Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Новый Мир ( № 6 2006)

Новый Мир Журнал

Шрифт:

дуб в парке Аполло. Пойдём скорее глядеть, пока он не упал. Это тот самый дуб, спросишь ты, как спросила меня моя сестра, которовой передали дар знать. Но не всё, про дуб знать дар передала ей я, если это непонятно, я сказала, да, это тот самый дуб, на которовом повесился синий чекист Власов, через которовый он умер, слышишь, умер, теперь уже окончательно, потому что вот тебе дар знать, синий чекист Власов был всё это время мёртв. Мёртв. Мёртвым он ходил по городу, мёртвым работал по ночам, мёртвым хотел свою тёплую женщину, Аннушку, но не ту, от которовой вечно воняло гречишной стерлёдкой, хотел, но его мужской половойх тоже был мёртв, мёртвым он воспитывал Игнашку, своего живого сына (живого жирным, а мёртвого всё время курсив), мёртвым глядел в глаза живых детей (курсив и жирным), ненавидел их, любил стариков. Но зачем же, зачем он повесился, зачем убил себя окончательно, спросит меня сестра, а также ты, кого я хотела вести в парк Аполло,

ибо сестра получила от меня дар знать о чекисте Власове, а ты попросту любопытствуешь. И я скажу, но прежде узнаю, действительно ли каждому из вас нужно знать это, так вот, в тот день всем было не до того. Проснувшись привычно в семь вечера пополудни, синий чекист Власов первым делом отодрал веки свои от глаз, посмотрел на бывший с ним мужской половойх и, обнаружив его без движения и возраста, ущипнул жену за бывшую с ней грудь. Отчего жена не как бывало проснулась чужим громким голосом, а, повернувшись на бок, сказала своими словами (своими словами курсивом): ах, до того ли мне? И мгновенно заснула вновь. Оставаясь на протяжении сего времени удивлённым, синий чекист Власов ушёл на кухню глотать холодные кулинарные изделия пельмени. Съев [пельмени], Власов пошёл к двери, у которовой уже провожала его жена, из квартиры на втором этаже. Онже, не веря [себе], наклонился головой поцеловать [её] губами в шею. Но она отклонилась, произнося снова своим голосом: не до того. Сойдя из подъезда, синий чекист Власов пошёл двором и детьми. Детям явно было не до того, они отворачивались, а вслед громко смеялись, наравне с лающими собаками. Старики бодро бежали навстречу синему чекисту Власову, [ни один] не снимая шляпу пред ним и не выпрашивая освобожденья от жизни. Войдя в тёмное помещение дворца с грифонами, синий чекист Власов не мог заснуть, как бывало всегда. Промаявшись до 12 ночи пополуночи, [он] ушёл поглядеть на бывших с ним. Бывшие тутже не спали, а играли в шахматы и не тянулись больше к свету знаний. Сколько ни хотел рассказать синий чекист Власов, ни соблазнял [их] даром знать об устройстве рыбы стерлёдки, [они] не соглашались. На все побуждения отвечали уклончиво: не до того. Синий чекист Власов постоял у входа, соображая про себя, и вышел вон. В то же время Аннушка, но не та, говоря в своей квартире на втором этаже: не то, говоря своими словами (курсив снова) идёт в сад Аполло. Прогуливаясь возле парка, три литератора, обнаруживая на своём пути в перспективе ста восьмидесяти шагов женщину последних лет с запахом стерлёдки, сворачивая в глубь тени парка, предаваясь вспоминаниям ряби воды. Войдя в парк, три литератора женского пола, увидя на дереве синее тело чекиста Власова, бросаясь врассыпную, запрятывая себя в кусты возле забора. В то же время Аннушка, но не та, женщина последних лет с стерлёдкой в пакете вошла в парк. Подняв веки свои от глаз, обнаружила в них вид своего висящего мужа. Плюнув под дерево дуб, Аннушка, но не та, стала шарить руками под соседними деревами, бормоча под нос его старые слова: я живу в одиночестве. Приди и будь мне сиротой. Мы будем вместе пить чай, жди меня с моей работы, из подвала меня жди. Выйди встречать во всём беленьком, ни разу не испачканном стерлёдкой, и по прошествии достаточно времени получишь у времени дар, как знать. Забрось свой подлёдный лов, подлёдную ловлю рыбы, приди и приди ко мне. Своим орущим укором коты расстроят тебя. Своей молчаливой радостью рыбы успокоят тебя. Я живу в молчании. Приди и живи со мной. Приди, и сделаю тебе табурет. На нём будешь ты сидеть у окна и глядеть в окно глазами своими, пока орущие коты смотрят на тебя с улицы. Приди и ступи своей босой ногой на мой холодный пол. Приди, молчаливая женщина. Приди, женщина, которовая плакала два в жизни раза: когда без сознанья стонала от боли и когда не дали знать. Приди и готовь мне цыплячью кашу на ужин, никогда не гречку, и по прошествии достаточно времени получишь у времени дар знать. Приди и живи ко мне.

Бесполезно

Говорили мне, убеждали меня

Не смотри на него,

Не ходи туда,

Не смотри в окно,

Не снимай при нём варежки,

Не слушай его, не гляди на него,

Не пускай провожать до метро, до трамвая,

до транспорта, до полпути к дому,

В глаза ему не заглядывай,

Не трогай его волосы,

Не спрашивай, почему не растит бороду,

Поменьше личного, только о деле, и то с другими лучше,

Не думай о нём и не знай его,

Не слушай, когда о нём разговор говорят,

выходи из комнаты,

Нюхай траву забвения,

Не пиши ему,

Не звони днём,

Не звони, тем более, на ночь глядя,

Не езди

на встречи,

Не молись за него,

Не раскладывай карты, не гадай на него,

Не смейся при нём и не плачься ему,

Не выслушивай его жалобы,

Не жалей его,

По голове не гладь,

За руку не берись,

За пальчик даже,

За шлёвку пальто.

Он тебя не полюбит (полюбит),

Он вслед тебе плюнет (на дорогу целует),

Он к чёрту тебя посылать станет

(прижмёт к сердцу),

Катилась чтобы подальше

(приди и приди ко мне).

Не верь ему,

Не бери цветов,

Не кушай его конфетки,

Не гляди в костёр, не он разводил,

Не сиди рядом,

Не дыши в лад,

Смотри, про него только гадости и говорят,

верь людям,

Ему не верь,

Не ходи туда,

Не смотри на него,

Бесполезно.

Не верила,

Пешком ходила,

Зажимала в руке билетик троллейбусный,

Считала цифирки, выходило свидание,

Любила его,

Кидала карты,

Грубила маме, папе врачей звала,

Секретничала с сестрой,

Собрала манатки,

Сбежала к нему, а он с другой,

Говорит, ты мне чужая,

Я тебе отныне чужой,

Вытри слёзы и тихонько иди домой,

Ты не будешь моя,

Я не буду твой,

Я не буду её,

Я не буду ничей,

Я скотина,

Но исправляться не стану,

Не хочу, не получится,

Я родился такой,

Уходи и забудь,

Не звони,

Не пиши,

Забудь,

Бесполезно.

Это то, что заставляет людей звенеть.

Сноваисноваиснова

И наконец, штиль. Здесь, дорогие зрители, слушатели, читатели, мы вынуждены сделать паузу, даже больше того, прерваться, оттого что кто-то не выключил телефоны или средства связи, не захлопнул рот и самым банальным образом мешает остальным своими громкими звонками, напоминающими об, а также об, ибо негоже. Прервёмся и напомним, что курение вредит вашему здоровью. Если же кто-то не знает или устал в перекличке собственных ценностей, тот должен быть в курсе последних дел недели (в курске) (к). Это:

а) выспаться, как бы ни было странно или мучительно странно,

б) дать выспаться другому (— // — // — ).

Не следует также забывать, что под соусом суперхренорезки вашему вниманию будут впаривать хренорезку самую заурядную, в результате чего вы, многоуважаемые (премного) дамы и господа (леди и джентльмены, судари и сударыни, государи и государыни, гуси и гусыни, графья и графини, а также прочих многих люд) приобретёте неизвестный предмет китайской просторожей подделки, полное мэрд с баннером ведущего телеканала страны, которовую все знают в мире как, и которовый баннер некуда будет надеть (позорище), несмотря на три фирменные буквы, вышитые во всеуслышание, такая вот петрушка (такой вот хрен, такая тонкая кожа).

Итак, прервёмся и спросим себя. И ответим: это Бог! И будем правы. Ибо негоже всем тварям. Это Он создал мир, это Его находка, Его креатив, это Он наполнил наши жилы красной кровью, алой кровью, голубой кровью, графья и графины! Это Он нам души дал, дырявит дыры в наших душах, ставит стёкла в грудь, и мы видим, и видят все.

Итак, поехали на Север без лишних слов и билетиков, поехали на Русский Север, так называемый, земную красоту смотреть, в Карелию близ Финляндии, маленькая такая страна, но гордая, поехали в Вологду, в Вятку, где ходит дух, где Его следы и Его дыханье, сиянье и выдыханье, внимательный глаз и добрая длань отнюдь, и Его помнят, на Таганку, где видно присутствие, в Москву. Мой редкий друг, мой друг бесценный, возьми, возьми былую хладость, вними подруге вешних лет, старушке дряхлой дней суровых, печальных и полночных лет. Мы знаем классиков, мы чтим, мы носим книги в туалет, мы носим книги за собой. Учились бы в Тагиле лучше, учились б, б знали если. Но, поцелованы в глаза, кричим: “Москва! В Москву! Москва!”

Поделиться с друзьями: