Новый Мир (№ 2 2009)

И в случае двухнедельного срока, и в случае двухклеточного эмбриона понятно, что запрет введен исходя из научного, а не религиозного понимания сущности человека. Современные религиозные деятели считают недопустимыми любые эксперименты по инженерной эмбриологии и клонированию, так как это, во-первых, посягательство на прерогативу Всевышнего создавать виды, во-вторых, уничтожая экспериментальный эмбрион, ученые уничтожают живую душу. И ладно бы животную душу, против экспериментов над эмбрионами лягушек вроде бы пока выступают только ортодоксы, но ведь человечьих эмбрионов тоже отправляют на лабораторный стол! И если учесть, как много людей в современном мире обратились к религии и действуют с ожесточением неофитов, как много места занимает теперь религия в политике, то можно предвидеть вскоре полный запрет на экспериментальное клонирование. Поэтому религиозным деятелям следует, конечно, аккуратно рассмотреть данный вопрос, взвесить все за и “против” огульного запрета, положив на одну чашу весов будущий выигрыш для человечества и на другую — свои представления о зарождении души.

Последний вопрос не так уж прост, я могу отослать читателя к вдумчивой экспертной исторической справке, которую дал Умберто Эко в книге “Полный назад!”. Там показано, что с самого зарождения христианства у Церкви не было ясности в вопросе о формировании души. Сначала считалось, что душа придается человеку при рождении чудесным образом и зародыши вообще не обладают душой. В раннем Средневековье Тертуллиан выдвинул предположение, что Господь дал душу только первому человеку, а затем душа вместе с первородным грехом передавалась от человека к человеку с мужским семенем. Тертуллианову точку зрения не поддержали, альтернативу ей составил святой Августин. Он предложил разграничить передачу души и первородного греха: первое впитывалось из окружающего божественного пространства, а второе передавалось с семенем. Но эти правила показались христианским мыслителям неубедительными, тогда Фома Аквинский разработал новую концепцию. Он определил душу растительную, животную (чувствительную) и человеческую (разумную). По его представлениям, человеческая душа при формировании проходит через две промежуточные стадии — растительную и животную; и развитие зародыша начинается с приобретения растительной души. Несколько веков это представление оставалось без изменения, его придерживались и ученые. Когда в конце XVIII века Луиджи Гальвани провел серию знаменитых опытов с лягушачьей лапкой, сокращающейся под действием электричества, то объяснил это влиянием “животного электричества”. Животное электричество, с его точки зрения, было материальным выражением животной души. Его современник Алессандро Вольта во время Французской революции устраивал демонстрации “воскрешения”: с помощью электрических батарей заставлял дергаться тела казненных. С позиций ученых того времени, мало еще знавших о свойствах электрического тока, подергивания мышц были признаком возвращения животной души в человеческое тело. Сейчас, конечно, подобные представления кажутся наивными. Но в любом случае этот краткий экскурс в историю показывает, что нет у современного верующего четких ориентиров по поводу начала человеческой души: не было их у основателей христианской церкви, не сложились они и в последующем ее развитии. Другой аспект проблемы гибридов и допустимости опытов с ними — моральный. Наша мораль подвижна, меняется в зависимости от культурных традиций, текущего исторического момента. Помимо этого, как показывает современная нейропсихология и многочисленные эксперименты в этой области, у морали имеется и какая-то общечеловеческая основа. В человеческую натуру заложен, по-видимому, ряд эмоционально обусловленных моральных реакций, которые зависят только от генотипа человека разумного. И именно эта моральная составляющая делает человека человеком. Когда говорят: “Я знаю интуитивно, что этого делать нельзя, но обосновать рационально не могу”, — то это указание не столько на глупость собеседника, сколько на прямое попадание в область изначальной моральной основы. Эта область эмоционального знания сродни запаховым восприятиям: она не связана с рациональными, логическими центрами мозга, поэтому человеку трудно говорить на эти темы, называть явления и ощущения специальными терминами. Но так или иначе, многие из моральных запретов клонирования и межвидовой гибридизации связаны именно с этими, не подвластными разуму областями нашего знания. Так, образ гибридного животного с человеческими частями тела и образ женщины, рождающей такое чудище, вызывает реакцию отвращения у всех без исключения современных людей. Может быть, в человеческой психике лежит запрет на скрещивание с такими чужеродными объектами? Впрочем, если вспомнить благосклонное отношение к монстрам в Древнем мире и придание им божественной сущности, то, вероятно, эта гипотеза может оказаться и несостоятельной. Эта область психологии человека должна быть исследована тщательно и в незамедлительном темпе. Иначе могут последовать неоправданные запреты на любые виды работ в столь перспективной области, вызванные не столько рациональной, сколько эмоциональной реакцией публики.

Моральные запреты, конечно, обусловлены и естественным чувством сострадания к животным. Вспомним эксперимент со знаменитыми белтсвилльскими поросятами. Они так названы по месту своего рождения — ветеринарной станции в Белтсвилле (США). Поросята были выращены из модифицированных яйцеклеток свиньи, в которые встроили ген человеческого гормона роста. Это было сделано с целью ускорить темпы роста поросят — вполне обоснованная зоотехнологическая задача. Данная работа была предварительно проведена на мышах и кроликах, и результат был вполне удовлетворительный. Однако поросята мало того что плохо росли, но были рождены совершенно больными страдальцами: сонные, с вечным поносом, с больными глазами и кожей, с настолько ослабленными конечностями, что передвигались только на коленях. Кроме жалости такие животные могут вызвать только негодование на зарвавшуюся ученую братию.

Сегодня законодательствами всех стран запрещено репродуктивное клонирование, то есть клонирование с целью воспроизведения человека. В ряде стран законы запрещают также и терапевтическое клонирование, то есть создание эмбрионов с целью получения линий стволовых клеток и воссоздания различных тканей человеческого организма. Страны, входящие в Европейский союз, запрещают создание человеческих эмбрионов в исследовательских целях. Относительно цибридов пока полного запрета нет.

В США государство придерживается политики не финансировать работы, связанные с клонированием и человеческими зародышами и гибридами. Многие сенаторы, придерживаясь религиозной платформы действия, выступают за полный запрет таких работ. Однако в США разворачиваются проекты исследования цибридов, в том числе и с человеческим генным материалом, но на деньги частных организаций. В Великобритании и Австралии разрешено терапевтическое клонирование человеческих эмбрионов. Но для экспериментов с человеческими эмбриональными клетками следует получать специальное разрешение в соответствующих органах надзора. В Китае также разрешено терапевтическое клонирование, в том числе и создание цибридов. В России пока нет запрета на работу ученых в области терапевтического клонирования. Принимая во внимание недостаточность средств, выделяемых на науку, обедневший кадровый состав научных групп, трудности с техникой и реактивами и отсутствие лаборантского звена, трудно ожидать, что в России будут проводиться серьезные исследования в этой области. В связи с этим нет немедленной необходимости принимать запретительные меры. В то же время российские политические лидеры сейчас используют религиозные лозунги и в своей деятельности, и для своих выборных платформ, поэтому в России запреты на работы по клонированию могут последовать в качестве яркой популистской меры.

В заключение приведу абзац, взятый без изменения из интернет-журнала “Я” <http://www.ya-online.com>: “Итак, межвидовые эксперименты порождают невиданные прежде болезни. Вместе с „сердцем звериным” вирусы готовы наподобие бесов вселиться в человека. И это также отнюдь не образное выражение. Дело в метафизической сущности вирусов. Современный философ обратил внимание на следующие их признаки. Они (эти вирусы) не размножаются сами, а заставляют воспроизводить себя живую клетку. Обычные паразиты не заинтересованы в смерти хозяина, так как с нею теряется источник питания. Вирус же не может не убивать: условием его существования является отнятие не пищи, а самой жизни. Столь изощренная воля не может быть помещена в столь простеньком устройстве, как вирус. Следовательно, он является проекцией в материальный мир некоей идеальной сущности. Кто же — личностный, но бестелесный — наделен теми качествами, которые мы наблюдаем в действии ничтожно малого паразита? Бесполое существо, гениальное во лжи и убийстве… Образ полностью совпадает с тем, каким видится в христианской традиции дьявол. Отец лжи, дьявол под видом медицинского блага предлагает самоубийственное биологическое оружие. Готово ли общество осознать такую опасность?”

Этот отрывок наглядно иллюстрирует, как наука превращается в популярное псевдознание. Здесь реальные научные факты напополам с вымыслами поданы читателю под замечательно изготовленным соусом психологических страшилок. “Порождают ли межвидовые эксперименты болезни?” — Да, могут порождать. В связи с этим, как мы помним, пока запретили эксперименты по трансплантации человеку органов свиньи. “Готовы ли вирусы вселиться в человека?” — Да, готовы. Но это никак не связано с межвидовыми гибридами. Вирусы готовы вселиться в клетку всегда, когда ослаблена иммунная защита. “Вирусы не размножаются сами, заставляя хозяина размножать себя”. — Да, это правильно: именно так и размножаются все без исключения вирусы. Но это опять же не относится к межвидовым гибридам, это входит в определение вируса. “Вирус не может не убивать”. — Это неверно. Многие вирусы живут в клетках, некоторые превращаются в необходимый элемент клеточного генома, а некоторые особо услужливые вирусы обеспечивают появление полезных признаков у животных или растений. Сейчас, например, доказано, что появлению плаценты у млекопитающих и, следовательно, началу эволюции плацентарных животных способствовало вирусное привнесение необходимого гена. “Следует ли наделять вирусы волей и личностью, тем более дьявольской?” — С одной стороны, здравый рассудок восстает против этого, с другой — вроде бы и неплохо выявить наконец материальную природу дьявола. В этом случае вирус (читай — дьявол) окажется по естественным причинам совершенно непобедимым и неискоренимым, но хотя бы понятно, с кем мы боремся. При этом все же подчеркну, что к межвидовым гибридам этот экскурс в природу дьявольских сил не имеет никакого отношения. С межвидовыми гибридами это совсем не связано, а связано с обращением агитатора к инстинктивным страхам человеческой натуры, с опорой на необразованность, отсутствие любопытства, нравственную лень.

Эксперименты с инженерной эмбриологией, клонированием межвидовых гибридов, безусловно, сулят огромную выгоду для человечества. Для получения этой выгоды ученым предстоят тысячи экспериментов и открытий. Вместе с этим параллельно будут (и должны) идти исследования моральных и этических проблем, связанных с отношением человека к подобным экспериментам.

Мемуары, которые «должны были быть на русском»

Наталья Николаевна Курчан — музыковед. Родилась в г. Троицке Челябинской обл. Окончила Российскую академию музыки им. Гнесиных. Автор многих публикаций, по­­священных филармонической музыке, в специализированных и популярных изданиях. Живет в Москве.

sub 1 /sub

Две книги с одинаковой историей, мыслимые изначально на русском, были написаны и изданы на других языках, переведены на «родной» спустя десятилетия. Книги — памятники двум уникальным музыкантам, к не­счастью прожившим отнюдь не уникальную жизнь русских изгнанников. И еще: два образца мемуарного жанра, интересные не только своим прямым содержанием — но тем, что сделали (или не сделали) с «прямой речью» Рахманинова и Альбрехта их «соавторы»: составители, переводчики и редакторы. Удивительные книги, в которых яркая и живая речь ее героев, хотя и несет в себе иностранный акцент, «пробивается» к читателю через слои переводов и редакций.

«Воспоминания» Сергея Васильевича Рахманинова [1] , записанные в конце 20-х го­дов прошлого века критиком, дирижером и композитором Оскаром фон Риземаном, представляются мне весьма интересным, но неоднозначным примером книги «разговоров с великим человеком». Явственно видно, что дуэт Рахманинова и Риземана не был столь же совершенен, как чудесные беседы Гёте и Эккермана или блистательный спарринг Стравинского и Крафта. И в данном случае неверно было бы «винить» в этом лишь записывающую сторону. Безусловно существующая личностная дистанция между гением и «обычным» человеком, пусть даже талантливым в той же области, в случае Риземана была весьма узкой: «Моя жизнь, немалая часть ее, текла параллельно с жизнью Рахманинова. <…> В 1899 году поступил в Московский университет, и вскоре мы с Рахманиновым встретились в доме нашего общего друга, княжны Александры Ливен. <…> Самое яркое воспоминание, связанное с моей дирижерской деятельностью, — это вечер, на котором Рахманинов во второй раз играл свой Третий фортепианный концерт. <…> Когда в мае 1907 года я в сопровождении друзей отправился на первый „Русский сезон” в Париже, первым, кого я увидел, сидя в вагоне Северного экспресса <…> оказался Рахманинов <…>. Покинув Россию, я в 1922 году поселился в Германии; композитор по случайности оказался в Дрездене, где я навестил его. Потом я стал частым гостем Рахманинова во Франции. Теперь мы соседствуем на берегу озера Люцерн в Швейцарии». Не самый близкий друг, но постоянный свидетель событий жизни, преданный по-­­­

клон­ник, к тому же профессионал, Риземан, видимо, идеально подходил для задачи бытописания жизни великого коллеги. Однако очевидно, что сам Рахманинов не был идеальным «материалом» для мемуаров. Связного монолога в книге не получилось: «Работая над биографией Рахманинова, я нередко с досадой обнаруживал, что иные даты премьер и других событий <…> не помним ни я, ни Рахманинов». И к тому же в конце двадцатых: «Материал, который обычно находится в распоряжении биографов, — я имею в виду письма, рукописи, газетные статьи и тому подобное, — мне недоступен» [2] . Так что довольно подробная биография, занимающая примерно две трети текста [3] , состоялась как своего рода риземановская обработка брошюры В. С. Беляева («С. В. Рахманинов».