Новый Мир ( № 5 2013)

— Ревность?

Н е м и р о в и ч. Когда один раз в этом сезоне один актер сказал мне это, то я развел руками и проговорил: «Это было бы так нелепо, что у меня даже слов нет». И неужели я так самонадеянно-бездарен, что не понимаю, как шла бы пьеса, мною поставленная, если бы вы в ней не принимали никакого участия? Какого же маленького мнения надо быть обо мне, если думать, что я самообольщаюсь насчет режиссерского равенства с вами! Конечно, найдутся лица, которые не только сравнят меня с вами, но, пожалуй, поставят и выше. Но я слишком умен и слишком самолюбив, чтоб хоть на минуту поверить им и стать смешным в глазах истинных ценителей.

— А вот «Цена жизни…»

Н е м и р о в и ч. Были ведь и такие, которые говорили, что «Цена жизни» и «В мечтах» несоизмеримо выше чеховских пьес. Да что! Представлены были одновременно на конкурс «Цена жизни» и «Чайка». И «Цена жизни» получила премию, а «Чайка» — нет. Что же? Думал я хоть один час, что «Цена жизни» выше «Чайки»? Я постарался скорее забыть о премии. За сим окончательно прощаюсь с вами. Ваш Владимир Иванович Немирович-Данченко.

— Последний постскриптум.

Н е м и р о в и ч. Да, и кстати. Давеча в «Крокодиле» вышла карикатура на нашу американскую гастроль.

На ней изображены вы, раскланивающийся перед американскими банкирами, со словами «Леди и джентльмены! Как я счастлив, что не вижу перед собой этой советской черни».

P. S.

Не знаю, как вы, Константин Сергеевич, но от такого вида юмора у меня по коже ледяные мурашки.

За сим, Немирович-Данченко.

2 АКТ

ЗА ГРАНИЦЕЙ

С т а н и с л а в с к и й. Был в синематографе, где помещается 6000 человек. Хороший оркестр, скрипачи, певица басит, и очень скучная картина, во время которой — я спал.

После, очумев совершенно, я на вопрос portier в гостинице долго не мог вспомнить, как меня зовут, на вопрос же, кто я такой, поляк или русский, ответил, что поляк, так и слыл за поляка.

Обедал в особого рода ресторане, без прислуги. Сам берешь, что хочешь, сам берешь и вилки, нож. Дешево, но неудобно.

Л и л и н а. Как он там? Без меня. Без моей заботы, на чужбине?.. Писал мне про свой распорядок жизни там.

С т а н и с л а в с к и й. День складывается так. В 10 часов по телефону меня будит Гзовская. Я говорю ей, что мне подать, она звонит в контору гостиницы, приходит милый и глупый негр, приносит разрезанный огромный апельсин с сахаром… не знаю, как он здесь называется… Это необыкновенный фрукт! Из-за него стоит жить в Америке. Стоит съесть натощак, и желудок — становится хронометром. Потом подают кофе с ветчиной.

Л и л и н а. Бедный… А эти автомобили?.. Его катают там на этой гадости, а он глаза закрывает, когда становится совсем невыносимо. Хотя сам утверждает, что ему это не страшно, а скорее просто неприятно.

С т а н и с л а в с к и й. Во-первых, он воняет бензином так, что голова болит, во-вторых, он пылит. В-третьих, он так шипит, трещит и стучит, что кажется, будто под сиденьем пыхтят какие-то львы и леопарды или работает целая фабрика. Наконец, он так трясет мелкой тряской, что становится щекотно в желудке или кажется, что началась лихорадка.

Л и л и н а. Узнал, что богач Рейнгард хочет подарить ему автомобиль, пришел в полнейшую панику.

С т а н и с л а в с к и й. Рейнгардт купил за 30 000 марок чудесный автомобиль и будет подносить его мне в подарок. Вот такая штука!? Не на что штаны починить и вдруг — шофер?! Я буду принужден принять автомобиль, так как не могу от него отказаться, не объяснив причины отказа. А дальше — что и как? И куда я его поставлю? И, главное, как довезти до Москвы? А пошлина? Ведь это же огромный расход?! Но повторяю, отказаться невозможно. Не могу же я ему признаться, что у меня нет средств везти его в Москву. Чего доброго — он сам заплатит за все, так как иного выхода у него не будет.

М. Ч е х о в. Дело было так! Вечер закончился, и один из директоров Рейнгардтовских берлинских театров проводил Станиславского вниз. Увидев «свой» автомобиль, Станиславский растерялся: он не был уверен, знает ли он уже или еще нет о сюрпризе. Шофер распахнул дверцу, и директор, сняв шляпу, преподнес Станиславскому автомобиль от имени Рейнгардта. Станиславский развел руками, отступил от автомобиля и стал играть…

Сначала изумление…

(фотография Станиславского)

Потом радость…

( фотография Станиславского )

Потом благодарность…

(фотография Станиславского)

Надо сказать, актер он великолепнейший. Когда церемония кончилась, утомленный и несчастный Станиславский сел в автомобиль. Он попросил меня доехать с ним до гостиницы. С тоской и испугом он сказал: «Боже мой, боже мой, что же мне делать с этим... мотором?»

С т а н и с л а в с к и й. Все это очень хорошо и трогательно, но куда же я его дену? Везти с собой невозможно. Оставить тут тоже... как-то... не знаю. Ужас, ужас! И зачем он сделал это!

М. Ч е х о в. Я сделал все, чтобы не смеяться в тот момент, иначе меня бы окончательно и бесповоротно записали в комики. Однажды он уже упрекнул меня этим.

С т а н и с л а в с к и й. Вы, Миша, не трагик. Трагик плюнет — и все дрожит, а вы плюнете — и ничего не будет.

М. Ч е х о в. Тем не менее самое интересное событие последних дней моей жизни — это встреча моя с Константином Сергеевичем. Я зашел к нему на десять минут, а просидел пять часов. Когда я вошел, он сидел в хорошо известном нам состоянии: «Я — Станиславский, а вы ктэ такой». Он сказал: «Меня здесь замучали, я приехал отдохнуть, а меня постоянно заставляют сниматься, интервью, постоянные посещения, черт их знает, садитесь, Миша, сейчас еще один мерзавец придет, садитесь...» Я дико заржал, а он так и не понял, почему я смеюсь. «Вот сейчас придет какой-то граф, черт его знает, граф он или фамилия у него Граф — не знаю». Мало-помалу разговор зашел об эшкушштве и был, надо сознаться, очень и очень интересен. Мы сравнивали наши системы, нашли много общего, но и много несовпадений. Различия, по-моему, существенные, но я не очень напирал на них, так как неудобно было критиковать труд и смысл всей жизни такого гиганта.