Новый Мир (№ 4 2010)

Наслала саранчу с чумой;

Хвала руке, над миром предержащей

Власть подписью одной!

Пять королей сплавляют гроб за гробом,

Не лечат ран, не гладят шелк волос;

Руке — что с сердцем совладать, что с небом;

Рука не сронит слез.

И смерть не удержит своих владений

И смерть не удержит своих владений.

Мертвецы, как один, отрясут свою ветхую плоть —

Войску ветра и закатной луны под стать,

Когда их чистые кости выступят в путь —

На локте звезда и у щиколотки звезда;

Их, безмозглых, достигнет благая весть,

Их, утопших, отринет морская вода;

Пусть любовники гаснут — не гаснет страсть;

И смерть не удержит своих владений.

И смерть не удержит своих владений.

Те, кто свое отлежал под изгибами толщ

В тени корабельных днищ;

Кто пляшет на дыбе, срывая жилу и хрящ,

Кто ремнем растянут на колесе;

Те, от чьей чистой веры осталась одна труха,

Кого прободает насквозь единорог греха —

Встанут, разимые насмерть, неуязвимые все;

И смерть не удержит своих владений.

И смерть не удержит своих владений.

Больше не смеют им в уши чайки кричать средь зыбей,

И не взрывается на побережьях морской прибой;

Больше уже ни один цветок не позволит себе

В дождь запрокинуть голову под удары брызг;

Пусть каждый из них безмыслен и мертв, как гвоздь,

Головы голых гвоздей собьются в цветущую гроздь;

Их в солнце вколотят — и солнце расколется вдрызг,

И смерть не удержит своих владений.

Смерти и входы

В этот едва ли не самовозгорающийся канун

Нескольких близких смертей,

Когда из всех твоих возлюбленных хотя бы один —

И он всегда узнан — не сдержит разгон

Отлетающих вместе с дыханием львов и пламен;

Из всех твоих бессмертных друзей,

Кто голоса разбудил бы всей считаной персти земной

Воспрять и славу тебе пропеть —

Тот один, кто воззвал всех глубже, будет хранить покой,

Не потревожив ни одной

Из своих бесчисленных ран,

Среди лондонских, отчуждающих многомужнее горе, стен.

В этот едва ли не самовозгорающийся канун,

Когда на твоих порогах и отмелях впопыхах

Убитых незнакомцев спеленывает и расплетает бурун,

Один, кого невозможно узнать,

Звезда другого квартала, северный твой сосед

Канет по самые слезы в соленый мрак.

Он свою росную кровь омоет в мужественных морях,

Тот, кто шагнул твоему мертвецу вослед,

Кто выпрастывает голову из ленты твоих вод

И каждое свое беззвучное “ах!”

Забивает в зевы снарядов, с тех пор как свет

Вспыхнул в его взрывающихся глазах.

В этот едва ли не самовозгорающийся канун

Всех смертей и входов,

Когда свои и чужие раненые на лоне лондонских вод

Уже отыскали твой последний приют,

Враг, один из многих, хорошо знающий, как

Светится твое сердце

В настороженной тьме, выбиваясь из шлюзов своих и пустот,

Выбьет засовы молний, замкнет солнце,

Нырнет, выкарабкается у затемненных порогов твоих,

Отжигая всех рыцарей верных, покуда из мрака

Тот, один, возлюбленный меньше других,

Не проступит последним Самсоном твоего зодиака.

Где прял я воды твоих скул

Где прял я воды твоих скул,

Мне призрак высохший предстал,

Бельмом глядит мертвяк;

Где меж твоих плескались скал

Наяды, суховей прошел

Сквозь соль, и ствол, и свиль.

Где в лентах струй твой утопал

Зеленый бант, туда пришел

Зеленых тайн стригаль;

Секатор смазал, нож раскрыл,

Он отсечет верховья русл,

Плоды низложит в гниль.

Незрим, твоих разливов взбег

Иссох на вдовьих мхах; и сух

Любви чертополох;

Детей там тени вьются вкруг