Новый Мир (№ 4 2010)
Шрифт:
То-то ты удивишься, падла! Сказать бы, чтоб замолчал,
да духу не хватит. Озлится наоборот.
Вот оно слово, что было в начале начал:
“В атаку!” Владыка молча бежит вперед,
увязая в снегу. В спину стреляет конвой.
Лают овчарки. На вышке стоит часовой.
Проволока, фонари. Огромный барак. Подъем.
Господи,
Это колокол или в рельсу бьют молотком?
Это смерть или матушка поит его молоком?
Иподиаконы поддерживают или тащат под локотки
к “воронку” негодяи в тулупах? Вот — лужок у реки.
Матушка за руку осторожно ведет мальчика в глубину.
Вот и церковь видна. Отраженье идет ко дну.
Мать с мальчика красный галстук снимает,
сминает, сует в узелок.
Проснувшись, владыка не понимает
почти ничего. Молча глядит в потолок.
* *
*
С утра привозили англиканское духовенство, что-то
зачастили к нам, все говорят о единстве. Или
Рим не может простить им Томаса Мора, или иная забота:
с шотландцами-кальвинистами сфер влияния не поделили.
Показали им кино на английском, понятно, агитка,
цветущий сад монастырский, музыка — хор из “Набукко” —
“На реках Вавилонских” — намек на рабство. Калитка —
вход на кладбище. Переводчик шепчет на ухо
их епископу. Переводчик — он человек военный. Доложит,
о чем был разговор, но скорее всего — о ценах
на хлеб и мясо (придумал — мясо! В монастыре!), а может,
о диссидне и грядущих политических переменах.
Гурий вслушивается: англиканин рассказывает об обольщенье
со стороны обнаженной игуменьи, кагэбистки. Но Гурий тотчас
вспоминает, что “naked KGB” — в данном контексте — имеет иное значенье:
“явно сексотка”. Это Варвара. Ага, оказали почесть
еретику: Варвара интеллигентна, после иняза,
комсомолка, спортсменка, красавица, клобук и ряса
делают женщину привлекательней. С первого раза
начала обработку! Торопится! Но этого лоботряса
кентерберрийского ей не взять, рыбка-то крупновата.
После кино — прогулка и трапеза, послушник читает
житие Симеона Юродивого, по-английски с акцентом, как будто вата
набита во рту. Мальчик, должно быть, мечтает
быть в чинах у Господа и господина, вернее
сказать — товарища. Но пока испорчен не слишком,
не то что Варвара, ну, Бог разберется с нею.
Гурий смотрит на семинаристов — не завидую этим мальчишкам.
Провожает делегацию до ворот. Там уже подогнан
автобус, да, ничего машина, красоты несказанной.
В келье на тумбочке — Федор Михайлович. Уголок подогнут
страницы, где смерть Зосимы и дух тлетворный, обманный.
Да, виноват был бес перед Алешей за старца святого!
Украл у Зосимы нетленье, как кошелек карманник.
Гурий садится и наливает кружку спитого
чая — крепкий врачи запретили, ломает овсяный пряник.
Вечером жди уполномоченного. Явится, не запылится,
поговорить и сыграть партию в шахматы. Игрок, скажем прямо, не слабый.
Господи, почему у всей этой сволочи крупные, грубые лица,
а голос тонкий, елейный, ну — баба бабой!
Гурий осторожно вынимает из жестяной коробки
шахматные фигурки: изделье конца тридцатых — хорош был
тюремный умелец —
жеваный хлеб, лепка, сушка, покраска, ломтики винной пробки
вместо бархатки, клей вместо лака. Гурий — законный владелец
этого раритета. Сорок лет сохранял. Вот, на доске расставил.
Поймет ли полковник, с кем сыграет сегодня?
Тут не выиграть товарищу, не нарушая правил.
Гурий задавит. Впрочем — на все воля Господня!
* *
*
После уполномоченного в покоях табачный дух.
Окурок “БТ”, приплюснутый к блюдечку. Вытряхнуть пепел лень.
Это сделает одна из двух богомольных старух,
которые приходят сюда убирать через день.
Непорядок, конечно, женщины. Но бабки — Божий народ.