Новый Мир ( № 11 2005)

Или, скажем, определение — в качестве само собой разумеющегося — Гайдара и членов его правительства как “обанкротившихся отцов” (“Дочь за отца не отвечает”). Понятно, когда такое выкрикивают на левопатриотических митингах. Но журналисту-аналитику следовало бы объясниться. Если те “отцы” обанкротились, тогда против чего же так яростно и упорно воюют “патриоты”, да и сам Кашин последние десять лет, — экономическая и государственная система, которую создавало правительство Гайдара, не рухнула ведь до сих пор. Более того, худо-бедно, но она укрепляется и развивается. В чем банкротство-то?

Или: “Лукашенко нельзя не уважать”, “Как ни грустно признавать, Лукашенко обречен. Бог даст, мы еще спросим с тех, кто привел его, самого верного союзника России, к скамье европейского трибунала в Гааге”, и даже — “отчаянно свободолюбивый Лукашенко”. Опять набор левопатриотических клише вместо того, чтобы прояснить, в чем видится смысл союзничества Лукашенко с Россией и в чем проявляется свободолюбие Лукашенко. Или как минимум — почему Лукашенко так хорош для автора, а Путин — совсем даже наоборот. Общий контекст кашинских эссе тут ничего не проясняет, скорее запутывает. “И вот та (времен Ельцина. — С. К. ) Россия — ужасная, практически чужая страна — исчезла. Она уступила (или только начала уступать) место совку — практически такому же, каким рисовал его Сорокин. И вдруг оказывается, что этот совок гораздо ужаснее, чем ельцинская анархия с охранниками, назначающими министров, и церковными митрополитами, торгующими водкой. Он тоже чужая страна, и неизвестно еще, какая из двух постсоветских Россий более чужая для обычного человека. Для кого-то это не было открытием. Для меня — стало. И это вдвойне неприятно” (“Отсутствие самолета”).

Здесь, похоже, дело не только в том, что автор дразнит или интригует читателя. Дело в самом уровне исторического мышления Кашина. В анализе исторических событий журналист ориентируется на самое доходчивое для широкого читателя — конспирологию, где не надо разбираться со сложными материями — с логикой экономического развития, общественного, интеллектуального, с “ментальностью национальной истории” и т. д. В истории у Кашина все очень просто и понятно — вот, например, как происходит и почему происходит революция: народ с наушниками mp3-плееров выходит на площадь к установленным там плазменным телеэкранам и снующим репортерам, а “вожди восстания” время от времени отправляются на конспиративную квартиру для консультаций с послом Соединенных Штатов — это так на Украине было (“После революции”), ну а наш Ельцин в свое время регулярно ездил отчитываться в “американский обком”. Неужели и причины революции 1917 года нынешние молодые сводят исключительно к пломбированному вагону и деньгам Парвуса? Похоже, что так — вот еще цитата из очерка Кашина про Зураба Церетели: “Оппозиция — любая оппозиция, от НБП до „Яблока”, — борется в меру своих сил и умений против власти. Но власть чиновников — она гораздо слабее власти этого скульптора или власти Кобзона, власти Никиты Михалкова, Аллы Пугачевой, Валерия Гергиева. Они, а не полумифический народ при любом раскладе определяют судьбу страны (курсив мой. — С. К. )”.

То, что все эти ярлыки взяты напрокат, для меня очевидно. Но обстоятельство это, бездумность употребления шаблонных идеологем, не значит, что к ним следует относиться пренебрежительно. Кашин ведь мог взять и другие. Но взял именно эти.

И вот это самое интересное — ибо достаточно выразительно говорит о неком умонастроении нынешних молодых.

Центральным для этого умонастроения я бы назвал самый востребованный сегодня вариант патриотизма — “патриотизм геополитический”, державный по содержанию и предполагающий при его выражении высокую степень эмоциональной разогретости, отчасти напоминающей патриотизм футбольных фанатов: “Америка — параша! / Победа будет наша!” Что разогревает патриотические чувства Кашина в первую очередь? Наличие западных “русофобов”. Опасность, как ему кажется, сдачи Калининграда Германии. Возможная сдача островов Японии. Наличие на телевидении канала МТВ, содержащегося на американские деньги, песенка, которая там звучит: “МТВ проходит как хозяин необъятной родины моей”. Ну и, разумеется, победа Ющенки над Януковичем. Собственно, здесь и корень декларируемой ненависти к либералам — они потакают “западной экспансии”.

В этом понятии патриотизма практически отсутствует место для “просто человека”. Для его повседневных интересов и потребностей. В заботах патриотов-державников нет — прошу прощения за “дежурный” либеральный пафос, — нет места той России, которая встает по будильнику на утреннюю дойку, на смену в троллейбусный парк или в процедурную, готовить капельницы. Той России, которую абсолютно не трогает актуальная для наших политологов-культурологов проблематика, ну, скажем, поругание национальной идеи засильем в меню наших кафешек салата “Цезарь”, солянки с нерусскими оливками и мяса по-французски (эссе “Революция еды”).

Автор полушутя-полувсерьез замечает, что наши замшелые идеологи до сих пор пользуются словом “стерня”, которого ни он, Кашин, ни его читатели просто не знают. Я не очень верю, что Кашин не знает. Но то, что его политтусовка и потенциальные читатели не знают этого слова, допускаю. Это новейший тип русского патриота, борца за величие России, которая в “обыкновенном виде” его не слишком волнует. Природу такого патриотизма выразил к случаю адмирал Балтин, заявивший, что не надо было звать англичан на спасение батискафа — стратегические секреты мы должны сохранять любой ценой. Только вот напрасно молодой человек относит слово “стерня” к языковой архаике — ему, полагаю, известно, что те же хлеб и молоко в нашей стране остаются самыми распространенными продуктами сельскохозяйственного производства, в котором задействовано множество сограждан журналиста, как раз тот “полумифический народ” (см. выше), для которого “стерня” — слово обыденное и который действительно мало знаком нынешним патриотам из столичных политтусовок.

Рецензенты Кашина выделили его очерк “Тетка в рыжей шубе” как проявление “народолюбия”. Процитирую начало, определяющее тональность всего очерка: “Конечно, не стоило раздавать тем бабушкам на Ленинградке свои визитки. Но от меня это не очень и зависело: я протянул свою визитку одной, за ней потянулась другая, третья — в общем, мне нужно заказывать новую пачку визиток. А химкинские бабушки теперь постоянно звонят мне на мобильный и рассказывают, что там у них происходит”. Читая этот действительно очень хороший текст про ситуацию вокруг монетизации льгот и про генерала Громова, сменившего врага — с моджахедов на подмосковных пенсионеров, я все-таки не мог не поежиться от того, как непроизвольно журналист обозначил дистанцию между собой и этими “бабушками”. Пахнбуло вдруг застарелым, совписовским разделением на “нас” и “простых людей”. Возможно, что в этой ситуации стилистика Кашина спровоцирована кастовым журналистским снобизмом (увы, достаточно часто проскакивающим у Кашина), когда вот эта “тетка в рыжей шубе” — не ты, а объект изучения. Объект не такой выигрышный, как суд над нацболами, перемещения в кабинете Лужкова или тусовка “нашистов” на Селигере, но все же и они, эти смешные, трогательные “бабушки”, иногда выходят в пространство “большой жизни” и вполне достойны, чтобы о них упомянули.

Все, сказанное выше, я, естественно, говорю как “среднестатистический либерал”, убежденный, что величие страны измеряется не количеством баллистических ракет и торжеством русского футбола над английским. А тем, насколько внутренне развернуто и свободно живет в стране каждый ее гражданин. Великая нация складывается из сообщества действительно свободных, умных, глубоких людей с развитым чувством достоинства. То есть сначала — человек, а уже потом — страна и держава. (Ограничусь пока только этими “дежурными” определениями — заданный кашинской эссеистикой “интеллектуальный контекст” не позволяет двигаться внутрь темы.)

Но это все по нынешним временам — патриотизм либеральный, “гуманистический”, то есть устаревший. Кашин транслирует другие основы патриотизма. То, что, по мнению либерала, роняет достоинство патриота, здесь причисляется к его достоинствам. Подумаешь, ну назвал Михаил Леонтьев в своей передаче на центральном государственном канале президента соседней страны пидором. Ну и что? “Хочется собрать денег и организовать радиостанцию, на которой телеведущий Леонтьев с утра до вечера называл бы Саакашвили и Ющенко пидорами, а всех остальных — суками и дерьмом” (“Своими именами”). Для Кашина, при всем озорстве его реплики, леонтьевская выходка всерьез укладывается в “патриотизм геополитический”, измеряемый обширностью державы и ее устрашающей мощью (“чтобы с нами считались”).

Эта разновидность патриотизма не может не включать ксенофобии, так сказать, по определению: русские — это не те, кто обладает такими-то и такими-то позитивными чертами и делает то-то и то-то, а те, кто объединился для противостояния “нерусским”, американцам, натовцам — далее везде. Нет, в ксенофобской оголтелости Кашина обвинять было бы несправедливо, это разновидность ксенофобии, так сказать, респектабельно-державная. Вот автор описывает происходящий возле украинского посольства митинг в поддержку “оранжевой революции”, митинг, на его взгляд, выглядит настолько жалким, что “было даже неловко перед хоть и украинскими, но все-таки дипломатами” (“Генеральная репетиция”). Или цитата из другого очерка: “И если вы думаете, что история на этом закончилась, то вы ошибаетесь, потому что здесь идет речь о поляках” (“За спасение погибавших”) — излагается история о том, как русские спасли польскую спортсменку, но потом польские спортивные чиновники повели себя подло. Почему они так сделали? А потому что — поляки. Ну и так далее.

И вот теперь я вынужден вернуться к процитированному в начале высказыванию Кашина про свою тотальную оппозиционность. Цитата имеет такое продолжение: “...Абсолютно оппозиционный журналист. К тому ж не настолько одиозный, как Политковская. Голова, кажется, сама просится, чтобы ее отрезали. И никому не будет дела до того, что покойник ни с кем не боролся, никого не разоблачал и так далее”. Поскольку эссе “Думая о Рыбкине”, из которого цитата, было первое, что я прочитал у Кашина, то эту оговорку я отнес к самоиронии, с помощью которой снимается излишняя пафосность предыдущего высказывания: “Моя, например, биография — она похлеще гонгадзевской будет”. Но, похоже, прочитал неправильно — автор по большому счету действительно никого не намерен обличать. А если это у него и получается, то исключительно по причинам молодой порывистости и (пока!) неумения сдерживать рвотные рефлексы при виде подлости. Размежевания же его с “новым совком”, с Путиным или членами его команды чисто вкусовые. До концептуального противостояния с нынешним официозом он не дорос и в выбранной им идеологической позе дорасти не может. “Если наша власть действительно озабочена сохранением суверенитета , предотвращением внешнего управления и прочими важными вещами, какого черта она хотя бы не намекнет пресловутому социально ориентированному бизнесу, который, кстати, обширно представлен и на медийном рынке, что неплохо бы создать нормальную, а не в стиле старой „Правды” газету? Власть действительно не понимает, что истеричный и глупый либеральный публицист, разговаривающий на живом языке собственными словами, всегда выиграет у биоробота типа Екатерины Андреевой, или притворяется? Если не понимает — то пошла она вон, такая власть, потому что это некомпетентность. Если притворяется — тем более пошла вон, потому что это вредительство”.