Новый Мир (№ 5 2007)

Потом мы собирали рыбу в старый, пропахший рыбьими спинами рюкзак. Укладывали снасти. Я бросал рюкзак под ноги в коляске “ижака”, и мы ехали домой. На колдобинах и ямах проселка меня растрясывало до такой степени, что начинал болеть правый бок. Я терпел.

Дома, как обычно, начиналась война. Когда-то любившие друг друга люди пытались отстоять что-то свое. Кричит отец. Причитает мать. Отец пил постоянно, поэтому проигрывал в этой войне. Формально. Всему миру, а не только матери и мне. Тем не менее к ночи он напивался еще сильнее.

Странно, но я никогда не терял чувства защищенности. Даже в такие моменты. Я твердо знал: у меня есть отец, мать. Они защитят меня. Они пожалеют меня. Я любил их обоих. Но пьяного отца я ненавидел. Ненавидел, и все. Я ложился, старался дождаться, когда это кончится. И еще я ждал, когда они утром уйдут на работу. И я останусь один. И мне не будет страшно. Мне будет весело и спокойно. Потому что у меня есть отец и мать. И я их люблю.

Чоппер

Я почти купил его, увидев в магазине своего друга Миши. Чоппер, вернее, “чоппероид” “хонда шедоу”. Магазин был мебельный, а Миша выкатил мотоцикл среди диванов и столиков и, отмытого, поставил на видное место. Впечатление — убойное. Я сразу сел за руль и не моргнув глазом попросил завести двигатель. Обалдевший от наглости и напора продавец промычал, что для того, чтобы завести мотор, надо выкатить мотоцикл из магазина, а возможности пока нет. Это меня не расстроило. Я тут же позвонил Мише, он назвал цену, по-дружески упав на несколько сотен долларов.

Я помчался за женой, чтобы показать ей игрушку.

Приехали. Я снова сел за руль:

— Ну и как?

— Да… игрушка классная… Но ты крупноват для нее. Да и вид у нее неагрессивный.

Я тогда весил под сотню, а эта “хонда” имела всего лишь шестисотпятидесятикубовый двигатель.

Так что слова жены были похожи на правду.

С той поры я заболел идеей покупки тяжелого мотоцикла. Не нового, конечно, но обязательно тяжелого, с полуторалитровым мотором и длиной под два с половиной метра. А уж сколько весила эта штуковина… И стоила…

Я обзвонил Москву, Самару. Побывал в местном байкерском клубе. Впечатление эти ребята произвели скучное — ездили на перелицованных, текущих маслом изо всех щелей “Уралах”. Тертые черные куртки и молчаливость — общий стиль.

Потом я купил каталог мотоциклов. Там было все. Начиная от двухсотпятидесятикубовых задохликов, заканчивая дорожными крейсерами, которые и мотоциклами назвать трудно.

Каталог хранился в первом верхнем ящике стола, и я периодически доставал толстенный глянец и подыскивал себе машину.

Время проходило. Все как-то не было денег. Потом появились всякие заботы, и журнал из стола исчез. Как исчезла идея покупки чоппера.

Я стал весить едва ли не семьдесят килограммов после реанимации. К тому же был изрезан вдоль и поперек. Какой, на фиг, мотоцикл! Машины и те все продал, пока в Москве лечился. Болезнь такая дорогая попалась…

Дремлю. Вернее, пытаюсь дремать через боль. Из сеней крик тещи:

— Игорь! Не спишь?

Бодрым голосом:

— Не-а!

— Помоги сжечь траву, а остальную я пока пособираю.

Работать в силу нельзя напрочь. Но поджигать можно. Пошел. Поковылял.

Куча чахлой (как звучит!) травы. Рядом журналы старые. Стал рвать их по листочку и пытаться зажечь сырую от дождей траву. Кое-как пошло. Задымило. Я рвал журналы и засовывал смятую глянцевую бумагу в образовавшееся розоватое жерло. Мельком глянул на страницы. Там красовались чопперы, в том числе и желанная полуторалитровая “ямаха”. Бумага сначала корчилась от жара, потом темнела. А затем разом вспыхивала.

Гость

Он появился неожиданно. Он не прикинулся пуделем. Он не предстал разноглазым, прихрамывающим мужчиной. Но если начинать описывать его, то, обрисовав плотную высокую фигуру, крупные руки, негроидные губы, слегка приплюснутый, опять-таки негроидный немного нос, наткнешься на что-то неуловимое, ощущаемое едва-едва. Это нечто проявлялось, когда я начинал рассматривать его волосы. Плотные, с едва заметной сединкой. И было что-то театрально бесовское в расположении волос на голове его. Этакий вырез на лбу.

Мы не виделись лет пятнадцать. Учились в одном и том же меде. Испытывали уважение друг к другу. Причем какое-то опосредованное, передаваемое при случайных разговорах случайными людьми. Не дружили мы никогда.

Он позвонил и сказал что-то типа: я прочитал твою книжку. Мне многое понравилось. Хотелось бы поговорить.

— Приезжай,— ответил я. — У меня тюремный режим.

Он приехал правильно. То есть известив предварительно о визите. Иначе мог бы попасть в ситуацию, когда я находился в истерике или не вылезал из сортира, так как мои резаные кишки ведут себя самым идиотским образом. Короче, попал он удачно.

Приехал. Обнялись неуверенно. Он был плотным и слегка заплывшим. Прошли в столовую. Жена что-то соорудила к чаю. Я, извинившись, развалился на диване — не могу прямо сидеть. Проговорили часа три. Я устал уже на первых минутах. Однако он был неплохой рассказчик. И к тому же своими вопросами цеплял меня за правильные нитки, что заставляло меня говорить достаточно бодро.

— Ты куришь?— спросил он.

— Угу. Немного… — Какой, на фиг, немного!

Он, не осуждая, качнул головой.

Беседа как шла, так и ехала. Потом я стал соображать. А зачем я ему нужен? Тащиться в такую даль, чтобы поговорить о стихах и вообще потрендеть?

Какой-то смысл открылся, когда он попросил посмотреть его стихи. Я облегченно перевел дух. Все ясно. Парень, зная о моих подвигах, решил обратиться ко мне как к эксперту.

Я не стал говорить много по этому поводу, просто совершенно отвязно объяснил ему, что стихи почитаю, комментировать не буду, а сразу пошлю в редколлегию журнала, членом которой я состою. Предупредил, конечно, что результат непредсказуем. На том и расстались, поболтав для приличия еще минут пять. Или семь. Или восемь.