Новый Мир (№ 3 2006)
Шрифт:
Алексей Пурин (Санкт-Петербург). Анненский, Мандельштам и другие. — “Стороны света”, 2005, № 1.
“Кушнер в статье об Анненском („Новый мир”, 1997, № 12) недоумевает по поводу строчки „Иль глаза мне глядят неизбежные”, усматривая здесь „‘детскую’ грамматическую ошибку”. Но дело в том, что никакие неизбежные глаза на Анненского здесь не глядят. Вероятно, в первом издании „Кипарисового ларца” (1910) допущена опечатка (там, правда, сохранилась запятая после „глядят”, заботливо убранная последующими корректорами во всех изданиях „Библиотеки поэта”), а читать нужно так:
Пережиты ли тяжкие проводы,
Иль <в> глаза мне глядят, неизбежные...
Неизбежные — проводы, а не глаза.
Кстати, нашел издание (редкое и миниатюрное), где эта строка так и напечатана —
Кирилл Решетников. Афтар монстр. — “Газета”, 2005, № 211, 8 ноября <http://www.gzt.ru>.
“„Шлем ужаса” — не первая книга, в которой осваивается форма и стилистика интерактивного сетевого чата. И все же по замыслу и исполнению это самый оригинальный, да попросту — лучший роман Пелевина. Если автор хотел найти полноценную альтернативу привычным способам повествования (которыми до сих пор пользовался и он сам), то это ему удалось”.
См. также: “Мы и не заметили, как подошел конец этого времени озарений, революций и эстетского бузотерства. Пройдет еще несколько лет — и имена Пелевина, Ерофеева, Пригова, Сорокина впишут в каталог русской словесности рядом с обэриутами и опоязовцами. А неистовые девяностые и „нулевые” станут легендой, которая попадет в диссертации. <…> Пока читаешь „Шлем ужаса”, на ум приходят и „В ожидании Годо” Беккета, и диалоги героев Ионеско, и „персонажи” Пиранделло. Однако смысл новой притчи, разыгранной для нас пелевинскими героями, — не вселенский абсурд, как у авторов театра парадокса. Он тот же, что и в прежних книгах. Только проповедь буддийской шуньяты — то есть пустоты, иллюзорности мира — здесь сведена к возможно более простому, „компьютерному” сюжету. Одновременно это апофеоз постмодернистского неверия в единственную реальность. Пелевин говорит нам: наше дело — светящиеся буковки, наше будущее — Интернет и множество придуманных миров. Проще уже не напишешь. А попытаешься — неизбежно будешь повторяться. Пелевин наконец-то получил очищенную от всего лишнего матрицу своего художественного мира. Теперь любое продолжение темы будет самоповтором. Стало быть, в поступательном развитии русского постмодернизма наконец поставлена точка. Вряд ли его пламенный апостол Пелевин сможет найти выход из Лабиринта, в который сам себя загнал”, — пишет Евгений Белжеларский (“Визит к Минотавру. Новый роман Виктора Пелевина „Шлем ужаса” — памятник эпохе русского постмодернизма” — “Итоги”, 2005, № 46 <http://www.itogi.ru> ).
См. также: “О космогонии — собственно шлем ужаса, сепаратор, пузыри надежды и пр. — говорить не буду. О ней уже все сказал (рассуждая о космогонии Уильяма Блейка) Т.-С. Элиот: чувствуешь себя, как в доме умельца, выстругавшего себе мебель, вместо того чтобы купить ее в магазине. Пелевин, понятно, не Блейк, но фуганок с киянкой у него что надо”, — пишет Виктор Топоров ( “Pelevin — cool” — “Взгляд”, 2005, 22 ноября <http://www.vz.ru> ).
См. также: “Как придумка — это затейливо, не больше того. Как миф или разрушение мифа — это плоско. Ужас „Шлема” в том, что Пелевин впервые выстроил набор букв в надлежащем и предсказуемом порядке. А это уже не Пелевин. Это кто-то другой. Без вкуса, цвета и запаха”, — пишет Павел Басинский (“Ужас „Шлема”” — “Литературная газета”. 2005, № 48, 23 — 29 ноября <http://www.lgz.ru> ).
См. также: “<…> книга получилась спорной. А [ее] аудиопостановка — большая удача. И отдельное сильное произведение”, — пишет Владимир Ермилов (“Мифопереписчик” — “Книжное обозрение”, 2005, № 48 <http://www.knigoboz.ru> ).
См. также: “По большому счету получилась познавательная радиопьеса для какого-нибудь образовательного канала; ее несложно читать в лицах и с выражением <…>. В случае „Шлема” и его долгого полета к русскому читателю свести нарратив к одной прямой речи — верный, экономный, стайерский ход. Читать легко, и выглядит нескучно. Такая чуть эстетически усложненная научно-познавательная статья, будто для реорганизованного новомодного журнала для взрослых „Старый техник””, — пишет Евгений Иz (“Письма из заключения” — “Топос”, 2005, 7 декабря <http://www.topos.ru> ). Он же — в конце статьи: “Вдруг вспомнил фразу из интервью В. Сорокина, где он, обсуждая концепцию литературы как наркотика („Достоевский-трип” и шире), классифицировал свое творчество в отношении потребителя текста-продукта как героин, ну а предложенный вариант прозы Пелевина великодушно обозначил феназепамом. Все встало на свои места. Стоило городить огород, чтобы вспомнить готовый афоризм, превосходно описывающий интересующую ситуацию!”
Cм. также: Василий Пригодич, “Пелевинские реликты, или Реликтовый Пелевин” — “Лебедь”, Бостон, 2005, № 452, 20 ноября <http://www.lebed.com>.
См. также: Наталья Полякова, “Образ пустоты в повести В. Пелевина „Омон Ра”. Урок в 11-м классе гуманитарного профиля” — “Литература”, 2005, № 21, 1 — 15 ноября <http://lit.1september.ru>.
Россия и Польша: парадоксальная любовь. Беседу вела Ольга Орлова. — “ПОЛИТ.РУ”, 2005, 2 декабря <http://www.polit.ru>.
Говорит заместитель директора Института Адама Мицкевича Гжегож Вишневский: “Есть имена, которые составляют стержень польской культуры. В кино — это, безусловно, Анджей Вайда, Кшиштоф Занусси, Ежи Кавалерович, Ежи Гофман. В литературе, помимо всем известного лауреата Виславы Шимборска, тот же уровень представляет Тадеуш Ружевич. Я думаю, он в свое время сильнее всех повлиял на литературу Польши. Конечно, Станислав Лем. В музыке — это Пендерецкий, Гурецкий и Киляр. В скульптуре — Магдалена Абаканович, хотя она и живет за рубежом. Но все это старые известные имена, и пока фигур равного масштаба в новой польской культуре нет. Конечно, есть группа писателей, которые уже существуют на русском рынке. Я имею в виду Павла Хюлле или Ольгу Токарчук — нынешнюю гостью московской „Нон-фикшн”. В области театра выдвинулись Гжегож Яжина, Кшиштоф Варликовский, Мариуш Трелинский. Новый польский кинематограф только нащупывает свою тему, и здесь стали заметны такие режиссеры, как Кшиштоф Краузэ и Катажина Пекош. <…> Из прежней [русской] прозы люблю Трифонова. Из современных авторов — Пелевин, Толстая, Улицкая. В театре есть четыре фигуры, которые всегда привлекают внимание, — Додин, Фокин, Фоменко, Васильев. Но больше всего я завидую России в области кино. „Возвращением” Звягинцева я был потрясен. В Польше нет человека, который мог бы придумать такой фильм, и нет продюсера, который бы посмел осуществить этот проект”.
Ольга Рычкова. [Стихи]. — “Складчина”. Литературный альманах. Омск, 2005, № 2, ноябрь.
.................................
Каждый охотник,
прикрыв глаза
и погружаясь
в пучины сна,
желает знать:
а) где сидит фазан,
и б) с кем изменит вторая жена.
.................................
Из подборки стихотворений участников всероссийского семинара молодых писателей в Красноярске (при поддержке краевого Управления культуры и Фонда имени Виктора Петровича Астафьева).
Кстати, газета “Складчина” стала альманахом.
М. И. Синельников. [Рецензия на книгу Евгения Чигрина “Сквозь дымку лет”]. — “У книжной полки”. Журнал для библиотек. 2005, № 3.
“Давно уже я пожилой. Теперь вижу, что поэт, который намного меня моложе, тоже немолод. И у него — другая, не моя поэтика. Не выношу ассимиляционных рифм, сознательно неверных ударений в словах, словечек ненормативной лексики (впрочем, умеренной и возникающей в стихах [Евгения] Чигрина изредка). Но все это для него естественно, а меня почему-то не раздражает. В данном случае”.
“Сошествие во ад”. К выходу в свет романа Александра Проханова “Политолог”. — “Завтра”, 2005, № 47, 23 ноября.
“В Проханове очень немного от Пушкина” (Анатолий Баранов).
“Весь новый роман Проханова, странное дело, воспроизводит сюжет антониониевского фильма „Blow-up”, где фотограф, многократно увеличивая снимок, замечает на нем мертвеца. То же и в „Политологе” — главный герой, политтехнолог Стрижайло, скрупулезно анализирующий политический ландшафт, тоже обнаруживает в кустах труп — но не чей-то конкретный, а труп Человека вообще” ( Лев Данилкин, “Афиша”).