевод автора)

…Вновь я посетил

Тот уголок земли, где я провел

Изгнанником два года незаметных.

Уж десять лет ушло с тех пор — и много

Переменилось в жизни для меня,

И сам, покорный общему закону,

Переменился я — но здесь опять

Минувшее меня объемлет живо,

И, кажется, вечор еще бродил

Я в этих рощах…

(А. Пушкин)

Сходство заметное. Только у Вордсворта “Пять лет прошло”, а у Пушкина-— “Уж десять лет ушло”. Но главное — не тематическая перекличка, а родимое пятно интонации. Эти три раза повторяемые Вордсвортом на конце строк (2-й, 4-й и 14-й) “again” — “вновь”:

...and again I hear

These waters…

Once again

Do I behold…

Once again I see

These hedge-rows…

То есть “...и вновь я слышу / Шум этих струй”, “...и вновь / Взираю я…”, “И вновь я вижу / Ряды кустов колючих…”. Именно эта нагнетаемая Вордсвортом интонация и породила, кажется, пушкинское начало “из-за такта”:

...Вновь я посетил

Тот уголок земли…

Отсюда, видимо, шел импульс, а дальше — “заразило по контрасту”. Это был самый плодотворный для Пушкина путь. На противоречии его муза лучше работала, и, сопоставляя “...Вновь я посетил…” с “Тинтернским аббатством”, можно это отчетливо увидеть. Вордсворт в своих стихах занят доказательством глубокого благотворного воздействия, какое природа имеет на душу человека. У Пушкина никакого благоговейного трепета в отношении к ландшафту нет; наоборот, поэт как будто играет сменой регистров в описаниях: то-— “Меж нив златых и пажитей зеленых / Оно, синея, стелется широко”, то-— “скривилась мельница”, “дорога, изрытая дождями”.

Но всего интереснее различие двух концовок. У Вордсворта вся заключительная часть стихотворения обращена к любимой сестре. Он благодарит ее за разделенные радости и невзгоды и просит навек запомнить эти отрадные часы, чтобы, когда одиночество, страх, боль или печаль омрачат ее поздние годы и когда, может быть, сам поэт будет там, где он более не сможет услышать ее голос, она вспомнила, как они стояли на этом берегу, объединенные в молитвенном восторге перед святой Природой.

И здесь мы видим пушкинское отталкивание от Вордсворта, от того, что Китс называл “эгоистически возвышенным” в Вордсворте4. Тон явно взят на октаву ниже. Автор “Тинтернского аббатства” обращается к “дорогой, дорогой сестре”, Пушкин — к молодым сосенкам возле дороги, то есть ни к кому — и ко всем. Одиночество его глубже, но не безнадежней. Вордсворт просит сестру вспомнить о нем в горе и утешиться. Пушкин, наоборот , призывает вспомнить о нем в радости и задуматься.

Но пусть мой внук

Услышит ваш приветный шум, когда,

С приятельской беседы возвращаясь,

Веселых и приятных мыслей полон,

Пройдет он мимо вас во мраке ночи

И обо мне вспомянет.

3

Внимательно вчитываясь в пушкинский отзыв о программе Вордсворта, мы замечаем существенную деталь: Пушкин отмечает, что там есть хорошие стихи, написанные “языком честного простолюдина”, а Вордсворт настаивает, что все стихи должны писаться языком простолюдина. Именно этот пункт Кольридж резонно оспаривал в своей “Литературной биографии”, несмотря на все уважение к таланту своего друга и соавтора по “Лирическим балладам”.