Новый Мир (№ 5 2007)

Он прислал, конечно, мне подборку, и я сделал все, что обещал.

Но тут стало происходить что-то неожиданное для меня. Он активно включился в мое лечение. Собрал информацию о немецких профилированных клиниках. Обещал сам финансово поучаствовать в моей отправке к немцам. Он доставал мне анашу до тех пор, пока я не отказался от нее. Предоставил целый список щадящих обезболивающих и антидепрессантов. Еще раз побывал в гостях, уже с женой, правда. Иными словами, его стало много в моей жизни. Зачем, соображал я, ему все это надо? Как бизнесмен и старый циник я понимал появление поблизости от меня человека по-своему. Первое — родственные связи. Второе — крайняя моя необходимость в делах, связанных с разными аферами. Третье — возможность поплясать на костях поверженного противника. А мы могли быть противниками. Оказывается, он отследил все мои книжки и появления в инете, и не только в нем. Графоманская ревность? Возможно. Простое проявление солидарности и сочувствия в этот прейскурант не входило. С чего бы это он вдруг принялся меня спасать? Или имиджевый ход? “Я пробыл рядом с ним до последнего его вздоха…” Идиотизм. Короче, я запутался.

И тут я вспомнил его внешность, его манеру затягивать меня в свою колею размышлений, его откровенную безбожность. Даже просто манера говорить как-то насторожила меня. Вспомнил я и черного пуделя, и разноглазого, прихрамывающего мужчину с тростью, имевшей набалдашник в виде собачьей головы.

Поза отдыха

Я надел самые точеные, все в дырах, настоящие, привезенные из Америки джинсы. Я надел пожарно-алый свитер. Я надел грубые черные кроссовки, красную кепку, на которой сзади крупными серебристыми буквами выбито “KANADA”. А сверху накинул черное классическое пальто. На пальцы левой руки напялил четыре рок-н-ролльных кольца: птичий череп, лягушку, крокодила, змею.

— Нормальный прикид.

Все это я сделал потому, что в доме появилась эта мелкая металлическая сволочь “ниссан микра”. Спасибо великой Родине. На ее необъятной территории можно получить теперь автокредит. Денег все равно нету.

Когда я исчезал в недрах черного “мерина” или садился в служебную “Волгу”, я одевался как все нормальные люди.

Сейчас я лишен такой возможности. Сидеть за рулем этого наглого самурая можно, только имея маргинальный прикид.

Короче, я стал ездить.

Это означает, что немного ушла убийственная усталость.

Это означает, что я перестал жрать по шесть таблеток седативы перед тем, как уснуть через боль.

Это означает, что и боль сама по себе утихла, сжалась в стальной шарик, который так и висит в левом боку.

Это означает, что друзья-врачи подобрали мне правильные антидепрессанты, снимающие страх, но не вызывающие сонливость. Теперь я могу думать, писать. Могу не бояться выйти на улицу и сесть за руль этого жукоподобного уродца.

Мне позвонил товарищ и предложил работу в журнале. Смешно сказать, за какие деньги, но по специальности. Специальность называется — литературный бандитизм. Теперь я могу свободно превращать в жизнь свои дебильные, ненавидимые массой людей проекты. Правда, полный отказ от мата. Я согласился.

Это означает, что я вернулся в мир плохо отделанных офисов, полубезумных секретарш, сопящих, дурно пахнущих юных искателей материальных благ, вечно вмазанных начальников, которых у меня и не было никогда. Клал я на всех. Я сам начальник.

Появились обязательства и обязанности. Прикольно. Я обленился до предела. Работать мне не хочется, но это способ выздоровления, а потом, это не так уж противно, особенно если учесть суть моих занятий.

Что-то изменилось. Наступила пауза. Затишье. Все еще впереди. То, что происходит, — не закономерность, а частность. Это то, что я высосал из истлевших мослов жизни. Это не сок. Это мертвая слизь.

Меня ждут там, откуда я так бегу. Они забыли обо мне, но я в списках. Я в регистрационных картах, историях болезни, назначенных обследованиях. Я отмечен.

Тем не менее наконец-то я смог найти позу отдыха. Раньше это сделать было невозможно. В любом положении мне было мучительно и больно.

А теперь я подкладываю высоко к спинке кровати две здоровенные подушки, откидываюсь на них всем телом, слегка сгибаю ноги и сижу. Долго-долго. И у меня не болит.

Просьбы

Мама отправилась сегодня в Храм. Пошла приложиться к христианским Святыням, привезенным в город на этой неделе. Она специально выбрала время, чтобы сделать это не по пути куда-то, например на базар, не в удачный момент случайного своего попадания в эту часть города. Нет вовсе. На мое предложение подвезти ее она ответила:

— Спасибо, конечно. Но не надо. Я настроюсь, выберу день и пойду. Может быть, пешком.

Какой из нее путешественник?.. Легкие больны, сердце еле телепается, ноги не идут.

Перечить я не стал. Я ее понял. Только попросил про себя: не торопись, не промокни под дождем. Переходи повнимательнее улицу…

О чем она просила Спасителя в Храме? О моем выздоровлении? Да, конечно. Она просила об этом. Наверное, плакала. Может быть, она просила о даровании себе самой скорой и немучительной смерти, чтобы не видеть, как медленно гасну я, и оставить этот свет белый прежде своего сына. Это естественно. Родители не должны переживать детей. Не знаю, о чем она еще просила. Да и знать мне не надо.

Сегодня же я ездил просить партнера по бывшему совместному бизнесу не делать финансовой разборки со мной и простить мне небольшую сумму задолженности. Это задолженность по браку, допущенному мной на объекте. Для меня такие деньги сейчас велики, а для него ничего не значат. Он отказал мне в просьбе.

— Я все понимаю, Игорь. Но дело есть дело. Мухи отдельно, котлеты отдельно.

Не отозвал, короче, заявление в арбитраж. Я благодарен ему за это. Он оставил меня в круге людей, способных отвечать за свои поступки. Несмотря на всякие дурацкие обстоятельства. Я ему даже книжку свою новую подарил.

В самом деле, все наши мучения относительны. Позвонил приятель и сообщил, что мой однокашник после приступа мерцательной аритмии, прекращенного при помощи дефибрилляции, ослеп и обезножел. Не видит теперь и не может ходить. Оторвались тромбы. Классическое осложнение. Как ему быть теперь? Кого просить о милости и снисхождении? Известно кого. Однако Спаситель, посылая нам испытания, делает это с необоримой мощью и неотвратимостью. А я, дурак, забыл переспросить имя этого парня, так как не знал его — учились на разных потоках. Позвоню сегодня же, выясню все и буду просить Небеса о его выздоровлении или хотя бы о снисхождении к нему. Видимая, но обнимаемая разумом нелепость: букашка о чем-то просит Небеса. Сразу вспомнились мелкие садовые слизняки, выползшие после неуемных дождей на бетон дорожек вокруг дома. Куда они ползли? Вышло солнце. Стало палить немилосердно. Слизняки так и высохли на дорожках, оставив за собой след последнего пути.

А еще, чувствуя накатывающуюся истерику, я не выдержал и, как маленький ребенок, позвонил жене на работу:

— Скажи мне, что мы прорвемся. Не знаю как, но прорвемся. Обнадежь меня…

Эх, мачо, мачо.

Это, наверное, связано с тем, что последние два дня заплохело конкретно. Я испугался. Обратил внимание на то, что стало отказывать боковое зрение. Плохо вижу накатывающие сбоку автомобили. Отвратительное ощущение. Это из-за слабости общей. А может, что-то с башкой. Хорошо вижу белые и красные машины. Серые и черные успеваю засечь в последний момент. Так и хочется попросить о чуде: сделайтесь все машинки красными или белыми… Потому что белое и красное я увижу и увернусь. А черное или серое меня убьет.