Новый Мир (№ 3 2009)

Первая часть — о музее классика уральской литературы Д. Н. Мамина-Сибиряка. Вторая — о Бажове и бажовских местах. Они разбросаны между многими городами Среднего Урала и составляют что-то вроде «архипелага» с крупнейшими островами — музеями в Сысерти и Екатеринбурге (не на территории квартала). Третья часть — о музеях Литературного квартала: «Литературная жизнь Урала в XIX веке», «Литературная жизнь Урала в XXвеке», «Музей Ф. М. Решетникова», «Музей кукол и детской книги».

Основной текст (история создания Литературного квартала и рассказ о его музеях) перемежается небольшими вставками. Они посвящены местным писателям, филологам, краеведам и напоминают по жанру статьи из энциклопедии.

Литературный квартал — это уголок старого города, ограниченный улицами Пролетарской (бывшей Офицерской), Толмачева (бывшей Колобовской), Первомайской (бывшей Клубной) и Вознесенским переулком. Квартал начали строить четверть века назад практически на пустыре.

Сохранившиеся постройки XIXвека после революции стали коммуналками, пережили несколько пожаров, превратились едва ли не в руины, поросли чертополохом и крапивой. Дома отреставрировали, а нынешнее здание музея «Литературная жизнь Урала XX века», памятник деревянного модерна рубежа XIX — XX веков, с окнами причудливой конфигурации и разнообразными деревянными кружевами, перенесли с одной из соседних улиц и восстановили.

На строительстве использовали труд заключенных. Не политических, разумеется, а мелких уголовников из КПЗ. Чтобы стимулировать их труд, допустили «утечку информации»: при закладке домов в фундамент замуровывали золотые вещицы…

Никулина и Лукьянин замечают, что в наши дни подобный проект был бы невозможен. Но в 1980-м, когда принималось решение о строительстве, еще никто не думал о рынке недвижимости и ценах на землю. Гений места как будто хранит этот квартал. С ним связана жизнь самых известных уральских писателей. Неподалеку жил Мамин-Сибиряк, его домик, купленный на гонорар от «Приваловских миллионов», стал первым писательским музеем города и положил начало Объединенному музею. Здесь бывал Бажов. По легенде, ныне опровергнутой краеведами, в доме на Офицерской (Пролетарской) родился Федор Решетников, один из авторов некрасовского «Современника». К северо-западу от Литературного квартала располагалась некогда Мельковская слобода. Память о ней сохранилась благодаря одному из самых интересных писателей, когда-либо живших на Урале, — Николаю Никонову.

Николай Никоно в. Собрание сочинений в 9-ти томах. Екатеринбург, Средне­­Уральское книжное издательство, 2006 — 2007.

Кто такой Николай Никонов?

Сейчас имени этого писателя в Москве не знает, кажется, никто. Критики и филологи пожимают плечами. Нет, даже фамилии не слышали. Хотя книги Никонова выходили неплохими тиражами в «Советском писателе», «Современнике», «Детской литературе». Пару раз публиковался он в «Нашем современнике» в период расцвета этого журнала. Но столичная критика (в отличие от уральской) его не замечала. Только А. Макаров как-то похвалил «Лесные дни», Е. Сидоров написал о прозе Никонова для «Литературной России», но кто сейчас помнит об этом?

Николай Григорьевич Никонов (1930 — 2003) остался уральским писателем. Печатался в «Урале», «Уральском следопыте», Средне-Уральском книжном издательстве. В шестидесятые Никонов стал известным прозаиком, спустя тридцать лет превратился в живого классика уральской литературы. «Приносите что угодно, хоть пьесу, хоть стихи, все напечатаем!» — говорил ему Николай Коляда, главный редактор журнала «Урал» в 2000 году.

Теперь Никонов в неофициальной уральской литературной табели о рангах занимает третье место — после Бажова и Мамина-Сибиряка. Недавно в городе появилась улица Никонова на территории родной для писателя Мельковской слободы. Никонов сейчас местночтимый классик, чья слава практически не выходит за пределы екатеринбургского Дома писателей, редакций «Урала» и «Уральского следопыта», Объединенного музея писателей Урала, областного министерства культуры и городского департамента культуры. Живы еще старые читатели Никонова, но все меньше их. Между тем Никонов — писатель талантливый, самобытный и, пожалуй, уникальный, но, увы, не вписавшийся ни в советский, ни, тем более, в постсоветский литературный контекст. Никонова нельзя отнести ни к одному литературно-политическому лагерю. Он не умел и не хотел быть актуальным, модным.

В 1969 году Никонов прошел по конкурсу на Высшие литературные курсы, но «едва-едва вытерпел три месяца». В Москве! Не завел нужных знакомств, не попытался пристроить свои рукописи в столичные журналы. Вернулся в Свердловск, к своему лесу, птицам, кактусам. Превыше всего он ценил личную свободу.

В 2006 — 2007 годах Средне-Уральское книжное издательство на грант област­­ного министерства культуры выпустило девятитомное Собрание сочинений Никонова.

В продаже оно появилось только в мае 2008-го. Скромного тиража (1000 экз.) не хватило даже на областные библиотеки. До столицы оно, конечно же, не дошло. Эта книжная полка — последняя попытка познакомить с «уральским классиком», незаслуженно лишенным всероссийской славы.

Николай Григорьевич Никонов составил план этого (далеко не полного) со­­брания сочинений. Он задумал создать свой автопортрет в девяти томах. Отсюда отказ от традиционного хронологического принципа. Раннее «Солнышко в березах» оказалось в одном томе с более поздним «Глаголом несовершенного вида», последний завершенный роман Никонова «Стальные солдаты» помещен не в девятый, а в шестой том. Жанровый принцип выдержан частично.

Три повести первого тома, «Солнышко в березах», «Глагол несовершенного вида» и «Мой рабочий одиннадцатый», составляют никоновское «Детство», «Отрочество», «Юность». Второй том — повести о природе — на мой взгляд, самое замечательное, совершенное из написанного Никоновым. Третий том — от мира природы к миру людей, от «русского Вертера» до «деревенской прозы».

В четвертый вошли сравнительно поздние (конец восьмидесятых) записки путешественника. Нарушение хронологии вызвано логикой автопортрета. «Заочные» (по книгам) путешествия Никонова начались еще в детстве, они повлияли на его интересы, увлечения, выбор профессии. Увлечениям посвящен пятый том. Шестой («Стальные солдаты», роман о вожде), седьмой («Весталка», роман о простом человеке) и восьмой («Чаша Афродиты», роман о художнике) тома составляют незаконченную тетралогию«Ледниковый период» (так он называет советскую эпоху). Четвертый роман «Бытие» остался в набросках. Девятый том отдан публицистике.

Том 1. «Солнышко в березах». Повести

Творческая индивидуальность Никонова определилась к началу шестидесятых. Юношеское увлечение живописью повлияло на стиль: преобладание зрительных образов, внимание к деталям, подробностям, от покроя костюмов до пятнышек на лапах у кошки. А еще больше повлияла его уникальная память. Критик и многолетний редактор «Урала» Валентин Лукьянин вспоминает, как Никонов мог детально рассказать о декоре здания, снесенного десятилетия назад, «воспроизвести давно кем-то произнесенную фразу, артистично имитируя ее интонацию».

«Солнышко в березах» (1961) — повесть о детстве. Она не теряется даже рядом с катаевским «Волшебным рогом Оберона» и «Школой для дураков» Саши Соколова (при всей несопоставимости этих вещей). Ключевое понятие «Солнышка» — место действия. Мельковская слобода (в повести Никонова — «Основинская») — уголок деревни, сохранившийся в центре индустриального Свердловска. Кусочек девятна­дцатого века в годы первых пятилеток. По берегам золотоносной речки Мельковки (Основинки) стояли старые деревянные дома, где жили в основном камнерезы, ювелиры, гранильщики и даже старатели. Мир не советский, а старый, дореволюционный, почти бажовский. Счастливое детство, ощущение полноты бытия: «Речка течет в городской пруд мимо серых заборов, щербатых, как старушечьи зубы <…> Зато большие березы и тополя привольно растут на логовом черноземе <…> Везде краснеет рябина, клонится через глухие заплоты. В листве тонут моховые крыши, птички посвистывают на все лады <…>» Не было бы Мельковки-Основинки, не появился бы и писатель Никонов: «Именно отсюда начиналось все: мое творческое „я”, мое мироощущение, мировосприятие, начатки характера <…> искренний идеализм». Отсюда и его любовь к природе, и увлечение певчими птицами, и неприязнь к губителям природы, пустившим в речку промышленные стоки. Спилили высокие тополя, на месте «веселой Основинки» остался «пустырь с лебедой да с вонючим дурманом. Там бродили худые, бородатые козы и валялась, зарастая, половина голой гипсовой женщины».