Новый Мир ( № 11 2008)
Шрифт:
Аллегория прозрачна и даже немного смешна. Герой романа, некто Неверов, молодой человек, убегающий из дома, валяющийся по сугробам, воюющий с милицией и хрипящий на митингах, а в финале романа закалывающий вилкой человека из спецслужб, — тоже смешон. В одном из персонажей, активисте Иване Шурандине, можно узнать самого автора — писателя, лидера союза “За Родину”, жертву наездов, преследований, обысков. “В Иване была горячность неофита, обретшего новое любимое дело”. Все это начинено диалогами, стихотворными вставками и яркой пеной энтузиазма. Слова “План возмездия”, “Бомба”, “Месть”, “Революция” — на каждой странице. Но бунтари наказаны. В предфинальной главе “В это время” — перечисление фамилий, годов рождения и травм. “Шурандин Иван Петрович, 1980 г. рождения, сломаны ребра, пробит череп”. В том же списке персонажи с реальными именами: “Бирюков Федор Владимирович, 1978 г. рождения, сломан нос”, “Прилепин Евгений Вениаминович, 1980 г. рождения, выбиты два передних
Неизменно возвращаясь к своей осевой теме “трагедия будничности”, Роман Сенчин показывает бывших романтиков, отчасти тоскующих по былой дерзости мысли и вольности жизни, отчасти понимающих всю тупиковость этого прошлого. Человек, застревающий в отрочестве, обречен на вечную депрессию, так как неформальность, несистемность, неформатность, не приводящие к конечному органичному вхождению в мейнстрим, в генеральную линию жизни и культуры, приводят к разбитому корыту, изоляции: ровесники взрослеют, мир меняется, а ты остаешься смешным лузером, ведущим эфемерную войну с обществом бюрократов и буржуа. Как следствие перестроечного и постперестроечного процессов, множество молодых людей так и не вступили во взрослую жизнь, предпочтя уход в контркультурную тень. Потом им, как героям Сенчина, приходилось либо срочно и запоздало вписываться в какую-нибудь ненавистную корпорацию ценой онемения душевных сил, либо оставаться неприкаянными постаревшими неформалами, бессильными жить дальше.
Рутину научились компенсировать ролевыми играми и экстремальными видами спорта, драками и нападениями на невинных людей, политическими акциями и депрессивными сходками. Разнообразные субкультурные течения — готов, эмо, вампиристов — объединяют не только тинейджеров, но и молодых людей далеко не самого юного возраста. Пубертатный период со всеми его проблемами у российской молодежи сильно затянулся. Юноши сбиваются в стаи и жаждут возмездия. “Я, Саша Тишин, считаю вас подонками и предателями! Считаю власть, которой вы служите, — мерзкой и гадкой! Вижу в вас гной, и черви в ушах кипят! Все! Идите вон!” (“Санькя”).
А поскольку взрослые вон не идут, молодежь уходит от них сама (психологически и физически).
Причуды сапфической романтики
Занимающие в сегодняшней литературе важное место телесные перверсии входят в этот же ряд противопоставления норме. Помимо гендерного вопроса “женской” литературы в последнее время намечается также тема лесбийской прозы и лесбийской поэзии.
Лесбийская литература, за редкими исключениями, находится в маргинальном отсеке текущей словесности, зачастую не переходя границы дилетантизма. И все же проведение ежегодных фестивалей лесбийской поэзии, выходы сборников лесбийской поэзии и прозы — явления сами по себе знаковые. К тому же лесбийская литература для критика любопытнее геевской, поскольку в ней наличествует женская непрямолинейность, нередко делается меньший упор на эротику, лучше чувствуются обнаженный нерв, психологическая составляющая. Проза лесбиянок всегда рефлексивна, очень часто излита в жанрах, опосредованных личностью автора: дневник, эссе, письма (как в “Антологии лесбийской прозы”, вышедшей в 2006-м и включающей около двадцати имен). Эти писательницы отстаивают свое лесбийство как особый способ мышления, как великий переход в третье измерение, дарующий им некую защиту от грубой окружающей среды.
По сути это те же Чайльд Гарольды и Онегины в юбках (нет, чаще в брюках), не находящие себе места и конструирующие собственную обособленную мини-реальность. Сложность заключается в том, что помимо прихотливой дифференцированности самих лесбиянок (маскулинные “бучи”, женственные и шизоидные “фемы” или “клавы”, интеллектуальные “дайки”, не говоря уже о презираемых лесбиянками бисексуалках) очень расплывчаты и границы этой самой лесбийской литературы. Где маркирующий набор приемов, характеристик, образов? Где прослеживаемая линия традиции от Сапфо до наших дней? Кто является классиками лесбийской литературы: Вирджиния Вулф, Эмили Дикинсон, Гертруда Стайн, София Парнок, Марина Цветаева, Моник Виттих?.. “С книгами сложнее. Потому что литературы очень мало. Пожалуй, в основном самое известное, что есть, — это Цветаева и все, что с ней связано. Я думаю, что Цветаева это вообще некий культовый персонаж для всех лесбиянок, читающих, по крайней мере. Потому что, насколько я знаю, ее любят многие”12 (из интервью питерской девушки).
В вышедшем лет десять назад переводном сборнике “Короткая лесбийская проза”13, к примеру, были напечатаны зарубежные рассказы самого разного свойства: от откровенно порнографических до воинствующе-феминистских. Феминизм как явление, неотделимо сопутствующее, хоть и не равнозначное женскому гомосексуализму, точно так же радикально выражает неудовлетворенность наличным положением дел, стремление изменить свой общественный статус.
Находясь в перманентном меньшинстве, лесбиянки всегда будут представлять собой идеальный романтический элемент, вечно антагонистичный большинству. Тем более что, несмотря на морально-этические трансформации в обществе, женолюбство и мужеложество все еще заметным образом остаются культурно табуированными. Здесь корни бунта, восстания лесбиянок против гетеросексуального общества (из того же романтического ряда, что и отраженные в современной российской прозе мятежи феминисток против мужчин, детей против своих отцов, экстремалов против “офисного планктона”, рокеров против мажоров, политических радикалов против власти и т. д.).
Все же нельзя сказать, что лесбийская литература остается совершенно в тени: в 2007 году в Америке прошел фестиваль лесбийской книги, а в России целых два фестиваля лесбийской любовной поэзии — в Петербурге и в Москве (уже был и третий). Другое дело, что авторы действительно качественных текстов подобного рода (к примеру, Анастасия Афанасьева или Света Литвак), попадая в большую литературу, расцениваются вовсе не как представительницы лесбийской субкультуры. То есть фактор интимных приоритетов не является для литературы определяющим. И тем не менее — фестивали, сборники, журналы, сайты, литературные форумы сексуальных меньшинств налицо.
За рубежом еще можно проследить стойкую писательскую лесби-линию
и определенно назвать несколько современных, в основном не переведенных на русский, произведений: “Stone Butch Blues” американки Лесли Файнберг, “The PowerBook” и другие книги англичанки Жанет Винтерсон, “Odd Girl Out” и прочие романы Энн Бэннон, “The Price of Salt” Клэр Морган и так далее.
В силу, видимо, того, что в России никогда не было сильного суфражистского движения, а тем более трех волн феминизма, здесь нет и лесбийских писательниц-авторитетов.
В 2004 году вышла книга Маргариты Шараповой “Москва. Станция
ЛЕСБОС”, которая вызвала возмущение гомосексуального сообщества, разглядевшего там сарказм, разоблачение, издевательство. Шарапова, с ее многоцветной биографией и отличным знанием описываемого мира изнутри, и вправду создала картину не особенно комплиментарную: две повести, вошедшие в книгу, изображали мир геев, лесбиянок, “би” и “трансух” с их аллюзийными кличками (Пиноккио, Герда, Ариадна), мутным времяпрепровождением и депрессивно-порочным образом жизни как некую пеструю клоаку, уродливый цирк. Это мир, в котором нет настоящей реальности, — она здесь распадается, раскалывается на реальность виртуально-компьютерную (персонажи постоянно играют за мониторами), смертоносную (много самоубийств и трупов), гедонистическую (телесная любовь) и так далее.
Тогда же вышла книга “Я тебя люблю, и я тебя тоже нет” Сони Адлер,
значительно уступающая повестям Шараповой в литературных достоинствах. Однако колорит здесь практически тот же: виртуальное общение и нескончаемая накопительная страсть главной героини к девушкам-любовницам, которых она меняет одну за другой. Порок в чистом виде, обессмысливающий сам себя.
Впрочем, перечисление лесбийской библиографии по шаблону телефонного справочника — гиблое дело. Во-первых, большая часть беллетристики на эту тему — либо порнография, либо массовое чтиво, либо нечто вообще трудноопределимое. Во-вторых, главное — не столько имена, сколько тенденция. Лесбиянки публикуются в основном в Интернете (на сайте “Стихи.ру” появились “Сборник лесбийской поэзии” и “Сборник лесбийской прозы”) и, желая соблюсти анонимность, подписываются никами, кличками, даже в бумажном варианте. Кое-что публиковал Дмитрий Кузьмин в своем альманахе для гей-меньшинств “РИСК”, но и Соня Франета, и Габриэла Глэнси, и Элана Дайквомон, и другие — авторы западные, переводные (из-за того, что, как пояснял сам Кузьмин, у нас еще мало хороших текстов такого рода). Впрочем, в профильном издательстве “Квир” вышел презентованный в обеих столицах сборник “Ле Лю Ли”, который собрал поэзию тридцати участниц первых двух фестивалей лесбийской любовной лирики.
Не ясно, разграничивать ли российских писательниц по тематике их произведений или по принципу их личной приверженности той или иной ориентации. К примеру, Линор Горалик (участница фестиваля лесбийской лирики и переводчица подобной поэзии на русский) не говорит о себе как о лесбиянке и не считается таковой (то есть для ее творчества это не важно).
На всех трех фестивалях лесбийской любовной лирики (май и октябрь 2007 года, май 2008 года) тоже выступали в основном девушки из Сети (некоторые, что называется, не снимая ников — Аня Ру, Саша П, Ольга Фц), поэтессы Ольга Краузе, Ольга Первушина, Татьяна Моисеева, Галина Зеленина (Гила Лоран),